Жизнь против смерти - Пуйманова Мария (читать книги бесплатно .txt) 📗

— Jetzt gibt’s Wettschie?en! [97]

Они привязали Людека и Бедржиха к стволу тополя и чернильным карандашом по светлой коре дерева навели над их головами круги. Состязание заключалось в том, чтобы попасть в круг, не задевая пленников. Можете себе представить, каково было молодым чехам! Людек закрыл глаза и тупо ждал смерти. Грянул первый выстрел, звук его ошеломил привязанных, потряс до глубины души. Пуля никого не задела. Только труха от тонкой коры и увядающие осенние листья посыпались с тополя. Один лист упал за воротник Людеку, в холодном поту от смертельного страха, юноша почувствовал влажное прикосновение этого листка. Смешанный запах пороха и брызнувшего древесного сока был нестерпим, от него делалось дурно, у Людека подкашивались ноги. Грянул второй выстрел. Пуля опять впилась в дерево. Мучители были хорошие стрелки!

Вдруг где-то сзади гортанный голос прокричал по-немецки:

— Gulaschkuche! [98]

Солдаты, забыв о потехе, побежали к приехавшей полевой кухне. Людек и Бедржих остались стоять привязанные к тополям. Низенький бледный рыжеволосый солдат отделился от группы и подошел к пленникам. «Идет добить нас», — подумал Людек. Бледное лицо солдата вблизи показалось ему особенно злым. Но солдат, не сказав ни слова, отвязал их и отвернулся. Людек и Бедржих поспешили скрыться.

С тех пор Людек иногда кричит ночью. Сам этот эпизод ему больше не снится, мучительно уже одно ощущение пережитого ужаса. А он парень не робкого десятка. Вместе с Ондржеем Людек пережил бои под Соколовой, Киевом, Белой Церковью, побывал в аду Дуклы, прошел с боями Поляну, Остраву. Но там он уже был с оружием в руках и знал, за что сражается. Нет ничего страшнее, чем находиться в неизвестности и быть безоружным.

Или вспомним историю старой украинки — это же сказочный подвиг.

В украинской деревне, занятой немцами, в белой мазанке под соломенной крышей жила старуха Марфа Андреевна. Муж у нее был на фронте, сыновья и дочери в партизанах. Старушка жила одиноко в хатке, подсолнечники цвели под ее окном, поросенок похрюкивал в хлеву, куры рылись в садике. Пришли фрицы, перебили кур, зарезали поросенка и из озорства посшибали головки подсолнечников. А потом и о хате и о старушке думать позабыли. Маленькая тесная хатка им была не нужна, никто из начальства в ней не поселился. Солдаты были расквартированы в школе, а офицеры — в колхозных домах.

Зашла к Марфе Андреевне соседка Евгения Филипповна занять немного закваски, оглядела маленькую, свежевыбеленную кухоньку и одобрительно качнула головой.

— Ишь как поторопилась, Марфа Андреевна. До праздника еще месяц, а она уж и хату выбелила. Хорошо, чистенько!

— Печь у меня дымила, закоптила всю кухню, — проворчала Марфа Андреевна. — Я этого не люблю.

Время шло, Марфа Андреевна все хозяйничала одна в своей хатке. Прошло два года под немецкими оккупантами. Советские войска освободили Киевщину, в деревню вместе с красноармейцами пришел взвод Ондржея. Очищая деревню от эсэсовцев, они зашли и к Марфе Андреевне. Старушка просияла. Постучав в глухую стену кухоньки, она позвала:

— Дети, дети, выходите на свет божий! Не бойтесь! Теперь можно. Наши победили, пришла свобода.

Она отодвинула сундук и через отверстие в стене вытащила съежившегося парня, а за ним упирающуюся девушку. Брат и сестра сначала не хотели выходить. И вот они молча стоят перед солдатами, грязные, растрепанные, лица у них желтые. Парень, как завороженный, глядит в окно. Девушка заслонилась от света, словно у нее светобоязнь. Они сделали несколько шагов, шатаясь из стороны в сторону, как выведенные из шахты на свет божий шахтерские лошадки старых времен. Счастье еще, что они не ослепли! Да и чему удивляться — два года не видели солнечного света. Марфа Андреевна замуровала их.

Дело было так. Нацисты везли детей политических заключенных из Словакии на Украину. На транзитной станции, когда все спали, двенадцатилетний Штепан Бородач и его сестра, четырнадцатилетняя Каролина, сбежали из эшелона. Гитлеровцы убили их родителей, и дети чувствовали, что их ждет та же участь. Они долго плутали в потемках по незнакомому краю, а к утру, замерзшие и испуганные, зашли в первую попавшуюся хату близ леса. Это была хата Марфы Андреевны. И старуха не выдала их, она укрыла беглецов — чужих детей.

— Сделаю для вас каморку, только смотрите, сидите там тихо. Чтобы о вас не было ни слуху ни духу!

Старушка все обдумала и взялась за работу. Работая по ночам, чтобы никто не увидел, она перегородила кухню стенкой. Кухня от этого стала меньше, но не изменилась с виду: Марфа Андреевна ее заново выбелила и развесила по стенам одежду, как прежде. Даже зашедшая к ней соседка ничего не заметила.

Два года жили брат с сестрой в темноте за перегородкой. Только ночью старуха ненадолго выпускала их в садик. Каждый день она осторожно отодвигала сундук и давала детям поесть, делясь с ними тем немногим, что можно было достать в разграбленной оккупантами деревне. Если бы какой-нибудь фриц дознался об этом тайнике, знаете, что грозило Марфе Андреевне? Виселица! Но она пошла на этот риск ради чужих детей, чей язык она плохо понимала, и сделала это просто и естественно, совсем не думая о том, что поступает как героиня. Муж ее был на фронте, сыновья и дочери в партизанах, а Марфа Андреевна благодаря своей смекалке вырвала из рук нацистов этих детей.

— Одного я боялась, — с юмором рассказывала она Ондржею и Иожо. — Того и гляди, дети не поместятся в тайничке. Пришлось бы опять перекладывать стенку. Известное дело: растут без поливки. Пришла ко мне ребенком, а теперь, поглядите — невеста, — прибавила она, кивнув на Каролину.

После того как девушка умылась, причесалась, она порозовела и стала очень хороша. Иожо не сводил с нее глаз. Он заговорил с земляками по-словацки, был весел, пылок, речист, и постепенно брат с сестрой тоже оживились. Первым пришел в себя Штепан, с Каролиной было труднее. Сначала она была словно не в себе: то часами молчит, то, захлебываясь, говорит что-то несвязное и беспричинно смеется. Что-то случилось с ней в тот трудный переломный период, когда девочка превращается в девушку, как раз в то время, когда она была замурована и отрезана от людей вместе с маленьким братом.

Брат и сестра не расставались ни на минуту. Четырнадцатилетний паренек был в восторге от воинов, которые их освободили, и немедля попросился в армию, чтобы отомстить за родителей. Сестра не хотела отстать от него.

Сейчас Каролина, в составе роты Ондржея, вместе с ним приближается к Улам. Она жена Иожо. Она смела, спокойна, уравновешенна, и у нее осталась только привычка моргать после той боязни света, которая была у нее в первые дни освобождения. Иожо считает, что это только прибавляет ей прелести.

Была весна, ветреный день, неприветливая весна в предгорьях, «где кончает расти хлеб и берут свое начало реки», как говорили об улецком крае; это значило, что тут начинаются горы. Но это — если идти со стороны Ганацкой равнины. А чехословацкие части в составе Четвертого Украинского фронта подошли к Улам с востока, где горная цепь переходит в улецкую долину. Слава богу, эти злополучные горы уже остались позади. А то советские солдаты даже сердились: горы, горы, кругом горы! «У вас в Чехословакии всюду одни горы? — укоризненно спросил Николай Ондржея. — Когда же мы попадем на ровное место?» Ах, летние гости, сидящие на террасе горного отеля за чашкой кофе, хорошо вам любоваться живописным ландшафтом под звуки легкой музыки! Эта восхитительная предвечерняя панорама, эти чарующие силуэты гор, эти прелестные виды, словно на открытках «Привет из Словакии», — сколько они стоили крови! Нет, Ондржей никогда не будет альпинистом! Гора — это подлая штука. Каждая вершина в военное время превращается в «высоту такую-то». А если приказано занять «высоту такую-то» и удержать ее, то приказ должен быть выполнен — вот наше правило!