Вдали от суеты (ЛП) - Аделер Макс (читаем книги онлайн .txt) 📗
Бесконечное нервное напряжение здорово на мне сказалось. Я похудел. Одежда болталась на мне мешком. Я проделал еще две дырки в моем ремне. Аппетит, прежде позволявший мне получать наслаждение за обеденным столом, пропал. Пища казалась невкусной; а если в разгар еды ветер доносил из конюшни лошадиное ржание, я с отвращением отворачивался от стола, и чувствовал непреодолимое желание пообщаться с кем-то посредством ножа для разделки мяса.
Как-то раз жена сказала мне:
- Дорогой, ты знаешь, что мне очень хотелось иметь лошадь, и это я уговорила тебя приобрести ее, но...
- Но теперь ты хочешь, чтобы я ее продал! Ура! - воскликнул я с восторгом. - Прекрасно, сегодня же я выставлю ее на аукцион.
- Я собиралась сказать вовсе не это, - заметила она. - Я собиралась сказать, что все, у кого достаточно прочное материальное положение, держат пару лошадей, и, полагаю, что нам следует прикупить еще одну; что ты думаешь по этому поводу, дорогой? Пара лошадей - это ведь намного лучше, чем одна.
- Дорогая, - произнес я в ответ торжественным тоном, - одна-единственная лошадь, стоящая там, в конюшне, довела меня до полного истощения и превратила мою жизнь в сплошное несчастье. Я сделаю так, как ты говоришь, если ты будешь на этом настаивать, но должен предупредить со всей определенностью: если у нас в конюшне окажется еще одна лошадь, я попросту сойду с ума.
- О, дорогой, ты не должен так говорить!
- Тем не менее, дорогая, повторяю: я сойду с ума, попросту - рехнусь! Тебе следует выбирать: или лошадь в единственном числе, или сумасшедший муж.
Она сказала, что, конечно же, в таком случае ей придется отказаться от второй лошади.
Но мой недуг был внезапно излечен, самым неожиданным образом. У моей лошади был необычно короткий хвост, и я подумал, что причиной ее бурного поведения в конюшне была ее неспособность отгонять мух, садившихся на самые чувствительные участки тела. Мне пришло в голову изготовить искусственный хвост, что называется, для домашнего пользования, и с этой целью я раздобыл кусок толстой веревки. Идея, пришедшая мне в голову, содержала нечто юмористическое, что меня несколько развлекло; а так как положительных эмоций, которые доставляла мне моя лошадь в последнее время, было чрезвычайно мало, эта идея обладала своеобразной привлекательностью.
Я распустил приблизительно восемнадцать дюймов веревки и привязал одним концом к хвосту лошади. Это позволяло ей, по моим оценкам, доставать новым хвостом до кончика собственного носа, конечно, после небольшой практики. К сожалению, я забыл предупредить об этом своего слугу; и, когда он пришел на конюшню вечером, обнаружив веревку, пришел к выводу, что я экспериментировал с каким-то новым видом ремня для удержания лошади на месте; поэтому он привязал ее к стойлу этим самым искусственным продолжением хвоста. К утру часть стенки стойла превратилась в груду щепок, лошадь стояла на трех ногах, а четвертая оказалась застрявшей в остатке стены, в то время как две доски перед ее мордой были попросту сжеваны.
Я объяснил ему суть своего изобретения и поправил веревку. Но новый хвост сильно раздражал слугу во время чистки лошади, и он привязал к нему камень, чтобы тот не метался из стороны в сторону. Следствием было то, что в момент необычайного волнения, лошадь дернула хвостом и угодила камнем ему в голову, нанеся серьезную рану. На следующее утро слуга уволился.
Затем я придумал, каким образом мое изобретение можно улучшить. Я купил некоторое количество конского волоса и приклеил его к хвосту так аккуратно, что все сооружение выглядело вполне естественно. Когда появился новый слуга, он попытался расчесать новый хвост, и добавленная часть осталась у него в руке. Он считал себя крупным специалистом в ветеринарии, и полагал, что подобное проявление ясно указывает на болезненное состояние лошади. Придя к такому заключению, он купил некоторое количество порошков, и, замешав их в пойло, дал животному. Через полчаса несчастная лошадь забилась в конвульсиях, разнесла стойло вдребезги, а заодно и еще четыре доски в других частях конюшни, выбила двери, вывихнула задние ноги, после чего приказала долго жить.
После своей смерти, лошадь вела себя гораздо более пристойно, чем при жизни, и я не без слез созерцал ее бренные останки. Они были проданы варщику клея за восемь долларов; и когда тот ушел, я подумал, что в качестве фактора, способствующего увеличению национальных запасов клея, она подойдет гораздо лучше, чем в качестве фактора, способного довести ее владельца до умопомешательства.
- Дорогая, тебя когда-нибудь интересовала тема пиратов?
Миссис Аделер ответила, что вопрос застал ее врасплох, но ей кажется, что она со всей определенностью может дать отрицательный ответ.
- Я задаю этот вопрос потому, что написал балладу, имеющую своим героем некоего смелого корсара. Это первое следствие смерти нашей лошади. Будучи охвачен радостью, в виду этой катастрофы, я почувствовал, что хочу совершить нечто этакое, очень смешное, и, соответственно, излил на бумагу это повествование. Ты, наверное, посчитаешь, что эта тема довольно странная? Ничуть. Я не претендую на правдоподобное объяснение того факта, что свирепые пираты зачастую предстают перед нами в качестве комических персонажей. Возможно, виной всему дрянные дешевые мелодрамы и романы наших дней, которые выводят их именно в таком абсурдном виде. Во всяком случае, ты сможешь убедиться, что этот персонаж допускает юмористическую трактовку.
У меня было сильное желание написать о буканьерах также и потому, что я живу в Нью-Кастле; ибо, тем или иным образом, я всегда ассоциировал этих свободолюбивых людей с этим городом. Некий мой предок отплыл отсюда в 1813 году на бриге, получив диплом капера, и воевал с кораблями противника на Атлантике. В детстве я слышал немало рассказов о его подвигах, и представлял его себе подлинным пиратом, плававшим под флагом с черепом и костями, и имевшим дурную привычку предлагать своим беспомощным пленникам прогуляться по доске. Тогда я гордился им несравненно больше, чем он того заслуживал, дорогая. С моей сегодняшней точки зрения, я должен был бы считать его обыкновенным негодяем. Но это не так. Он был храбрым моряком, славным и честным джентльменом, верой и правдой служившим своей стране на океане, а затем занимавшего почетную должность начальника порта Филадельфии до самой своей смерти. И каждый раз, когда я оказываюсь возле реки в Нью-Кастле, я невольно вспоминаю этого славного старика, морского бродягу, и думаю о его подвигах в открытом море.
Вот эта баллада, моя дорогая, и после того, как я прочту ее тебе, я пошлю ее в Аргус. С тех пор как оттуда ушел мистер Слиммер, на страницах этого достойного печатного органа совершенно перестала появляться поэзия.
