Маски - Белый Андрей (читать книги txt) 📗
Ей стало ясно, что – слежка, до… дома, до… сына, до… До…; стало ясно, зачем он намедни в саду человечка спугнул; он давно это видит, а ей он – ни звука: ее бережет.
И руками всплеснула, присев; и как солнечный луч в ней прошелся, из тучи блеснув.
____________________
А профессор, рукой хватаяся за чернолапое кресло, склонял седину: —
– как вояка, бросавший под грохоты пушек свой полк в задымленное пушками поле, попавший опять на то место, не видит полков: видит поле пустое; и тычется пальцами в кочки, и шамкает: «Здесь был вот этот убит, а там – тот!» И почувствует вдруг, поправляя глазную повязку: проколотый глаз – студенистою влагою на обожженную, красно-багровую щеку протек: —
– так и он: —
– из-за кресла осматривал поле борьбы, где гранаты дрежжали и пули высвистывали.
Вдруг – от ужаса стал желтоглазый он, —
– кто-то растерзанный, дико-косматый, в халате подпрыгивает, яркой, крашеной прядью мотает, вцепившись зубищами в тряпку, которою заткнули оскаленный и окровавленный рот.
Щеки вспыхнули; шрам почернел; борода из серебряной стала зеленой, когда он, присевши, распластывая на ковре свои черные фалды, вдруг выбросил руку вперед с пальцем, загнутым кверху; и к ней повернувшись оскалом страдальческим, пальцем показывал: —
– кто-то —
– сидит: наверху!
В двери бросив заплату и ставшие двумя клыками усы, – за усами он ринулся на грохотавших ногах, как бочонок, катимый по бревнам, – стремительно: в двери.
И —
– ту-ту-ту-ту —
– грохотало откуда-то с лестницы —
выше и выше,
туда, —
– куда палец показывал!
Кто-то сидел наверху
Он в пестрявую комнатку Нади влетел.
Но ее переклеили: черная лапа сцепились с оранжевой лапой на желтом на всем, источающем красные крапы; узорик обой, – на котором – то самое – наглое кресло, блистая пропором пружины на дверь, за бока схватясь ручками и приседая козлиными ножками к полу, – свисает, как зобом, морщинистым, желтым чехлом, уронивши со спинки штанину верблюжьего цвета; в углу толчея перетоптанных туфель; везде – табаки, соры, дряни; корнет-а-пистон золотой: блещет в тускль!
Не армейщину нюхать, не Надину жизнь вспоминать прибежал он сюда, а стоять перед этим вот креслом, которое вдруг из-за пырснувших книг, обнаруживших черный пролом в кабинете, – поперло в пролом, чтобы, вспомнив, к нему прибежал, —
– и увидел —
– сидящего в кресле: —
– вот эдак вот!
____________________
Бросился к креслу… вот эдак вот, чтобы, им грохнув, поставить – вот эдак вот.
Стал перед креслом, скривляясь ногами, – вот эдак вот; и на кровавом побоище крапов и лап появился трехрогой космой, подымаясь усами на бред, с задрожавшей рукой, прилипавшей к кричавшему сердцу.
Ладонь, как паук пятилапый, запрыгала пальцами над пустотою, увиденной не пустотою, а тем, —
– кто в сиденье вдавился в рыжавом, промокшем халате; прикрученный за руки, смуглыми скулами пучился в красную лужу, куда еще капало что-то; и – ямою красной, не глазом, качался —
– над телом, таким же кровавым,
как он: —
– труп под трупом веревку распутывал трупу!
Труп – тряпку, которой заклепан был рот, перекусывал.
Став сумасшедшим, профессор воссел в пустоте того кресла, схватяся за ручки и прыгая пальцами; от бороды отделились усы, точно рыбы; и вновь, утонули в безротой своей седине, под вцарапанным в щеку, чернеющим шрамом; он видел и странно живые глаза под собой, и того, кто лобзал ему руку с оскаленным завизгом:
– Ты – победил.
Этот труп —
– и профессор себя им
представил —
– восстал над другим, им представленным трупом; —
– профессор восстал и закинул чело, с протопыренными, точно строгие роги, сединами; пальцем потряс и пятою растопался:
– На основанье какого закона копался ты в глазе моем?
И труп, ползающий, трупу – с завизгом:
– Ты стал путем, выходящим за грани; отныне твое – мне возможно; пусти меня в кресло; дай участь твою!
И руками протянутыми умолял, чтобы мучимый – мучил.
Профессор же, руки под горлом скрестив, уронил на них бороду; и две морщины, скрестяся, с чела, как мечи, поднялись и чернели висящей угрозой, измеривая, какою мерою мерить.
И прямая спина, провисавшая фалдами к полу, сломалась у шеи, когда он, насупясь, увидел свечу на столе; тогда нос, как крылами, бровями взлетел, отделяясь от лба, задрожав, схватил свечку, которую видел зажженной, чтоб ей размахнуться и пламя всадить в остеклелый, как у судака, – этот глаз.
Но —
– заплакал корнет-а-пистон; барабанными палками забалалакали балки; заухали трубами – в тявк отделенный, и шавк сапогов, набухающих в снеге:
– Расправа – неправая!
Не разразился, утратив усы в бороде и морщины свои потеряв, потому что —
– и Авель, став Каином, Каина, ставшего Авелем, тою же мерой убивши, – убийству подвергнется; видел очами души, как два тела, себя догоняя по кругу, бежали друг к другу сюда, чтобы здесь, за порогом, – пройти: друг чрез друга!
Как солнце, играющее на заре, глаз слезою разыгрывался:
– Я и ты!
Свои руки развел точно поп, на алтарь выходящий; качаясь лопатками, дважды шагнув поясницею, выбросил над головою скрещенные руки; и после скрещеньем ладоней слетел, чтобы видеть сквозь пальцы им воображаемую голову и чтобы глаз ослепительный головоногого чудища, —
– глаз осьминога, слезой овлажняяся, —
– стал человеческий глаз! Свечка выпала.
– Я – это ты!
А слеза, подрожав на щеке, самоцветом скатилась в провалы телес разделявшихся; не балалакали балки; и про-вопиявшие камни молчали; но тявк голосов ее слышался: —
– где-то отряд пехотинцев прошел.
____________________
За спиною стоял его сын, с задрожавшей челюстью, чувствуя, как разделялись составы его, —
– потому что —
– родной, одноглазый старик сумасшествовал над местом собственных пыток.
Вздирался усами профессор Иван
– Теперь мы прочтем оборотную сторону этой страницы, – шептался, вздираясь усами, профессор, —
– Иван!
Потащился, лопатками дергая голову и поясницей бросая стучавшие ноги, – под стену, откуда из красного крапа и желтых, и черных схватившихся лап его звезды рождающий глаз перенесся на блесках, – увидеть.
Увиделось; —
– он, —
– над столом вычисляет какое-то «пси», угрожающее городам, паровозным котлам, броненосным эскадрам; довычислил: осуществилась возможность разгрома, – котлов, городов, броненосных эскадр.
Ну, а – он?
Добродушно надчесывал спину; и думал о Наденьке:
– Пси!… Плюс…
– Скажите пожалуйста!…
– Кси!
Как? И – только? —
– Еще, —
– подмаршевывал, перетирая ладони:
– Так-с, сударь мой, – так-с: переверт всего дела военного! – Было ли сказано? Было. —
– Так был он убийцею – не городов, паровозных котлов, броненосных эскадр – человеков.
Колено свое положив на колено, хватал двумя пальцами крашеный клок бороды, похохатывал тихо в усы над —
– детьми, над еще не рожденными, но обреченными в ряде веков разрываться под действием «пси»: —
– год тринадцатый: осень!
____________________
– Так где ж была совесть?
Как не наложил на себя он руки?
Лоб, как камень, дробящий пустые скорлупы, раздрабливал – собственный лоб, сотрясением мозга грозя… задрожавшему Мите, который —
– схватился за лоб, отступая с порога: за дверь.
– Кто ж преступнее?
Носом стеная, схватяся руками за голову, вздернувши плечи, качнулся отчаянно, наискось, сняв с головы свою голову, точно стеклянный футляр, его шваркнул о пол, чтоб – разбилась она; руки сжав, стиснув пальцы, качался своей бородой над раскоканным прошлым:
– Убийцы – мы: все!
