Рассечение Стоуна - Соколов Сергей И. (мир книг .txt) 📗
Рядом со мной появился Дипак, полностью готовый и экипированный. Я сделал было шаг назад, чтобы перейти на другую сторону стола, но Дипак покачал головой.
– Оставайся на месте, – велел он и расширил ретрактором рану, чтобы мне было видно пространство под диафрагмой.
Я обложил тампонами сначала печень, потом селезенку, ладонями вычерпал большие сгустки, оставшиеся в брюшной полости, туго затампонировал живот и таз. Ни единого кровоточащего сосуда в поле зрения.
Можно прерваться и передохнуть.
– Остановили мы кровотечение? – спросил я Рональдо.
– Как же, остановишь его, – буркнул тот, пожал плечами и склонился над своим аппаратом, как бы желая сказать: во всяком случае, хуже не стало. Этих слов я от него и ждал.
Я принялся осторожно вынимать тампоны, начав с точек, где существовала самая маленькая вероятность кровотечения. Таз был чист – ничто здесь не фонтанировало. Я извлек тампоны вокруг селезенки. Если сравнить брюшную полость с комнатой, предметы обстановки, находившиеся посередине, оказались насколько возможно сдвинуты в сторону, и стало видно, что делалось за ними. Если бы лило из порванной аорты или ее ветвей, на задней стенке брюшины – в ретроперитонеальном пространстве – появилось бы вздутие, гематома. Но и здесь было чисто.
У меня появилось зловещее предчувствие, что кровит откуда-то из-за печени. Там полно темных мест, попробуй загляни или перекрой. Именно там проходит полая вена, самая крупная вена во всем организме, по которой поступает к сердцу кровь из нижних конечностей и туловища. С ней связаны короткие печеночные вены.
Я убрал тампоны от печени. Ничего.
Я мягко потянул за печень, чтобы заглянуть под нее.
В пустую брюшную полость моментально хлынула кровь. Я поспешно отпустил печень, и кровототечение прекратилось. Пока не притронешься к печени, все замечательно. Как это выразился Соломон, проводя операцию в горах? При таких травмах хирург видит Бога.
– Оставим все, как есть, – сказал Дипак.
– И что теперь?
– Кровит из разреза на коже и из всех мелких вен. У него кровь не сворачивается, – произнес Дипак негромко. Чтобы хорошенько его расслышать, я принужден был наклониться поближе. – При таких обширных травмах это неизбежно. Мы их вскрываем, льем жидкости, температура падает… Мы до того разбавили кровь, что свертываемость оказалась на нуле. Затампонируй пространство вокруг печени и на этом остановись. Положи его на интенсивную терапию, где мы сможем его согреть, перелить плазму и кровь. Через пару часов, если он останется жив и ситуация стабилизируется, мы займемся им снова.
Я обложил печень тампонами и уложил на место тонкую кишку. Зашивать рану мы не стали, стянули края бельевыми зажимами.
– Сейчас примчатся пересадочники, позаимствуют у убитого им человека роговицу, сердце, легкие, печень и почки, – сказал Дипак. – Эта операционная больше, пусть хозяйничают здесь.
Двумя часами позже раны у пациента перестали кровоточить. Из-за нагромождений аппаратуры подобраться к Шейну Джонсону-младшему – так его звали – оказалось нелегкой задачей. Его родственники находились в приемной, пытаясь объять необъятное. Вливание плазмы, подогретой крови заметно подняло Джонсону-младшему кровяное давление и температуру тела. Он был живой, хоть и одной ногой в могиле.
– Отлично, – сказал Дипак, осмотрев пациента и взглянув на часы. – Приступим к части второй.
На этот раз мы оказались в операционной поменьше. Рональдо был по-прежнему мрачен. Лицо и конечности Джонсона-младшего отекли, капилляры не выдерживали закачиваемых в него объемов. Но мы были вынуждены лить и лить, чтобы поддерживать давление, – все равно что удерживать воду в дырявом ведре.
Дипак настоял, чтобы я снова встал справа. За несколько секунд простыни были сдернуты, кожа продизенфицирована и зажимы с раны сняты.
Дипак направил мои пальцы на связку сосудов, ведущих к печени.
– Отлично, – сказал он, – пережми здесь.
Это был маневр Прингла. Я перекрыл подачу крови к печени, тем временем Дипак удалил последний тампон и приподнял печень. Сразу полилась кровь, превратив сухое чистое операционное поле в хлюпающую кровавую массу.
– Отпускай, – произнес Дипак. – Этого-то я и боялся. Полая вена порвана. Поэтому маневр Прингла не помогает, кровь все равно идет.
У некоторых людей нижняя полая вена слегка заглублена в печень. У нашего пациента печень укутывала сосуд. Когда Джонсон-младший пролетел по воздуху и ударился об асфальт, печень сдвинулась с места и короткие вены оторвались от полой, оставляя рваное отверстие.
Дипак попросил нить на длинном иглодержателе. По его сигналу я приподнял печень, и он попробовал вонзить иглу у конца разрыва. Но не успел он разглядеть дырку на сосуде, как поле залила кровь.
– Господи, – вырвалось у меня (я нарушил основополагающее правило: ассистент должен помалкивать), – как же мы ее зашьем?
– Нет ничего проще, – сказал Дипак, – только печень мешает.
Неужели он стал отпускать шуточки во время операции?
Дипак надолго затих, замер, будто в трансе. Я старался не дышать. Наконец, словно священник, завершивший молитву, Дипак резко пошевелился.
– Ну что же. Дело не скоро делается. Начнем с другого бока.
Я оказался не готов к тому, что последовало. Мне оставалось только удивляться и помогать по мере возможности. Дипак протер Джонсону-младшему грудь, затем произвел разрез вдоль грудины сверху донизу и принялся орудовать электрической пилой. В воздухе повис запах горелой плоти и кости. И внезапно грудная клетка раскрылась, наподобие переполненного чемодана.
Я не спрашивал, что он делает. А он не объяснял. Мой опыт в области торакальной хирургии ограничивался отсасыванием жидкости из легкого да присутствием на операции по резекции пораженной раком доли легкого. Ну, правда, за время моей интернатуры мы трижды вскрывали грудную клетку и штопали раны на сердце. Один из трех пациентов выжил. Это был один из недостатков нашей программы, одна из причин, по которой нас закрывали, – пробелы по части грудной хирургии, урологии и пластической хирургии.
Сердце Джонсона-младшего, кусок мяса с желтыми прожилками, прикрытый перикардом, билось перед нами, как билось все предыдущие девятнадцать лет. Только вот такой опасности оно еще не подвергалось.
Дипак разрезал перикард.
В операционной за моей спиной возникло какое-то движение. Я быстро обернулся и через стекло заметил целую толпу белых людей у другого операционного стола.
Дипак наложил кисетный шов на правое предсердие, верхний отдел сердца, куда поступала кровь из полой вены, взял плевральную дренажную трубку, прорезал на ней ножницами отверстия и сделал дырку в предсердии посередке кисетного шва. В эту дырку он просунул переделанную дренажную трубку, продвинул ее в полую вену и протолкнул до того места, над которым мы трудились.
– Скажешь мне, когда она дойдет до уровня почечных вен, – произнес он.
У меня на глазах полая вена наполнялась, напоминая садовый шланг под давлением.
– Уже, – ответил я.
– Трубка теперь обеспечивает полой вене просвет, – сказал Дипак, наклонившись, чтобы взглянуть на поле снизу. – К тому же по ней, как по стенту кровь будет возвращаться в сердце, пока мы оперируем. Теперь… посмотрим, удастся ли нам ее заштопать.
Он поправил верхний свет. Когда я приподнял печень, крови вытекло уже не так много, более того, на фоне трубки стали видны края разрыва. Дипак подцепил длинными щипцами край, кривой иглой продел нитку и завязал узел. Я отпустил печень. Процесс был непростой: приподнять, ухватить, подвести иглу, вытереть, проколоть насквозь, вытереть, завязать, опустить печень на место.
Когда дело уже близилось к завершению, я почувствовал, что у меня за плечом кто-то стоит. Дипак глянул мельком в мою сторону, но ничего не сказал.
– Это шунт Шрока, сынок? – спросил чей-то голос у меня из-за спины. Мужчина говорил вежливо, однако тон у него был такой: да, я понимаю, что это не самый подходящий момент для вопросов, но уж мне-то вы ответить обязаны.
