Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (лучшие книги онлайн TXT) 📗
И чтобы предупредить какое-то исследование причины разницы между деревней в джунглях и Нью-Йорком, они идут на крайнее бесстыдство, объясняя индустриальный прогресс человека — небоскребы, тросовые мосты, электродвигатели, железнодорожные поезда, — тем, что человек — животное, обладающее «инстинктом создавать орудия труда».
Вы задавались вопросом, что стряслось с миром? Вы сейчас видите высшее достижение идеологем беспричинного и незаработанного. Все ваши шайки мистиков как духа, так и плоти сражаются друг с другом за власть над вами, рыча, что любовь — это решение всех проблем вашего духа, а кнут — решение всех проблем вашего тела, проблем тех, кто согласился не иметь разума. Они ждут, что человек будет по-прежнему производить электронно-лучевые трубки, сверхзвуковые самолеты, атомные двигатели и астрономические телескопы и получать кусок мяса в виде вознаграждения и кнут в виде стимула, при этом придавая человеку меньше достоинства, чем скоту, не обращая внимания на то, что мог бы им сказать любой дрессировщик: животное нельзя обучать страхом, измученный слон растопчет мучителя, но не станет работать на него или перевозить его грузы.
Не заблуждайтесь относительно характера мистиков. На протяжении веков их целью было ослабить ваше сознание, их единственной страстью — возможность править вами посредством силы.
От ритуалов колдунов в джунглях, которые искажали реальность, превращая ее в чудовищные нелепости, отупляя разум своих жертв и держа их в страхе перед сверхъестественным на протяжении застойных столетий, до сверхъестественных доктрин Средних веков, заставлявших людей жить в хижинах с земляными полами в страхе, что дьявол может украсть их суп, ради которого они работали восемнадцать часов, до убогого, низкорослого, улыбающегося профессора, который уверяет вас, что мозг не обладает способностью думать, что у вас нет органов восприятия, и вы должны слепо повиноваться всемогущей воле сверхъестественной силы: «общества». Это все один и тот же спектакль для одной и той же цели: низвести вас до уровня бесформенной массы, отрицающей верность своего сознания.
Однако все это нельзя сделать без вашего согласия. Раз вы позволили, вы заслуживаете этого.
Когда вы слушаете разглагольствования мистика о бессилии человеческого разума и начинаете сомневаться в своем сознании, а не в его и позволяете, чтобы ваше полуразумное состояние потрясали любым утверждением, решаете, что надежнее доверять его высшему знанию, в дураках оказываетесь вы оба: ваше согласие — единственный источник его уверенности. Сверхъестественная сила, которой мистик страшится, непознаваемый дух, которому он поклоняется, сознание, которое считает всемогущим, — ваши. Мистик — это человек, который отказывается от своего разума при первом столкновении с разумом других. Где-то в воспоминаниях своего детства, когда его понимание реальности сталкивалось с утверждениями других, с их произвольными распоряжениями и противоречивыми требованиями, он сдавался в таком низком страхе несамостоятельности, что отверг свою способность думать. При выборе между «Я знаю» и «Они говорят» он выбирал авторитет других, предпочитал подчиняться, а не понимать, верить, а не думать. Вера в сверхъестественное начинается с веры в превосходство других. Отказ человека принял форму ощущения, что он должен скрывать свое непонимание, что другие обладают каким-то таинственным знанием, которого лишен он один, что реальность — то, что они хотят из нее сделать какими-то средствами, которых он навеки лишен.
И с тех пор он, боящийся думать, остается во власти неопределенных чувств. Чувства становятся его единственным наставником, единственным остатком личного тождества. Он держится за них с неистовым инстинктом собственника, и мышление его посвящено лишь попытке скрыть от себя, что природой его чувств является ужас.
Когда мистик заявляет, что чувствует существование превосходящей разум силы, он действительно его чувствует, но эта сила — не всезнающий сверхдух Вселенной, это сознание любого прохожего, которому он уступил собственное. Мистиком движет стремление впечатлять, обманывать, льстить, вводить в заблуждение, использовать это всемогущее сознание других. «Они» — единственный его ключ к реальности, и он чувствует, что может существовать, только обуздывая их таинственную силу и вымогая их непостижимое согласие. «Они» — единственное его средство восприятия, и, как слепой, полагающийся на зрение собаки-поводыря, он чувствует, что должен держать их на привязи, чтобы жить. Контролировать сознание других становится его единственной страстью; жажда власти — это сорняк, растущий только на пустырях отвергнутого разума.
Каждый диктатор — мистик, и каждый мистик — потенциальный диктатор. Мистик жаждет от людей повиновения, а не согласия. Он хочет, чтобы люди подчиняли свое сознание его утверждениям, эдиктам, желаниям, прихотям, как его сознание подчинено их сознаниям. Он хочет влиять на людей посредством веры и силы и не находит удовлетворения в их согласии, если вынужден зарабатывать его посредством фактов и разума. Разум — враг, которого он страшится и вместе с тем считает ненадежным; разум для него — средство обмана; ему кажется, что люди обладают некоей более могущественной силой, чем разум. И только их беспричинная вера или вынужденное повиновение могут дать ему чувство безопасности, доказательство, что он обрел контроль над тем таинственным даром, которого у него нет. Он стремится приказывать, а не убеждать: убеждение требует назависимости и основывается на абсолюте объективной реальности. Он добивается власти над реальностью и средствами ее постижения, над разумом людей, способностью помещать свою волю между существованием и сознанием, словно согласясь фальсифицировать реальность по его указаниям, люди будут на самом деле создавать ее.
Как мистик — паразит в материи, который присваивает созданное другими богатство, точно так же он — паразит в духе, который крадет созданные другими идеи и опускается ниже уровня безумца, создающего собственное искажение реальности, до уровня паразита безумия, ищущего искажения, созданного другими.
Существует лишь одно состояние, соответствующее стремлению мистика к бесконечности, беспричинности, безликости, — смерть. Какие бы непонятные причины он не приписывал своим непередаваемым чувствам, тот, кто отвергает реальность, отвергает существование, и чувства, которые потом движут им, представляют собой ненависть ко всем ценностям человеческой жизни и страсть ко всему злу, уничтожающему ее. Мистик наслаждается зрелищем страдания, бедности, раболепства, ужаса: они дают ему ощущение торжества, доказательство крушения разумной реальности. Но никакой другой реальности не существует.
Чьему бы благу ни призывал служить мистик, будь то благо Бога или того бесплотного чудовища, которое именует «народом», какие бы идеалы ни провозглашал в терминах какой-то сверхъестественной важности, в сущности, в реальности, на земле его идеал есть смерть, его стремление — убивать, его единственное удовлетворение — мучить.
Разрушение было единственной целью, какой только достигали мистики со своим кредо, и это единственная цель, какой они достигают сейчас, словно причиненные их действиями катастрофы не заставили их усомниться в своей доктрине. Если они заявляют, что ими движет любовь, то их не останавливают горы трупов, и это потому, что правда об их душах хуже, чем бесстыдное оправдание, какое вы позволяете им, оправдание, что цель оправдывает средства, и что ужасы, которые они практикуют, представляют собой средства для благородных целей. Правда заключается в том, что эти ужасы и есть их цели.
Вы настолько порочны, что верите, будто способны приспособиться к диктатуре мистика и угождать ему, повинуясь его приказаниям.
Но угодить ему нельзя никак: если станете повиноваться, он будет менять свои приказания. Он хочет повиновения ради повиновения и разрушения ради разрушения. Вы настолько трусливы, что верите, будто можете прийти к соглашению с мистиком, уступая его вымогательствам, но откупиться от него никак нельзя. Откуп, которого он хочет, — это ваша жизнь, и чудовище, которое он хочет подкупить — это скрытый пробел в его разуме, побуждающий его убивать, дабы скрыть от себя, что смерть, которой он жаждет, — его собственная.
