Жизнь против смерти - Пуйманова Мария (читать книги бесплатно .txt) 📗
— Чепуха! — возразил на это один из руководителей лагеря, энергичный, горбоносый Водичка. — Вы останетесь с нами. Вам будет веселее и нам тоже. Мы знаем, как себя вести, никто вас и пальцем не тронет.
Для женщин устроили постели в палатках. Женщины обрадовались — среди мужчин они чувствовали себя в большей безопасности.
Было начало мая. На заре трясогузки и зяблики распелись в кронах деревьев над спящим лагерем и разбудили Блажену. Разбудили ее и весна, и цветение леса. Это было удивительно: цветов нигде не видно, но в воздухе носятся облачка цветочной пыльцы, и ты ясно чувствуешь, что в лесу что-то происходит — он благоухает хвоей и озоном, весной, морем, безграничными надеждами…
С утра весело задымили костры, лагерь поднялся на ноги, каждая группа взялась за работу, порученную ей руководителями. Все здоровые пусть работают, иначе начнутся нелады — опытный Запотоцкий хорошо знал людей.
Часть мужчин отправилась за провизией в соседнюю деревню. Блажена, растопив плиту, сделанную из дверцы тапка, подбрасывала поленья и пекла лепешки. Прежде всего покормили детей. Золотистая божья коровка села «чумичке» на руку. Она вытянула изувеченную, тонкую, как палочка, руку с вытатуированным номером и стояла неподвижно, чтобы букашка не улетела, а мать Блажены учила девочку песенке: Божья коровка, улети на небо…
Вдруг откуда ни возьмись из леса выехал офицер на белом коне. Молодой, как весна; автомат на ремне; звезда на фуражке. Всадник остановился, глядя на эту массу людей, — что они тут делают?
— Да ведь это русский! Красная Армия пришла! — воскликнул кто-то за спиной Блажены.
В лагере поднялся такой шум, такое ликование, что под всадником заплясал встревоженный конь. А конь этот, наверно, уж видывал виды. Счастье всадника, что он оставался на коне, а то его просто задушили бы в объятиях. Обитатели лагеря обнимали друг друга и кричали от радости. Блажена взяла «чумичку» на руки и показала ей советского воина.
— Его ты запомни на всю жизнь! — говорила она, и слезы текли у нее по щекам.
Из толпы вышел высокий худой человек с лицом сельского мудреца — Антонин Запотоцкий, руководитель лесного лагеря. За ним шли еще двое: смуглый, как цыган, Доланский и горбоносый энергичный Водичка. Они жестами попросили своих соотечественников замолчать, но тишина улеглась не сразу. Люди сами наводили порядок, и в конце концов стало тихо.
— Мы — чехи, политические заключенные, — сдерживая волнение, сказал по-русски Антонин Запотоцкий, — приветствуем победоносную Красную Армию — освободительницу. Да здравствует Красная Армия!
Весенний лес дрогнул, но уже не от грохота орудий, а от приветственных возгласов счастливых людей. Ликованию не было конца, рукоплескания шумели, как пьянящий весенний дождь, после которого все зеленеет и радуется и в воздухе разливается упоительная свежесть. Как приятно ее вдыхать! О, запах свободы! Сколько радости, боже, сколько счастья! Здесь, в этом майском лесу, пела сама весна народов.
— Вы свободны, братья, — сказал советский офицер и сделал широкий жест, такой широкий, как сама матушка Русь. — Будущее перед вами. Все, что вам нужно, вы получите. Это ваши дети? — обратился он к женщинам и погладил по голове «чумичку».
— Нет, мы их подобрали по дороге.
— Ну, конечно, чехи! — сказал растроганный офицер, хлестнул коня и ускакал.
Вскоре пришли красноармейцы. Люди добрые, чего они только с собой не принесли! Чехи не верили своим глазам! Неужели все для нас, и никто этого у нас не отнимет? Мешки муки, ящики сахара, чай, соль, пачки папирос, консервы… А кроме того, еще и живность: солдаты несли под мышкой живых гусей, гнали коров и привязывали их к кольям у палаток — все это ваше. Лагерь выглядел в это утро, как деревенская пирушка в престольный праздник.
В ведрах булькала манная каша, в котлах варились гуси, из советского обоза пришли повара и с профессиональной ловкостью свежевали, рубили и делили туши.
Да, друзья мои, вот это был гуляш! Не то что из дохлой кобылы!
— Смотрите не набрасывайтесь на еду, — предупреждал Запотоцкий, поспевавший всюду. — И не забывайте запивать чаем. Мы хотим отправить вас домой здоровыми.
Советское командование прислало чехам не только поваров, но и радиотехников. В лагере было установлено радио, принесли в подарок пишущую машинку, и в тот же день вышел первый номер стенной газеты «Возрождение». Блажена печатала заметки. С наслаждением она стучала на пишущей машинке и одновременно присматривала за гусем в котле.
Да, конечно, никто не захочет вечно жить в лесу… но такой чудесный майский день никогда не повторится, так бывает только раз в жизни!
ДА, МЫ ЗНАЛИ
Тем временем женщины в равенсбрюкском лазарете переживали трагические минуты.
Два дня и две ночи русские обстреливали Берлин из тяжелых орудий. Канонада доносилась до лагеря, сотрясая воздух; окна звенели, словно лязгая зубами; с потолка сыпалась штукатурка. Над всем этим висел грохот авиации. Кругом горели заводы, подожженные бомбами, но на лагерь не упало ни одной.
В лагере все пошло кувырком. В кухне толклись свиньи, пригнанные сюда из хлева; спущенные с цепи собаки бегали среди пьяных эсэсовцев и остервенело лаяли на огонь. В свете бенгальских огней пожара снова появились прекрасные кремовые автобусы Красного Креста. Долго ли они еще будут искушать нас? Вокруг лагеря бушевали пожары и трещали выстрелы; покрасневшими от дыма глазами узницы глядели из-за ограды на красивые светлые машины. Но пустые автобусы, не останавливаясь, обогнули лагерь и исчезли.
— Как привидение в театре, — заметила острая на язык Ганка.
На другой день женщины из лазарета увидели, как немецкая подрывная команда с клещами и другими инструментами разматывает провода, закрепляет их на стене, под окнами кухни, и что-то там прилаживает. Эсэсовцы минируют лагерь! Эта весть молниеносно разнеслась среди заключенных.
Что было делать женщинам? Никто из них ничего не понимает в таком деле. Они дали знать об этом в соседний мужской лагерь и, как обычно, отправились спать.
— Когда взлетим на воздух, смотрите не перепугайтесь, девушки, — сказала на прощанье неисправимая Ганка.
И, привычные ко всему, женщины уснули.
Утром они проснулись, протерли глаза.
— Эй, девочки! Мы живы!
Кругом стояла тишина. Немцы исчезли.
Выяснилось, что один из заключенных мужского лагеря перерезал электропроводку к детонаторам и тем предотвратил катастрофу. Моторы не работали, света не было, водопровод бездействовал. Для лазарета с полутора тысячами больных остаться без воды — последнее дело.
У доктора Зденки, которую заключенные выбрали начальником лагеря, хлопот был полон рот, и она не знала, за что взяться раньше.
Была среди заключенных маленькая женщина с большими зелеными глазами итальянки, в которых отражалось почти детское удивление окружающим миром. Ее звали Густина Фучикова. Густа не переносила вида крови. Но ей пришлось увидеть собственного мужа, окровавленного после страшного гестаповского допроса во дворце Печека. И все же Густа не стала уговаривать Фучика облегчить свою участь изменой. Она боялась вида крови, и все же не проронила ни слова, когда и ее избили в кровь. Густа, собственно говоря, была трусиха — женщина с обостренным воображением, с чувствительной нервной системой. Но идея, в которую она верила, овладела ею и как бы берегла ее тело. Тоненькая Густа за все время ни разу не побывала в лазарете у Зденки, не хворала, не жаловалась и, как Зденка, молча переносила страдания.
Она знала, что дела Фучика плохи, догадывалась, что ему не выйти живым из тюрьмы. Но человек никогда не теряет надежды. Конечно, Густину тянуло домой, но что поделаешь, если она всей душой привязалась к товарищам по лагерю? Здесь она может принести пользу, а что толку будет от нее на шоссе? С другой стороны, ей очень хотелось узнать все о судьбе Юлиуса. Густа приготовилась покинуть лагерь с ближайшей колонной, им уже раздавали пакеты еды на дорогу, но она вдруг передумала, убежала к Зденке в лазарет, влезла на «третий этаж» — так называли самые верхние нары — и притаилась там. Что она ответит Трайте, если он придет выгонять ее? Сказать, что на нее напала страшная слабость и она не в силах идти? Но Трайте возразит: если у вас слабость и головокружение, как же вы смогли взобраться на верхнюю койку? Густа готова была нарочно упасть с койки и сломать себе ногу, лишь бы остаться с подругами в лазарете.
