Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
- Ладно вам заводиться! - вклинилась Люся. - Вы как два сведенца - сойдетесь, не разведешь.
- Не обижайся, подружка, мы же любя, разве не видишь? - заулыбалась Нина.
- Не скучно у вас, - заметил я.
- Нам скучать некогда, - ухмыльнулся Сигаев.
Расстались ближе к вечеру. Нина по старой привычке осталась ночевать у Сигаевых - одной дома ей было тоскливо.
28
Следующая неделя пролетела, как один день. Чем я занимался, сам мог вспомнить с трудом. Мне казалось, что когда я ходил на работу, дни летели не так быстро. Я раскидал по комиссионным мелочевку, которая осталась у меня после Иванова: губнушки, тушь для ресниц, маникюрные ножнички, пилочки для ногтей (они ушли в три-четыре дня), что-то там помог родителям с проводкой.
Павловна активно взялась надо мной шефствовать. Уже через пару дней после выходных позвонила в Москву и настояла, чтобы Елена и Юрка помогли мне куда-нибудь устроиться, о чем сразу же с восторгом сообщила.
С Павловной мне все было понятно: она, как настоящая наседка, почитала долгом заботиться о своих подопечных. Я, как сосед, был для нее таким же подопечным, как и собственная мать, и собственные дети. Я, само собой разумеется, ни о чем ее не просил, но разве мог кто удержать Павловну?
Я думал, что и Елена с Юркой нисколько не удивились такой заботе обо мне их матери, ведь они давно были со мной, если не как одна семья, то как дальние родственники точно. Елена обещала поинтересоваться.
Мне было неловко: они ничем не были мне обязаны, но Павловна попросила меня по этому поводу не переживать. Если что подвернется, Елена или Юрка позвонят, если нет - тоже откровенно скажут. Но что помогут, чем смогут, - сомневаться не приходилось. Несмотря ни на что, мы с Еленой оставались близкими друзьями (так я считал).
Елена. Это была особая, светлая глава моей жизни, не имеющая, однако, как мне думалось, начала. Память сохранила только отрывочные эпизоды, неясные картинки, обрывки эмоций, когда я по просьбе матери наведывался к бабушке отнести молодой картошки, которую родители выкопали в своем палисаднике под окнами, или несколько банок с прошлогодними соленьями, которые хранились в родительском погребе, так как бабушка жила, что называется, “на этажах”, а я с родителями - во дворе с сараем. Соответственно и ранние образы Елены были у меня расплывчаты и туманны.
Мне десять. Я через ступеньку взлетаю на бабушкин этаж. Приветливая соседка бабушки (я не мог даже представить себе, как тогда выглядела Павловна) выходит на площадку за руку с четырехлетней Леночкой в коротком, в клеточку, пальтишке, в коричневых, скукоженных на коленях колготках, в модных ботиночках.
- А вот и Дима к бабушке пришел. Что надо Диме сказать? - спрашивает Павловна свою маленькую дочь. Леночка испуганно жмется к ней и смотрит на меня растерянно.
Я запыхался, но не останавливаюсь, не жду ответа, бодро выпаливаю “Здрасьте!” и проношусь мимо в незапертую дверь тамбура.
Двенадцать. Я в нашем общем тамбуре помогаю Юрке натянуть на колесо велосипедную цепь. Ленка застыла в дверях, мешая брату заскакивать в квартиру за отцовским инструментом и выскакивать из нее.
- Чего ты тут стала? - ворчит Юрка и отпихивает младшую сестру в сторону. Ленка резко отмахивается от него, хмурит безбровый лоб и бьет его по спине маленьким кулачком вдогонку.
- Я все маме расскажу.
- Боевая девчонка! - ухмыляюсь я и в ответ получаю такой же обжигающий взгляд.
- Получит у меня! - бросает вернувшийся с гаечным ключом Юрка и, отдав его мне, хватается за велосипед придержать.
- Сам получишь! - не остается в накладе Ленка. Длинные худенькие ручки, такие же несуразные ножки, но - не подходи!
Шестнадцать. Я играю у них в гостях в “монопольку”. Не смотри, что Ленке десять, - прикупила себе самых весомых фирм: “Монтану”, “Леви страус”, “Дженерал-моторс”, “ауди”. Ей везет в игре: у нее выпадает на костях сумма больше всех и она не прогорает, рискуя. В азарте мы с Ленкой стоим друг друга, - я тоже парень рисковый.
В мои семнадцать мы с Еленой уже старые добрые приятели. Я незлобно подначиваю Елену, она отвечает взаимностью. Но вскоре, окончив школу, я уезжаю в Харьков на учебу.
Первый год я старался ездить домой чаще, хотя бы раз месяц, но поезда не так дешевы, а автобусы еще дороже, и я сократил поездки к родителям до раза в три-четыре месяца. Зато в каждый приезд непременно спешил к бабушке, чтобы повидаться со взбалмошной подружкой. И снова безобидные подначки, легкие уколы, разговоры по-взрослому. Если удавалось встретиться, если Елена где-нибудь не пропадала.
В те дни мне казалось, что я влюблен в Елену (иллюзия расстояния?), часто ловил себя на ощущении, что, не увидев неделю, скучал по ней, бродил по улицам сам не свой, но при редких встречах толком разговаривать с ней не мог, все выходило как-то остро, плоско, грубо. И хотел бы я сказать ей что-нибудь хорошее, но не получалось. С губ все время не в лад, невпопад срывалась какая-нибудь едкая шутка. В ее ли адрес, или в адрес ее близких подруг, которые никогда мне не нравились (я всегда считал, что они на нее дурно влияют). Может быть, я и к ним ревновал? По-иному не выходило. Впрочем, Елена, поначалу надувшись, быстро отходила и снова была со мной игрива, весела, проста, как будто не могла всерьез на меня обидеться, как будто понимала, что моя грубость возникала не от желания оскорбить, а от чего-то чужого, пришлого, которое пришло и уйдет, которое и злом-то не назовешь - так, слетевшее ненароком. Но ведь срывалось же у меня и другое. Сколько раз, помнится, я восхищенно восклицал: “Какая ты красивая, Ленка!” или “Боже, как ты хороша!” - идущее от самого сердца.
Мои восклицания были не просто игрой, не просто комплиментом. И она, как мне казалось, хорошо это понимала: чувственная женщина (а она как-то незаметно быстро повзрослела) всегда способна отличить рассудочную холодность льстивого самца от непроизвольного, живого восхищения мужчины. К тому же Елена была отнюдь не красавицей: вытянутое лицо, редкие волосы, высокий выпирающий лоб, нос, длина которого могла быть и поменьше… И все же к ней тянулись. От подруг у нее отбоя не было (некоторых она даже с презрением отвергала), друзья не переводились. И никто из них не мог сказать, чем притягательна она была, почему ее неправильные черты лица одним казались красотой, другим - оригинальностью. И меня она не отвергала, может, потому, что чувствовала мою достаточно сильную привязанность к ней, смутное влечение и прощала мне острый язычок, колкую насмешку, отвечая той же язвительностью, той же беспощадной колкостью. Мы стоили друг друга, внутренне были очень схожи.
И все-таки, как мне кажется, это была не любовь, я не хотел называть так наши отношения. Может, привычка? Постепенно я все меньше и меньше задумывался над этим, меня все глубже, с головой, засасывали студенческие будни, юношеские увлечения, воскресные походы с друзьями на природу, срочные курсовые, - год за годом приезжать приходилось все реже, больше звонить, а если я и приезжал, то на день-два, и к бабушке забежать было просто некогда (в мой приезд бабушка чаще приходила сама, и я вскользь выспрашивал у нее о соседях). Но вот как-то в один из телефонных переговоров мама сказала, что Елене через неделю исполняется четырнадцать и она на свой день рождения непременно хотела бы меня увидеть. “Только не в ущерб учебе!” - призвала меня мама к благоразумию. Но что мне, тогда уже заправскому третьекурснику, забота об учебе? Мы давно знали все лазейки, все входы и выходы, все подводные камни учебного процесса; лекции могли списать у букварей, консультации перенести, зачеты сдать с другой группой. Когда надо было срочно уехать в студотряд, - экзамены сдавали заранее. К тому же день рождения Елены приходился на пятницу, отмечать соседи решили в субботу, а у нас в субботу обычно было только две пары, и многие студенты их “закалывали”. В ту неделю я их тоже заколол.
Молодежи было с полквартиры, веселились от души до поздней ночи. Я остался ночевать у бабушки. А утром Елена вытащила меня из постели и потянула с собой к своей бабушке, где они решили продолжить праздновать узким кругом, по-семейному.
