Проклятые - Паланик Чак (читать книги регистрация txt, fb2) 📗
А теперь – вот поди ж ты! – я жду, когда демоны вырвут у меня язык и поджарят с беконом и чесноком. Или примутся тушить сигары о мои подмышки.
Не поймите меня неправильно. Ад не так уж страшен, особенно по сравнению с экологическим лагерем, и уж тем более – со старшей школой. Вероятно, кто-то сочтет меня слишком наивной, но, по-моему, мало что может сравниться с восковой депиляцией ног или пирсингом пупка в аптечном киоске в торговом центре. Или с булимией. Хотя я-то уж точно не отношусь к категории худосочных мисс Блядди фон Блядки с расстроенным пищевым поведением.
Но меня угнетает надежда. Надежда в аду – это очень плохая привычка, хуже курения или тяги грызть ногти. Надежда – жестокое, настырное чувство, от которого следует избавляться. Это зависимость, ее надо лечить.
Да, я знаю слово «настырный». Мне тринадцать лет, я разочаровалась во всем, мне немного одиноко, но я вовсе не глупая.
Как бы я ни старалась душить в себе эти благостные порывы, все равно продолжаю надеяться, что у меня еще будет первая менструация. Я продолжаю надеяться, что у меня вырастет грудь, как у Бабетты в соседней клетке. Или что я суну руку в карман и найду там ксанакс. Скрестив пальцы, представляю, как какой-нибудь демон бросит меня в котел с кипящей лавой, и я окажусь, совсем голая, рядом с голым же Ривером Фениксом, и он скажет, что я симпатичная, и захочет меня поцеловать.
Проблема в том, что в аду нет надежды.
Кто я такая? Сочинение в тысячу слов… Я вообще без понятия. Но для начала, наверное, я откажусь от надежды. Пожалуйста, помоги мне, Сатана. Я буду рада. Помоги мне избавиться от пристрастия к надежде. Спасибо.
IV
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Сегодня мне показалось, будто я тебя видела, и я махала руками, как какая-нибудь обезумевшая, распалившаяся фанатка, пытаясь привлечь твое внимание. Ад открывается для меня с новых, весьма интересных сторон, и я начала изучать азы демонологии, чтобы не чувствовать себя идиоткой до скончания веков. Честное слово, мне даже некогда скучать по дому.
И еще я познакомилась с мальчиком с восхитительными карими глазами.
Вообще-то в аду нет деления времени на дни и ночи, здесь постоянно приглушенное освещение, подчеркнутое оранжевым мерцанием пламени, облаками белого пара и клубами черного дыма. Все в совокупности создает атмосферу непрестанного деревенского зимнего праздника.
Но у меня, слава Богу, есть наручные часы с автоматическим подзаводом и календарем. Прости, Сатана, я нечаянно произнесла слово на букву «б».
Всем живым людям, которые еще топчут землю, принимают мультивитамины, исповедуют лютеранство или делают колоноскопию, очень советую приобрести высококачественные и долговечные часы с функцией даты и дня недели. Не рассчитывайте, что в аду будет ловиться мобильная связь, и не надейтесь, что вам хватит прозорливости умереть с зарядным устройством в руках, но даже если и хватит, то в ржавой клетке все равно не найдется подходящей розетки. Только не покупайте какой-нибудь «Свотч». «Свотчи» из пластика, и в аду пластик сразу расплавится. Не скупитесь, не экономьте на себе, вложитесь в качественный кожаный ремешок или раздвижной металлический.
Если вы все-таки пренебрежете моим советом и не обзаведетесь нормальными часами, то НЕ НАДО высматривать, нет ли поблизости умной, активной, не в меру упитанной тринадцатилетней девочки в мокасинах «Басс Уиджен» и очках в роговой оправе, и не нужно выспрашивать у нее: «Который час?» и «Какой сегодня день?» Эта вышеупомянутая девчонка, хотя и толстая, но смышленая, просто сделает вид, будто глядит на часы, а потом ответит так: «В последний раз вы ко мне обращались с этим вопросом пять тысяч лет назад…»
Да, я знаю слово «вышеупомянутый». Может быть, я немного раздражена и ершиста, но, как бы вежливо вы ни просили, подпустив в голос заискивающие нотки, я, блин, точно не подряжалась работать для вас службой точного времени.
Кстати, прежде чем вы попытаетесь бросить курить, примите к сведению, что курение – отличная тренировка для подготовки к вечности в аду.
И прежде чем делать ехидные замечания о моем истеричном характере, мол, у девочки «красные дни календаря» или «девчонка уселась на ватного пони», на секунду задумайтесь и попробуйте вспомнить, что я мертва – я умерла юной и неполовозрелой, и поэтому надо мною не властны глупые репродуктивные императивы, которые, вне всяких сомнений, довлеют над каждым мгновением вашей убогой биологической жизни.
Я явственно слышу, что сказала бы мама: «Мэдисон, ты уже умерла, так что угомонись».
Я все чаще задумываюсь и никак не могу разобраться, к чему пристрастилась сильнее – к надежде или ксанаксу.
В соседней клетке Бабетта убивает время, рассматривая свои ногти и полируя их о ремешок белой сумки. Каждый раз, когда она украдкой поглядывает на меня, я демонстративно чешу себе шею и щеки. Ей ни разу не пришло в голову, что мы обе мертвы, а псориаз и другие болезни вряд ли останутся с нами в загробной жизни. Однако, если судить по ее матово-белому лаку для ногтей, можно уверенно сделать вывод, что этой Бабетте уж точно не светит стипендия для одаренных студентов. Типичная девица с журнальной обложки.
Поймав мой взгляд, Бабетта кричит:
– Какой сегодня день?
Продолжая чесаться, я отвечаю:
– Четверг.
На самом деле я не касаюсь кожи ногтями, я расчесываю только воздух, иначе мое лицо превратится в сырую котлету. Вот чего мне сейчас «не хватает», так это инфекции в такой жуткой грязи.
Щурясь на свои ногти, Бабетта говорит:
– Я люблю четверги… – Она вынимает флакончик с белым лаком из своей поддельной сумки «Коуч». – Четверг – вроде как почти пятница, только не нужно куда-то тащиться и веселиться. Это как канун кануна Рождества, двадцать третье декабря… – Встряхнув флакончик, Бабетта продолжает: – Четверг – это как очень хорошее второе свидание, когда еще веришь, что секс может быть неплохим…
Из другой клетки, где-то неподалеку, доносятся крики. Заключенные в клетках сидят, скрючившись в хрестоматийном кататоническом ступоре, в грязных, потрепанных нарядах венецианских дожей, наполеоновских маркитантов и маорийских охотников за головами. Они-то уж точно оставили всякую надежду. Может быть, раньше они и метались по клеткам, бились в бессильной истерике, а теперь просто сидят неподвижно, тупо уставившись в одну точку и вцепившись в склизкие прутья решетки. Везет же людям.
Бабетта уже красит ногти.
– А теперь какой день?
На часах по-прежнему четверг.
– Пятница, – вру я.
– Сегодня у тебя с кожей получше, – лжет она.
Я отбиваю подачу:
– У тебя классные духи.
Бабетта парирует мой удар:
– Кажется, у тебя чуть-чуть выросла грудь.
И вот тут мне показалось, будто я вижу тебя, Сатана. Из темноты выступает огромная демоническая фигура и степенно шагает вдоль дальнего ряда клеток. Ростом в три раза выше любого из узников, с длинным раздвоенным хвостом, волочащимся по полу. Кожа сверкает рыбьей чешуей. На спине – исполинские черные крылья. Настоящая кожа, а не поддельная, как на потертых «маноло бланиках» Бабетты. Чешуйчатый лысый череп увенчан массивными костяными рогами.
Прошу прощения, если я вдруг нарушаю адский протокол, но не могу упустить такую возможность. Вскинув руку над головой, я машу ею, словно подзывая такси, и кричу:
– Эй! Мистер Сатана!
Я кричу:
– Это я, Мэдисон!
Рогатый демон останавливается перед клеткой, где корчится и вопит смертный в грязной заношенной форме какой-то футбольной команды. Острыми орлиными когтями, которые у него вместо пальцев, демон открывает замок на решетке, тянется внутрь, шарит в тесном пространстве. Футболист с воплями катается по полу, уворачиваясь от когтей.
Я продолжаю махать руками и кричать:
– Эй! Я здесь! Обернитесь сюда!
Я просто хочу поздороваться, хочу представиться. Чисто из вежливости.
