Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод) - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Он ненадолго прикрыл глаза, сжав губы, чуть улыбнувшись, и эта улыбка заменила стон понимания, нервозности и боли. Он спросил с нежной печалью:
— Ты думаешь, что все еще сможешь служить ему, управляя дорогой?
— Да.
— Хорошо, Дагни. Я не стану пытаться остановить тебя. Раз уж ты так думаешь, тебе никто не сможет помешать. Ты остановишься сама в тот день, когда обнаружишь, что твоя работа служит не жизни человека, а его уничтожению.
— Франсиско! — в изумлении и отчаянии воскликнула она. — Ты же понимаешь, ты знаешь, кого я имею в виду, ты видишь этого человека!
— О, да, — просто и буднично ответил он, глядя в одну точку, словно воочию лицезрел в комнате реального человека. И добавил: — Что тебя удивило? Ты же сама сказала, что мы некогда были такими же. Мы ими и остались. Но один из нас предал его.
— Да, — жестко ответила она. — Один из нас. Мы не сможем служить ему, если отречемся.
— Мы не сможем служить ему, вступая в сговор с его разрушителями.
— Я не вступаю с ними в сговор. Они нуждаются во мне. Они это знают. Я заставляю их принимать мои условия.
— Ведя игру, из которой они извлекают пользу, а тебе причиняют ущерб?
— Единственная польза, которую я хочу извлечь для себя — сохранить жизнь «Таггерт Трансконтинентал». Мне все равно, пусть они заставят меня заплатить выкуп. Пусть получат, что хотят. Я получу железную дорогу.
Он улыбнулся.
— Ты так думаешь? Думаешь, что тебя защитит их нужда в тебе? Думаешь, что ты можешь дать им то, чего они хотят? Нет, ты не уйдешь, пока не увидишь собственными глазами, чего они хотят на самом деле. Знаешь, Дагни, нас учили, что Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Возможно, их Бог такое дозволяет. Но человек, которому мы служим, нет. Он не допускает двойной лояльности, войны между разумом и телом, пропасти, разделяющей ценности и действия, не признает никакой дани кесарю. Он не допускает существования кесарей.
— Двенадцать лет, — мягко произнесла она, — я и подумать не могла, что настанет день, когда я смогу на коленях просить у тебя прощение. Теперь я считаю такое возможным. Если я пойму, что ты прав, я сделаю это. Но не раньше.
— Ты сделаешь это. Но не стоя на коленях.
Франсиско смотрел на нее, будто видел ее всю, хоть его глаза были устремлены прямо на лицо Дагни. Его взгляд сказал ей, какое искупление и капитуляцию он предвидит в будущем. С видимым усилием он отвел глаза в надежде, что Дагни не успела понять значение его взгляда, его молчаливую борьбу, которую почти удалось скрыть столь хорошо знакомому ей лицу.
— А до тех пор, Дагни, запомни, что мы с тобой враги. Я не хотел тебе этого говорить, но ты первая, кто почти ступил в рай, но вернулся на грешную землю. Ты разглядела слишком многое, поэтому я говорю с тобой открыто. Это с тобой я воюю, а не с твоим братом Джеймсом или с Уэсли Моучем. Это тебя я должен победить. Я намерен вскоре положить конец всему, что для тебя наиболее ценно. Поскольку ты сражаешься за спасение «Таггерт Трансконтинентал», я буду трудиться над ее разрушением. Никогда не проси у меня ни помощи, ни денег. Ты знаешь, почему. Можешь меня ненавидеть, ведь, исходя из твоей позиции, ты просто обязана возненавидеть меня.
Не изменив позы, Дагни приподняла голову ровно настолько, чтобы показать: я понимаю. В ее ответе, в несколько преувеличенных паузах между словами, прозвучал намек на презрение:
— А… с тобой… что станет?
Он посмотрел на нее, не позволил вырваться признанию, которое она хотела услышать, однако и не отрицая ее догадки.
— Это касается только меня.
Она сдалась, но, произнося свои слова, в тот же миг осознала, что совершает еще большую жестокость:
— Я не ненавижу тебя. Я много лет пыталась возненавидеть тебя, но не смогла, и не важно, что мы оба наделали.
— Я знаю, — тихо ответил Франсиско, и она не расслышала в его голосе боли, но почувствовала ее в собственном сердце, как будто боль эта зеркально отразилась в ней.
— Франсиско! — вскричала Дагни, защищая его от себя самой. — Как ты можешь хотеть совершить… такое?
— Я поступаю так во имя любви… — «к тебе», сказали его глаза, — к человеку, — произнес его голос, — который не погиб в твоей катастрофе и никогда не погибнет.
Она замерла на мгновение в почтительной благодарности.
— Я хотел бы разделить с тобой то, через что тебе предстоит пройти, — сказали его слова, а нежность в его голосе говорила: «Ты не должна меня жалеть».
— Каждый из нас обязан пройти свой путь самостоятельно.
— Но ведь это одна и та же дорога.
— Куда она ведет?
Он улыбнулся, словно деликатно положив конец вопросам, на которые не станет отвечать. Но все же ответил:
— В Атлантиду.
— Что? — испуганно спросила Дагни.
— Ты не помнишь? Исчезнувшая страна, в которую могут войти только души героев.
Совпадение потрясло ее, она думала об Атлантиде с утра и сейчас испытала смутное волнение, которое не могла разгадать. Но и беспокойство. Беспокойство о его судьбе и его решении, как будто он действовал в одиночку. Припомнила она и огромный, полный опасности, смутный образ врага, перед лицом которого стояла.
— Ты — один из них, не так ли? — медленно произнесла Дагни.
— Один из… кого?
— Это ты был в кабинете Данаггера?
Он улыбнулся.
— Нет.
Дагни тут же отметила про себя: он не переспросил, что она имеет в виду.
— Ты должен знать… Скажи, существует ли в мире разрушитель?
— Разумеется.
— Кто он?
— Ты.
Она вздрогнула, лицо окаменело.
— Люди, которые ушли от дел, живы или умерли?
— Для тебя они умерли. Но мир ожидает второй Ренессанс. Я ожидаю его.
— Нет! — внезапная жесткость ее голоса была ответом на один из двух его молчаливых вопросов. — Нет, не жди меня!
— Я буду ждать тебя всегда, и не важно, что делает каждый из нас.
Они услышали звук ключа, поворачиваемого в замке. Дверь открылась, и вошел Хэнк Риарден.
Помедлив на пороге, он медленно вошел в гостиную, опуская на ходу ключ в карман.
Дагни понимала, что он увидел Франсиско раньше, чем ее.
Риарден взглянул на нее, потом снова на Франсиско, словно сейчас не мог смотреть ни на кого другого.
На плечи Дагни словно рухнула неподъемная ноша. Франсиско поднялся неспешным, автоматическим движением, продиктованным кодексом чести семьи д’Анкония. Риарден ничего не смог прочитать в его лице. Но то, что видела в нем Дагни, превосходило все ее страхи.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Риарден тоном, каким говорят с лакеем, застигнутым в кабинете.
— Вижу, что я не имею права задать вам тот же вопрос, — ответил Франсиско. Дагни знала, каких сил стоил ему этот ровный, спокойный голос. Его глаза были прикованы к правой руке Риардена, будто все еще видели зажатый в ней ключ.
— Так ответь на мой, — приказал Риарден.
— Хэнк, задай все свои вопросы мне, — вступила Дагни.
Риарден, казалось, ее не слышал.
— Отвечай, — повторил он.
— Вы имеете право требовать только одного ответа, — произнес Франсиско. — Поэтому я отвечаю вам, что причина моего присутствия здесь не в этом.
— Существует только одна причина твоего присутствия в доме любой женщины, — заявил Риарден. — Я подчеркиваю, любой женщины, поскольку дело касается тебя. Уж не думаешь ли ты, что я поверю чему-нибудь другому?
— Я действительно дал вам основания не доверять мне, но не в отношении мисс Таггерт.
— Не говори мне, что у тебя здесь нет шансов. Я это и так знаю. Их нет, не было и не будет. Но я должен разобраться, прежде…
— Хэнк, если ты хочешь обвинить меня… — начала она, но Риарден круто повернулся к ней.
— Господи, Дагни, нет! Но тебя не должны видеть с ним. Ты не должна иметь с ним никаких дел. Ты его не знаешь. А я знаю, — он повернулся к Франсиско. — Что тебе нужно? Ты надеешься включить ее в список своих побед или…
— Нет! — крик вырвался против его воли и прозвучал неубедительно, хоть и со всей серьезностью единственного доказательства.
