Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Так страдал он с полчаса, охал, стонал, держался за голову и говорил, что в ней тяжелый утюг. Хочешь повернуть голову, а утюг не дает, возвращает ее в первоначальное положение. А язык во рту, будто точильный брусок, едва ворочается и царапает. Слезным голосом Гаврилыч просил на бутылку красного. Не опохмелившись, он не мог начать работу. В магазин Артем не пускал Гаврилыча. Там дружки найдутся, и снова понеслось! Сам шел в сельпо и брал бутылку вермута. С неделю они вдвоем исправно трудились, иногда дней десять. А потом плотник мрачнел, становился раздражительным. Правда,
недовольство свое он срывал на ни в чем не повинных досках да бревнах. Все чаще заговаривал с прохожими, дымя цигарку за цигаркой. В такие дни Эд держался от хозяина подальше, хотя Гаврилыч никогда на собаку голос не повышал и тем более руку не поднимал. Деликатный пес, чувствуя настроение хозяина, просто не желал попадаться на глаза. Лежа где-нибудь в тени, дремал, изредка вскидывал голову, пристально смотрел на Гаврилыча, шумно и тоскливо вздыхал: дескать, сочувствую, но помочь ничем не могу.
Каждый вечер Артем выдавал плотнику рубль двадцать на бутылку согласно договоренности. Гаврилыч со вздохом засовывал деньги в карман и шел в магазин.
Бутылка красного была для него, что для слона дробина.
Артем сам варил себе на тагане суп, кашу. Гаврилыч однажды принес полмешка картошки, в другой раз десяток яиц, несколько луковиц. И сколько раз Артем ни уговаривал его пообедать с ним, плотник ни разу не согласился. Не то чтобы не доверял кулинарным способностям Артема — к еде он был равнодушен, — просто привык всегда обедать дома.
Артем садился за стол позже Гаврилыча, и тот, поглядывая на него, первое время заводил разговор, что неплохо бы перед обедом тяпнуть для аппетита. И сам вызывался сбегать в магазин. Но Артем прекрасно знал, чем все это может кончиться, и наотрез отказывался. Тогда плотник пускался на разные уловки: как-то подозвал пса и, почесывая ему за ушами, сказал:
— Давай на спор? Ты даешь деньги, а я посылаю его в магазин. Через пять минут притащит маленькую!
Артем клюнул на эту удочку. Гаврилыч завернул три рубля в обрывок газеты, сунул Эду в зубы и что-то пошептал на ухо. Пес понимающе посмотрел ему в глаза и потрусил к калитке. Носом толкнул ее и убежал, а через несколько минут появился с зеленой бутылкой в зубах. Помахивая хвостом, подошел к хозяину и разжал зубы лишь тогда, когда тот потянул бутылку за горлышко.
— Настоящий принц, — сказал Гаврилыч, вручая Эду вывалянный в кармане кусок пиленого сахару. — Никогда сдачи не берет...
За полтора месяца Артем так привык к Гаврилычу и его причудам, что уже скучал без него.
Утро после очередного загула. Сгорбленная с опущенными плечами фигура Гаврилыча. Загорелое лицо, исполосованное морщинами. Выслушивание жалоб на проклятый «утюг». Десятиминутное сражение за несчастную бутылку. Артем железным голосом говорил, что с утра давать на бутылку — такого уговора не было. Вечером — пожалуйста, как договаривались. А то что же получится: и утром бутылка, и вечером, а работа как же? Гаврилыч, не глядя на него, долго и старательно собирал в мешок инструмент, выколачивал стружку из рубанка, обтирал рукавом наточенный топор, потом решительно направлялся к калитке. Больше здесь и ноги его не будет. Где это видано, чтобы страдающему человеку с утра не дали опохмелиться? Ведь он не просит бутылку водки, а всего-навсего одну жалкую бутылку вермута за рубль девять, крепость восемнадцать градусов. Причем не христа ради, а за свои же кровные, трудом-потом заработанные!
Думаешь, большая радость ковыряться в этом гнилье? Да он, Гаврилыч, нарасхват. В Голышах бригадир Кузьма ждет его не дождется. Вот завсегда так, возьмешься людям сделать доброе дело, а они в твою нужду вникнуть не желают... Разве же можно так?
Все эти речи плотник произносил, держась за ручку двери и глядя куда-то вдаль. Смотреть людям в глаза с похмелья он не любил.
Артем сдавался и приносил бутылку. И демонстративно отворачивался, не хотел даже смотреть на Гаврилыча. Тот и не упрашивал составить ему компанию. С удовольствием выпивал один, никогда ничем не закусывая. Брался за топор и начинал на удивление азартно и хорошо работать. Артем медленно оттаивал. Сначала со стороны смотрел на плотника, потом начинал помогать ему, и в процессе работы у них восстанавливались прежние добрые отношения.
Когда сегодня Гаврилыч сказал, что после обеда задержится, Артем забеспокоился: не собирается ли он снова загулять? А слоняться по захламленному двору и ждать, когда он — красное солнышко — покажется, было невеселое занятие..
— Ты не думай, что я нынче выпивать собираюсь. На какие шиши? — сказал Гаврилыч, ухмыляясь. Он тоже хорошо изучил Артема. — Сегодня у нас в клубе интересный суд будет, куриный процесс...
— А мне можно? — спросил Артем.
Гаврилыч взглянул на него, задумчиво почесал переносицу.
— Не стоит, я думаю... Это наше, смеховское дело. Степаниду Петрову судить будем. Ты человек далекий пока от нашей жизни. Степаниду не знаешь, и потом тут дело не в курице паршивой... Лучше уж не встревай... Я тебе все как есть потом расскажу.
Гаврилыч вернулся часа через четыре. Трезвый и веселый. Еще от калитки стал пофыркивать, ухмыляться и качать головой. Будто побывал не на суде, а в цирке.
Усевшись на свое любимое бревно — Гаврилыч много уже бревен обтесал и пустил в дело, а это, ядреное и крепкое пока не трогал, будто специально оставлял его, чтобы садиться, — стал рассказывать.
Произошла вот какая история.
В каждом селе есть свой юродивый или дурачок, свой добрый человек и злой. Доброго все любят и уважают, никогда плохого слова не скажут, а злого, недоброго сторонятся, стараются с ним не связываться. И длится это долгие годы. Таким недобрым человеком считалась в Смехове Степанида Петрова — рослая моложавая женщина с гладкими черными волосами. Говорят, смолоду была завидной красавицей. А замуж почему-то вышла за незаметного тихого мужика — Терентия Петрова. Человек он был хороший, и люди его уважали. Ни с кем не вступал в споры, сильно не напивался, никогда не шумел и не буянил. И вообще за всю свою жизнь ни разу никого не обидел. Правда, говорят, он еще и смолоду трусоват был. Когда два кулацких сына подкараулили секретаря
комсомольской организации Михаила Абрамова — дядю Артема, — присутствовавший при этом Терентий, бросив приятеля, убежал. Абрамова подобрали на земле
с одиннадцатью ножевыми ранами. Выжил Михаил Андреевич и, надо сказать, простил Терентия, хотя былой дружбы между ними уже не стало.
Степанида же, наоборот, была баба напористая, горластая. Ей ничего не стоило схватиться на улице с соседкой из-за любого пустяка. И тогда ее высокий чистый голос вздымался над Смеховом, как клаксон «скорой помощи». Поговаривали, что Степанида иногда и Терентия поколачивает. А тот убегает от нее в баню, что на задах их большой усадьбы, и, запершись, страдает в одиночестве. Пережидает там бурю.
Неприязнь людская — она как капля: постепенно наполняет бочку, а потом приходит момент, когда эта самая бочка переполняется. Такой последней каплей и была история с курицей...
Степанида, несмотря на свое могучее здоровье и мужицкую силищу, не любила утруждать себя тяжелой работой по дому. Эту работу у нее выполняла Настасья Селезнева, женщина безответная и услужливая. Мыла полы, стирала белье, чистила хлев. Причем денег Степанида ей не давала. То угостит обедом и вина на стол выставит, то отдаст какую-нибудь ненужную вещь, вроде кастрюли без крышки, старую шерстяную кофточку, прихваченную молью, или сунет десяток яиц. У Степаниды было штук
сорок кур и два самых драчливых в поселке петуха, которые, случалось, даже на людей наскакивали.
Настасья, вдова с военных лет, любила немного выпить. Выпивала она тихо, никому не досаждала. Выпьет вдова Настасья — и домой, в свою вдовью постель.
