Десница великого мастера - Гамсахурдиа Константин Семенович (читать книги полностью .txt) 📗
— Да здравствует царь Георгий!
Из бойниц и с зубцов осаждающему войску показывали деревянные кресты и тоже кричали:
— Да здравствует царь Георгий!
Георгий хотел было остановить кровопролитие, но Звиад уверил его, что это военная хитрость, придуманная Тохаисдзе.
— Они хотят крестами заманить нас в крепость, а потом забросать камнями и обезглавить.
Царь приказал войскам наступать на все четыре башни. Первой башней удалось овладеть в тот же день с помощью ключа, сброшенного Ушишараисдзе. Навстречу царю вышел начальник крепости, он подал ключи от трех башен и бросился к ногам Георгия.
— А где же ключи от первой башни? — спросил царь.
— Их украли, государь!
Георгий понял, что начальник крепости как раз и был подкуплен Вамехом Ушишараисдзе.
— Отрубите голову этому изменнику и поднесите ее в подарок эриставу Мамамзе! — обратился он к Звиаду.
Мамамзе заперся в большой палате главной крепости. Ему принесли голову начальника крепости. Мамамзе был ошеломлен.
Он пригласил в палату Георгия и Звиада. Упал к ногам царя, целовал колени его, молил о прощении.
Царь спросил:
— Ты получил мой подарок, эристав? Эристав поблагодарил.
— У меня правило, эристав эриставов, не оставлять на плечах головы изменников. Ты хотел узнать силу мечей, рассекающих железо и кость? Ну что ж, испытай на себе.
— Выведите его!-приказал Звиад.
На верхушку башни водрузили седую голову эристава Мамамзе. Тохаисдзе перетянули шею петлей и концы веревки привязали к двум коням. Затем хлестнули коней и погнали их в разные стороны. В то же утро повесили четырех хевисбери: Шиолу Апханаури, Бердию Бебураули, Мартию Багатаури и Мамуку Баланчаури. Замок Корсатевела разрушили до основания. Шорена поседела в плену, но седина шла к ней. Дочь эристава привезли в Мцхету и снова вручили ее Гурандухт.
Тело Гиршела, изрубленного пховцами на куски, едва удалось собрать. Оплакали его по обычаю и похоронили в Самтавро под алтарем, в том месте, где погребали в те времена царей, католикосов и эриставов. Мелхиседек сиял от радости: Светицховели был закончен к приезду византийских гостей. После долгого путешествия и болезни он так ослаб, что монахи еле живого сняли его с мула. Но в тот же вечер он появился в ограде храма.
Он благословлял каменщиков и плотников, которые попадались ему навстречу, и очень огорчился, когда узнал, что царский зодчий тяжело ранен.
Католикос привез с собой множество пожертвований от верующих из Кларджети, Самцхе и Джавахети.
Золотом и серебром убрал и разукрасил он храм, обложил золотом икону «Светицховели», царские врата и иконостас, куда поместили также унизанную драгоценными камнями икону, присланную кесарем Василием. От своего имени он пожертвовал сорок пять икон, писанных на сурьмленном золоте, осыпанных жемчугом. С большой торжественностью привезли из Нокорна икону святого Георгия «в цепях», изумительно украшенную неизвестным мастером. Чешуя дракона и кольца салмансурского панциря были отчеканены на ней с неподражаемым мастерством. В храм было доставлено церковное убранство, множество духовных книг, летописей, подсвечников, укра шенных золотом, серебром и драгоценными камнями.
Мелхиседек пожертвовал Светицховели несколько деревень. Грамота на владение этими деревнями была подарена ему еще Багратом Куропалатом.
Он сам написал «сигели» — дарственную грамоту. Сам же составил подробную опись имущества храма, где с неслыханной жестокостью заранее проклинал всякого, кто осмелится что-либо присвоить из этих драгоценностей.
Ко дню освящения храма в Мцхету прибыл народ из всех эриставств, раскинутых от Никопсии до Дербента.
Гостей не вмещали ни храм, ни ограда, ни вся Мцхета.
Обедню служили католикос Мелхиседек и двенадцать епископов. Богослужение совершалось на грузинском и греческом языках. Георгий не любил ничего греческого и потому угрюмо слушал византийских епископов. С большим пафосом молились и пели они на этом прекрасном языке.
В конце обедни иссохший старик с волчьими глазами встал перед иконостасом. Сперва он говорил как бы нехотя, и слова тлели на его устах, как угольки, покрытые золой.
Мелхиседек перебирал тысячи раз слышанные библейские мифы, но он так увлекательно говорил о них, что старые и малые слушали его с благоговением.
Попутно он упомянул о том, что «равноапостольная царица Мариам», великая ревнительница этого храма, захворала накануне путешествия в Иерусалим.
Затем он хотел рассказать о несчастном случае с Арсакидзе, но постеснялся назвать его имя рядом с именем царицы; поэтому он снова обратился к библейским мифам, рассказал историю выхода евреев из Египта и заключил этот миф поучением о том, что каждый народ должен жить в своей стране, каждый народ должен быть свободен, как бог.
С большим тактом коснулся он взаимоотношений между Грузией и антиохийским патриархом, попрекнул сарацин за то, что они отрезали пути в Антиохию (в душе он был рад этому).
Под конец католикос счел уместным сказать несколько слов и об Арсакидзе.
— Проклятые аланы тяжело ранили строителя Светицховели — великого мастера Арсакидзе.
Католикос проклял аланов еще и за то, что они убили «знатнейшего зристава Гиршела». Как только он кончил проповедь, в храм внесли на носилках Константина Арсакидзе. Мастер обвел глазами свое творение, убранное золотом, серебром и драгоценными каменьями. Слезы подступили к его глазам, но он сдержал волнение и тихо прошептал:
— Да будет свет!
Католикос посмотрел на восковое лицо мастера, поцеловал его в лоб, потом, миновав икону богородицы — дар кесаря — и множество других икон, подошел к иконе святого Георгия «в цепях», обеими руками поднял ее и взмолился: — Исцели, святой Георгий, великого мастера Константина.
И следом за ним весь народ внутри и вне храма возопил, как один человек:
— Исцели великого мастера!
Шорена и Гурандухт стояли вместе с женами эриставов. Когда дочь Колонкелидзе увидала исхудавшее лицо Арсакидзе и когда весь собор загремел: «Исцели!» — у нее стиснуло горло. Она опустилась на колени и, спрятавшись за парчовые платья придворных дам, заплакала, вознося молитву к святому Георгию об исцелении своего друга.
Гурандухт недовольно изогнула брови, когда услышала плач Шорены. Она боялась, как бы не услышал царь, ибо Георгий уже сообщил ей тайно, что, как только царица отбудет в Иерусалим, он на другой же день женится на Шорене.
«Ради какого-то каменщика, да к тому же лаза, будущая царица не должна тревожить святого Георгия», — думала она.
LII
Большое царское знамя стояло у входа во дворец. В тот день к царю были званы на обед эриставы и их семьи, византийские патриции, митрополиты и епископы.
Католикос Мелхиседек, Звиад-спасалар, архиепископ Ражден, епископы: Руисский, Анчский, Мацквер-ский и Мтбевский — стояли на своих местах, вправо от трона царя. Слева находились византийские вельможи: катепан Никифор Касавила, патриций Христофор Дель-фос, севастос Федор Лампрос (все трое были в серебряных латах, но без мечей), аморский митрополит Ка-маха, смирнский — Иоанн, родосский епископ Епифап, трапезундский — Роман и двенадцать пустынников-грузин. По приказу царя мандатуртухуцес положил скипетр и амиреджиб поднял его.
Мандатуртухуцес стал перед престолом. Царь приказал подать обед. Мандатуртухуцес поднес хлеб. Встали католикос, спасалар, главный распорядитель двора, вельможи и гости. Царь Георгий попросил католикоса к столу. Мелхиседек благословил трапезу, помолился и первым преломил хлеб. Мандатуртухуцес и амиреджиб поставили табаки. Подали царскую посуду, золотую и серебряную, ковши Багратионов, отлитые из чистого золота. Амиреджиб поднес трапезу католикосу, его помощник-грузинским и византийским вельможам и епископам.
Главный постельничий сидел рядом с главным книжником, за ним сидели должностные лица, а в конце стола главный табунщик, главный начальник слуг и конюшен. В Стороне стоял главный кравчий — краснощекий, длинноусый, с бритым подбородком.
