Со стыда провалиться - Робертсон Робин (прочитать книгу .txt) 📗

Мы просмотрели список, по моего имени там не нашли. Мы еще раз прочли список. Я не упоминался в нем вовсе.

— Но здесь твое фото, — сказала Кейт, ткнув пальцем в один из черно-белых снимков. — Смотри.

Мы оба посмотрели. Это оказался не я. Это была Дженет Уинтерсон [4].

В комнате повисло молчание.

— Прости, — наконец выдавила Кейт и отвернулась лицом к стене.

Теперь, вспоминая тот случай, я думаю, что лицо на фото действительно отдаленно напоминало меня или хотя бы некий вариант меня (должно быть, когда-то мы с Дженет носили похожие прически либо одинаково прищуривали глаза, глядя на солнце). Я не отрывал взгляда от фотографии, как будто близкое сходство могло каким-то образом смягчить удар.

— Прости, — снова произнесла Кейт и спустилась вниз.

Конечно, мы оба пережили унижение: Кейт — из-за того, что спутала меня с Дженет, заронила во мне надежду и всего через несколько секунд разрушила ее, но и для меня — для меня в особенности — это было унизительно, ведь я отреагировал так бурно, с таким жаром, позабыв про все на свете и выставив напоказ свое тщеславие. Я чувствовал себя как человек, которому выпотрошили кишки, а потом оставили его тупо разглядывать ярко-красное месиво собственных внутренностей.

Несколько дней я не находил себе места. Утешало меня лишь одно: в следующий раз, когда снова будут выбирать лучших молодых британских писателей, я уже не пройду в список по возрасту. Никогда больше мне не придется испытать этот стыд.

Джон Бернсайд

Владей страстями

Трудно выделить какой-то отдельный пример унижения — более неприятный, типичный или оскорбительный, чем другие, поскольку я считаю унижение естественным и абсолютно предсказуемым результатом чтения поэзии на публике. При этом, однако, унижение (на церковной латыни: mortificare — умерщвлять, подавлять, смирять) имеет различные степени и укладывается в следующую классификацию:

1. Легкая форма: чтение стихов в интерьере «кабаре» (то есть аудиторию интересует исключительно пиво / вино / коктейли с водкой / холодные пирожки с мясом / блицлотерея).

Возможные варианты: на середине выступления кто-то из публики извергает наружу содержимое желудка / падает в обморок / отходит в иной мир.

2. Запущенная форма: в зале появляется бывшая любовница / любовник и весь вечер сидит в первом ряду с задумчивым видом.

Возможные варианты: слушая ваши стихи, бывшая или бывший заливается слезами / хихикает / истекает кровью.

3. Вирулентный штамм: любая церемония вручения литературных премий, где номинированные поэты не знают результата заранее и вынуждены толпиться в тесном помещении среди себе подобных (и других враждебно настроенных личностей), в то время как помощник заместителя министра культуры и спорта демонстрирует полнейшее невежество во всем, что хотя бы отдаленно связано с поэзией или искусством (включая название самой премии и организации, ее учредившей).

Возможные варианты: на конкурсе побеждает не ваша книга / стихотворение / литературный проект. Как сказал Гор Видал [5], «Всякий раз, когда друг добивается успеха, во мне что-то умирает».

Нелепый вариант, иногда со смертельным исходом: мало того, что в конкурсе побеждает не ваша книга / стихотворение / литературный проект, так ко всему прочему сие творение определенно связано с политикой / явно автобиографично / до жути сухо и формально / идеально укладывается в программу домашнего христианского воспитания.

Несмотря на свою этимологию, унижение редко имеет фатальные последствия и, как правило, длится недолго. Традиционные лекарства — стоицизм и временный уход в тень. При подозрении на случай унижения пациенту ни в коем случае не следует предлагать алкоголь, а также допускать его употребление.

Дэвид Харсент

Какая дикость!

1969-й или 1970-й год. Моя первая книга только что увидела свет, и Алан Хэнкоке попросил приехать на встречу с читателями в его книжный магазин, расположенный в Челтенхеме. Вместе со мной приглашены Джон Фуллер, Джеймс Фентон и Питер Леви. Джон предложил подбросить всех нас из Оксфорда в Челтенхем, поэтому я сажусь на автобус, приезжаю в Оксфорд пораньше и успеваю пропустить по кружечке пива с моим приятелем Фредом Тэйлором, который учится в Кибле. Мы напиваемся. Оказывается, это совсем нетрудно, хоть и неожиданно.

Пребывая в подпитии, мы следуем логике, покупаем несколько бутылок вина и отправляемся на квартиру Фреда в Ботли (ведь «Город Дремлющих Шпилей» [6] — место сходок ярых социалистов). К полудню в голове у меня шумит, в то же время я весел, пьян и уверен в себе. Фред — студент, поэтому, естественно, телефона у него нет. Я звоню Джону из автомата и сообщаю ему, что нахожусь где-то в Оксфорде, «напротив гаража, похожего на собор». Каким-то образом ему удается разыскать меня — я мирно дремлю на обочине, вытянув ноги на проезжую часть, так что все машины вынуждены меня огибать — и отвезти к себе домой. Остальные уже там. Я выпиваю рюмочку и сажусь прямо на очки Питера Леви.

Дорога в Челтенхем занимает три, ну может быть, четыре минуты. Я провожу это время, высунув голову из окна машины, как лабрадор в семейном авто. Мы заходим в магазинчик Алана, я опрокидываю еще одну порцию спиртного. Мероприятие состоится не раньше чем через час, поэтому план действий таков: сначала обед в индийском ресторане, потом встреча с читателями, а затем небольшой праздник дома у Алана. Я нахожу план великолепным — по крайней мере то, что я понял, мне понравилось. Я киваю, улыбаюсь и пью вино.

В индийском ресторане я заказываю почти все блюда, указанные в меню, поглощаю их, а также уничтожаю все, что не доели мои друзья, подчищая остатки с тарелочек на горячих подносах. С вина я переключился опять на пиво, что кажется мне весьма благоразумным решением. Со стороны доносятся обрывки разговора, я тоже в нем участвую. Где-то в другом месте рыбачья лодка качается на волнах темного и бурного моря, я плыву в этой лодке, и меня сносит течением, но я по-прежнему весел, пьян, ничего не боюсь и надеюсь благополучно причалить к берегу.

Мы возвращаемся в книжный магазин, где уже собралась публика: люди сидят на полу в унылом полумраке. В другом конце магазинчика и, по контрасту, под слепяще ярким светом ламп стоят четыре стула и раскладной столик. Мы выступаем перед зрителями в алфавитном порядке: Фентон, Фуллер, Харсент… который (насколько я могу судить) встает, читает стихи, садится на место и даже, кажется, отвечает на аплодисменты кривой улыбкой и наклоном головы. Потом наступает очередь Питера Леви; он встает, а я засыпаю — в одно мгновение, так же быстро, как ночь опускается на африканский вельд.

Следующее, что я помню — меня будит Джеймс: Алан поблагодарил поэтов и напоследок попросил каждого прочесть по одному стихотворению. Хорошо, признаюсь, к этому моменту мне уже слегка не по себе. На самом деле я не имею понятия, куда, черт возьми, я попал и где находился до этого. Зато у меня есть сильные подозрения, что спал я не беззвучно (в то время у меня была одна особенность: во сне я иногда негромко хныкал, и некоторые девушки находили мой недостаток настолько трогательным, что я наловчился весьма искусно изображать это самое хныканье во сне, чтобы казаться милым и беззащитным).