Рассечение Стоуна - Соколов Сергей И. (мир книг .txt) 📗
– Разве в задачи лейб-гвардии не входит защита императора? – спросил Шива.
Гхош поморщился, будто от боли.
– Я иностранец, не мне судить. Мебрату хорошо жилось. Обстоятельства его не вынуждали. Полагаю, он пошел на это ради своего народа. Когда-то он был под подозрением, потом угодил в фавориты, а недавно вновь попал под подозрение, и его могли арестовать в любую минуту.
Когда Гхош покидал дворец наследника, Земуй проводил его до машины и передал золотой кулон для Генет. Этот кулон – крест святой Бригитты – Дарвин Истон снял у себя с шеи и вручил Земую. Земуй просил сказать Генет и Розине, что он их любит.
Хема оделась, и они с Гхошем отправились в больницу.
– Будьте рядом с домом, мальчики. Слышите? Ни в коем случае не выходите за территорию Миссии.
Я подошел к воротам, насчитав всего трех пациентов на дороге. Ни машины, ни автобуса. Вместе с Гебре мы озирали окрестности. Тишина была жуткая, хоть бы цоканье копыт или звон колокольчика.
– Если четвероногие такси не покидают стойла, видать, дело серьезное, – сказал Гебре.
Поблизости от нас в шлакобетонных домиках находились два бара, портновская мастерская и ателье по ремонту радиоаппаратуры, но сегодня все будто вымерло. Не вняв наказу Хемы и Гхоша и увещеваниям Гебре, я перешел через дорогу к крошечной арабской лавчонке – ярко-желтой фанерной будке, притулившейся между двумя домами. Окошко, через которое шла торговля, было закрыто ставнями, но из приотворенной двери вышел мальчишка с газетным кульком. На десять центов сахару к утреннему чаю. Я проскользнул в ларек. Густой от благовоний воздух. Теснота. Все арабские лавочки в Аддис-Абебе одного покроя. С потолка на веревочках с прищепками праздничными украшениями свисают одноразовые пакетики «Тайда», аспирина, жвачки и парацетамола. На мясной крюк наколоты квадратики газетной бумаги, в нее заворачивают товар. На другой крюк надет моток бечевки. Сигареты поштучно натыканы в банку на прилавке, нераспечатанные пачки стоят рядом. Полки ломятся от спичечных коробков, бутылочек с содовой, ручек «Бик», точилок, кремов, блокнотов, резинок, чернил, свечей, батареек, кока-колы, фанты, пепси, сахара, чая, риса, хлеба, растительного масла и невесть чего еще. Банками с карамельками и печеньем заставлен весь прилавок, только посередке небольшое свободное пространство. На циновке сидит Али Осман в феске, рядом с ним жена, маленькая дочь и еще двое мужчин. Если Али с семьей, поджав коленки, улягутся на полу, места больше не останется, а тут еще и гости. Перед ними куча ката.
Али озабочен.
– Мэрион, настали времена, когда фаранги, иностранцы вроде нас с тобой, могут пострадать.
Странно слышать от него слово фаранги по отношению к себе или ко мне. Ведь и он, и я родились на этой земле.
Я перебежал обратно через дорогу и поделился с Гебре купленными карамельками.
Мимо нас внезапно прошла Розина.
– Присмотри за Генет, – бросила она через плечо, непонятно к кому обращаясь, ко мне или к Гебре.
– Погоди! – крикнул Гебре, но Розина и ухом не повела.
Я бросился ей вслед и схватил за руку:
– Подожди, Розина. Ты куда? Прошу тебя.
Она резко повернулась, как бы желая меня прогнать. Лицо у нее было бледное, глаза опухли от слез, челюсть выпячена, уж не знаю, что было тому причиной, страх или решимость.
– Мальчик прав. Не ходи никуда, – проговорил Гебре.
– А что мне делать, поп? Я не видела Земуя неделю. Он парень простой. Я волнуюсь за него. Он меня послушается. Я скажу ему, чтобы хранил верность Богу и императору. Это самое главное.
Я внезапно испугался, обхватил Розину руками. Она легким движением высвободилась из моих объятий, по привычке ущипнула меня за щеку, взъерошила волосы и поцеловала в макушку.
– Подумай хорошенько, – не отступал Гебре. – Штаб лейб-гвардии далеко. Если Земуй с генералом, значит, он во дворце. А путь туда лежит мимо армейских казарм и шестого участка полиции. У тебя уйдет куча времени.
Но Розина только рукой помахала и была такова. Глаза у Гебре слезились. Трудно сказать, трахома ли была тому причиной. Казалось, он сейчас закричит. Он чувствовал: надвигается страшная опасность. Такая, что я и представить себе не мог.
Минут через десять подъехал джип с установленным на нем пулеметом, за ним бронемашина. Лица лейб-гвардейцев были мрачны, на головах каски, камуфляж сменил оливковую парадную форму. Из громкоговорителя на бронемашине раздался голос:
– Люди, сохраняйте спокойствие. К власти пришел его величество наследник престола Асфа Воссен. Он выступит с заявлением сегодня днем по «Радио Аддис-Абеба». Слушайте «Радио Аддис-Абеба». Люди, сохраняйте спокойствие…
Я заглянул в больницу. В. В. Гонад сидел в проходе у шкафа с запасами крови, сжимал в руке транзисторный приемник. Вокруг него сгрудились медсестры и стажерки. Вид у В. В. был радостный, возбужденный.
В полдень мы собрались в нашем бунгало у «Грюндига» и транзисторного приемника Розины, один настроен на Би-би-си, второй – на «Радио Аддис-Абеба». Алмаз стояла в сторонке, мы с Генет сидели на одном стуле. Хема взяла с камина часы и принялась их заводить, на ней лица не было от волнения. Матушка с самым беззаботным видом пила черный кофе и улыбалась мне. Хорошо поставленный голос произнес по-английски:
– Говорит Би-би-си, всемирная служба.
Диктор долго распинался насчет забастовки шахтеров в Британии и наконец перешел к самому для нас важному:
– Как сообщают из Аддис-Абебы, столицы Эфиопии, здесь произошел бескровный переворот, пока император Хайле Селассие находился с государственным визитом в Либерии. Император был вынужден сократить визит и отменить поездку в Бразилию.
«Переворот» – новое для меня слово. В нем было что-то древнее и изящное, и прилагательное «бескровный» подразумевало, что переворот может быть и «кровавым».
Признаюсь, в ту минуту я был горд, что о нашем городе и даже о лейб-гвардии императора говорят по Би-би-си. Британцы ничегошеньки не знали о Миссии и о том виде, что открывается из моего окна. А теперь мы привлекли их внимание. Многие годы спустя, когда Иди Амин пустился во все тяжкие, я понял, что им двигало стремление встряхнуть добропорядочных людей гринвичского меридиана, оторвать их от чая с лепешками-сконами и заставить пробормотать: «Ох уж эта Африка». На какую-то секунду они вспомнят о нас, как мы помним о них.
Но как такое возможно, чтобы Би-би-си в Лондоне было лучше осведомлено о том, что у нас творится, чем мы сами?
Ближе к вечеру «Радио Аддис-Абеба» сыграло марш, послышалось шуршание бумаги, и в эфире прозвучал запинающийся голос наследника престола Асфы Воссена. По газетным фотографиям и по тому, что довелось видеть лично, старший сын императора представлялся мне дородным бледным человеком, которому покажи мышку – и он завизжит. Харизмы и царственной осанки, столь характерных для императора, в нем не было ни на грош. Кронпринц зачитал заявление – ясно было, что по бумажке – на высокопарном официальном амхарском, вполне понятном только Гебре и Алмаз. Когда он закончил, расстроенная Алмаз выскользнула из комнаты. Через несколько минут – и как они только успели – Би-би-си передала перевод.
– Народ Эфиопии долго ждал того дня, когда с бедностью и отсталостью будет покончено, но все ожидания оказались напрасными…
Политика его отца провалилась, уверял кронпринц. У власти должен встать новый человек. Занимается новый день. Да здравствует Эфиопия!
– Это слова генерала Мебрату, – заметил Гхош.
– Скорее, его брата, – не согласилась Хема.
– Они, наверное, держали наследника престола на мушке, – высказалась матушка. – Убежденности я в его голосе не услышала.
– Что ж он тогда согласился это читать? – недоумевал я. Все повернулись ко мне. Даже Шива оторвался от книги. – Сказал бы – я этого читать не буду. Умру, а отца не предам.
– Мэрион прав, – произнесла матушка после продолжительного молчания. – Это показывает кронпринца не с лучшей стороны.
