Погнали - Хелл Ричард (книги серии онлайн TXT) 📗

Вокруг по-прежнему — ни души. Я стою прямо напротив нашего старого дома, на другой стороне улицы. Стою и смотрю. Я знаю, что сам по себе этот дом ничего из себя не представляет, что все его волшебство — только во мне, это я наделяю его силой, и когда я уйду, он просто обрушится, сморщится и исчезнет. Превратится в самое обыкновенное уродливое строение. Я разворачиваюсь и иду обратно к машине.

Сажусь за руль и еду сквозь эту странную зону вне времени. Хочу разметить все заново, всю топологию времени — всю топографию моей прежней жизни на этой улице, в этом месте. Хочу вернуться назад, вспомнить каждый свой шаг, захваченный в этом зубком и хрупком трансе предельной восприимчивости, хочу вернуть все назад. Это было бы интересно — обрести окончательную завершенность, но с другой стороны, это будет безумие. Авантюра, заранее обреченная на провал. Я не страдаю патологической одержимостью своим детством. Оно у меня было самое обыкновенное, и когда я говорю, что хочу вернуться назад во времени, я не имею в виду, что хочу вернуть детство. Зачем? Все равно ничего нового я не узнаю, ничего полезного не почерпну. Меня привлекает другое: то настроение, которое создает во мне это место. Оно — словно ценный и хрупкий дар, который надо принять с благодарностью и хранить очень бережно.

Это все — очень личное. Как разговор с Богом один на один. Проникновение в самую суть. Это не то, что поможет мне в жизни, это — прорыв в бесконечность.

Я медленно объезжаю район. Слышу, как шины шуршат по асфальту. Смотрю, подмечаю детали, впиваю их маленькими глотками сквозь лобовое стекло. Так проходит часа два. Сигналы, поступающие в сознание, постепенно накапливаются, и достигают критической массы, я уже в полной растерянности — продвигаюсь наощупь, в полном недоумении, пытаюсь схватить ускользающую реальность прошлого, пытаюсь вспомнить, каким я был в десять или в четырнадцать лет — что я чувствовал, о чем думал, как воспринимал этот мир и себя в этом мире, — бережно и осторожно, чтобы нечаянно не разрушить чары. Это — то состояние, которого никогда не достигнешь, если будешь идти к нему напрямую. Это как локализация электрона, как волшебный подарок в сказке, чье волшебство будет действовать только на определенных условиях. То, что еще остается доступным — это любовь и тоска в прожилках страха, злости и недоумения, и это навязчивое желание взорваться, рассеяться дымом и вырваться на свободу, и щемящая грусть, потому что ты знаешь, что этого никогда не будет, и ты такой маленький, слабый и одинокий, такой капризный и самовлюбленный. Представьте себе огромное открытое пространство, в котором есть что-то гнетущее и холодное, и где-то там, среди бесконечных расплывчатых сумерек, теплится крошечный завиток яркого света — один в числе многих, но отделенный от них серой мглой, он не знает, что есть и другие такие же, потому что такое правило; он уверен, что он один во вселенной, — еще одна маленькая частичка, в которой сосредоточена вся энергия жизни и смерти. Это я в семь лет. Энтропия — это такое правило. Впрочем, мне это даже нравится.

Мне нравятся эти сюрпризы памяти. Словно подарки на Рождество. Я проезжаю по улицам, которые напоминают мне о друзьях детства, мимо торгового центра, мимо школы, мимо площадки для игр, мимо зеленых тенистых сквериков — их осталось уже не так много, — просто катаюсь, на ту сторону речки, на эту, и наконец мне становится скучно и как-то даже не по себе, в душе поселяется странная неуверенность, восприятие притупляется. Память перегружена, обработка данных застопорилась. Я разворачиваюсь и еду обратно в центр.

32

В центре — как я теперь понимаю, пострадавшем за это время значительно больше, чем мой тихий пригород, — я заезжаю в кафешку, чтобы перекусить, и еду домой.

Крисса еще не вернулась. Я принимаю волевое решение повременить с очередным перкоданом. Сажусь у окна со стаканом виски и открываю свою тетрадку.

Тетя Джейн вернется с работы только через час. Все-таки хорошо побыть одному. Мне здесь нравится. Очень уютно. Я даже не сомневаюсь, что все тетины ученики от нее без ума. Тетя Джейн — прелесть. Что-то меня пробивает на нежности. Я иду в ее спальню и открываю шкаф. Смотрю на ее одежду. Потом захожу в ванную, нахожу там корзину с бельем, приготовленным в стирку, достаю тетины трусики и бюстгальтеры, перебираю их пальцами, нюхаю — что унижает меня и ее, но белье у нее очень красивое. Я бросаю ее вещички обратно в корзину и возвращаюсь в гостиную.

Что я делаю? Я не знаю. Иногда так бывает: какая-то часть твоего существа, дикая и неразумная, о которой ты, может быть, даже не знал, что она вообще есть, вдруг вылезает на свет и тянет тебя за собой, и ты покорно идешь — к какой-то обманчивой, мнимой цели. Ты идешь, не раздумывая. Потому что не хочется ни о чем думать; потому что, когда начинаешь думать, то начинаешь и сомневаться, а стоит ли, и можно пропустить что-нибудь по-настоящему интересное и приятное. Может быть, именно это имеют в виду, когда говорят: «бес попутал». Я опять себя чувствую Суперменом, Гамлетом Криптонским, я наделен нечеловеческой силой, и ничто меня не остановит — моя свобода не знает границ. Я — Гамлет, плывущий в крови, словно пьяный корабль, и даже если я вдруг зависаю, поток крови несет меня дальше, куда-то туда, далеко-далеко, и мне это нравится. Мне нравится эта безвольная слабость — она спасает меня от слабости, делая еще слабее. Слабость — как явь и сон, как тихий плач. Я улыбаюсь себе хищной волчьей улыбкой и отпиваю еще виски.

Вскоре я слышу, как подъезжает машина: это приехала тетя Джейн. Она заходит, и я улыбаюсь — тепло и радушно. Я действительно рад ее видеть. Даже странно, что простая улыбка может быть такой выразительной и драматичной, и что сам драматизм может быть таким чистым и искренним. Я и забыл о своем обаянии, а ведь я и вправду умею, когда захочу, располагать к себе людей. Она не только мне верит, она мне доверяет.

— Привет, племянник.

Звучит фальшиво. Она хотела, чтобы это звучало тепло и по-родственному, но «племянник» никак не катит. Для меня в этом слове нет смысла. Образно выражаясь, этим «племянником» она пытается снять наличность с закрытого счета и даже об этом не подозревает. Я снова чувствую свое превосходство: в нашем с ней диалоге я главный.

Я встаю, чтобы забрать у нее пакеты с продуктами.

— Привет, тетя Джейн. — Я говорю эти слова и подхожу к ней, и ее лицо приближается, и заполняет собой все мое поле зрения, и я вдруг понимаю, что смысл в наших словах все-таки есть, но такой смысл… особенный, он существует только в форме особой примочки, предназначенной для конкретных целей, например, для сексуальных забав. Ее щеки горят, на лбу, у самой линии волос — испарина. Может быть, я ее убью. Шутка.

— А где Крисса?

— Не знаю. Наверное, где-то фотографирует. Мы с ней еще утром расстались, я оставил ее в ресторане — общаться с аборигенами, а сам съездил в Гарденсайд.

— Правда?

— Это Крисса мне подала идею. Наверное, она посчитала, что в этом будет что-то такое… ну, от искусства.

— Она замечательная. У тебя, вообще, все подруги такие приятные: симпатичные, умные, творческие.

— Это чтобы съесть тебя.

— Что?

Я не знаю. Я смеюсь.

— Я не знаю. Не знаю, что это, блядь, было. Ой. Прошу прощения. В смысле, что я ругаюсь.

— Все нормально, Билли. Будь собой. Со мной — можно.

— Правда?

— Конечно.

— Такое… серьезное заявление.

— Я надеюсь, что нет. Я надеюсь, со мной ты всегда себя чувствовал свободно.

— Но, Джейни, я же — ходячий облом. Я проебал свою жизнь.

— А кто из нас нет? Но не каждый способен писать такие стихи, как ты.

— На самом деле, я не пишу стихи.

— В смысле?

— Не знаю. Забей. Давай разберем продукты…

Мы идем на кухню и начинаем разбирать пакеты. Я понимаю, какая я все же сволочь. Я сам себе отвратителен. Она накупила столько всего вкусного — все мое самое любимое. Она даже помнит, что я люблю. Буквально за пару минут она сооружает блюдо с закусками: свежий хлеб, хрустящие хлебцы, рокфор, бри, итальянские маслины, икорное масло и даже копченые устрицы. У нее так же припасено две бутылки вина, одну из которых мы тут же и открываем.