Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
Старуха много лет прожила на веселой Неманской улице и знала столько изломанных, несчастных судеб, что ее уже ничто не удивляло. Пани Ядвигу, девчонкой проданную отцом в публичный дом за долги, вообще трудно было чем-нибудь поразить. В Хаиме она впервые увидела человека, счастливого вопреки ударам судьбы. Удавка чуждых обрядов и церемоний стягивала ему дыхание, стремясь стать его жизнью, дитя осталось в гуще войны, а он все равно был счастлив – невероятно и невыносимо. Любовь этого мужчины балансировала где-то на грани фанатизма, и все-таки она была просто любовь, редкая среди людей, как редко встречаемый в лесу родник, но и обыкновенная, как родник, из которого вымыло наносный мусор, оставив не зависящую от внешних потоков цельность и чистоту… Кто сказал, что такая любовь странна? Может, странна не она, а ее окружение, утерявшее способность любить, как должно человеку?..
Не дано враждебной среде понять маленького человеческого чуда. Ад понимает под счастьем суррогат коллективного идеологического довольства, заменяющий все личное. А счастье – индивидуально. Толпа людей может веселиться, возмущаться, идти на поводу порывов, как стадо животных, но на любовь она не способна. Невозможно приказать группе, коллективу, толпе – любому конгломерату – любить. Да и кого можно заставить любить насильственно? Из понуждений толпы растет тотальная неволя, когда каждый, независимо от наружных проявлений, ощущает себя одиноким соляным столбом, на который никто не оглядывается.
Стоя в стороне, пани Ядвига любовалась сильным, красивым чувством Хаима – огненным цветком, распускающим горячие лепестки в холоде, на ветрах, во льду. Отсвет этой любви, казалось, падал и на нее, и она грела у чужого костра свои озябшие ладони.
…Всю ночь в юртах шили торбаза из брезентовых мешков и густо обмазывали их топленой смолой. Утром промысловики в этой оригинальной обуви, свитерах и шалях уплыли на баркасах, как сказал Тугарин, «…честным трудом искупать свою вину перед Родиной и советским народом». Рыбаки очень надеялись выполнить план государственного лова.
Глава 4
Пани Ядвига преподает уроки жизни
Дети обнаружили в тундре на мху яркие россыпи крупной оранжево-желтой морошки, но перезрелые ягоды оказались водянистыми и безвкусными. Гуси улетели, а чайки, взбудораженные мельтешением людей, совсем обнаглели. Крича и хлопая крыльями, они норовили спикировать на голову, едва появившись на берегу.
Пани Ядвига нашла крепкую, гладкую палку, приспособила ее под трость и однажды сбила на лету особенно наглую чайку. В пустом мучном клейстере снова появилось мясо.
– Чайка? – скривилась Гедре.
– На востоке даже собак едят, и ничего, – сказала старуха.
– Собак?! Фу! – передернулась Нийоле, с наслаждением обгладывая кости птицы.
По вкусу этому мясу, конечно, было далеко до гусиного, оно отдавало прогорклым рыбьим душком, но даже полуторагодовалый Алоис весь день мусолил и съел птичью ножку.
По примеру пани Ядвиги дети, вооружившись палками, с утра шли на охоту. Женщины диву давались запасливости хитроумной старухи – она ничего не выбрасывала и складывала пух и перья добытых чаек в мешок Алоису на подушку. Но, прежде чем думать об устройстве быта, нужно было достроить юрты.
Земля очень скоро совсем смерзлась, покрылась хрустким и сверкающим, словно слюдяные чешуйки, льдистым крошевом. Тогда начали рубить кочки и волосатые кучи ила на берегу. У костров завоняло тухлятиной – в цинковых ведрах, выделенных для помоев, женщины разогревали мерзлую мешанину ила, земли и мха. Этим густым «ведьминым варевом» поливали плоские крыши и стены жилищ. Угольно-черное месиво быстро схватывалось, светлело на ветру и, застыв наплывной броней, держалось крепче кирпичей из дерна.
Под расчет будущего заработка рыболовов Тугарин отпустил со склада жестяные листы. Свернув железо трубами, женщины закрепили их в отверстиях поставленных боком печек и вывели через пробитые в крышах дыры. Закрученная жесть так плотно прилегла к краям дыр, что и конопатить не надо.
Хозяин мыса, пожаловавший глянуть на строительные потуги «баб», одобрительно крякнул:
– Добро! С новой навигацией баньку и пекарню построим. А пока шустрите в контору за мукой.
Он лично выдал по десять килограммов американской муки на каждого и предупредил:
– В последний раз неработающим даю.
– Так мы б работали…
– Скоро распределю, кто чем займется. Работникам положены карточки на пять килограммов муки в месяц, высчитывать будем с зарплаты. Но на малолетних и дармоедов, не способных трудиться на благо нашей советской Родины, честно говорю, не ждите. Сами знаете – кто не работает, тот не ест.
Люди смирились с мучной болтушкой вместо хлеба, но как растянуть мешок муки на год, когда, кроме нее, нет ничего съестного? Чем кормить детей?!
Поселенцы были потрясены. Мучица ко всему оказалась лежалой, с окаменелыми комками землистой плесени.
– Поди, какие-нибудь аварийные запасы американцев времен первой германской, – ворчала пани Ядвига. – Свои небось нос воротят от такого провианта, вот и шлют на закраину.
Экспериментируя с гнилым продуктом, она придумала прокаливать желтоватые горстки на куске жести, и заплесневелые комки, подсохнув, рассыпа?лись. Прелый запах выдыхался, мука приобретала приятный бежевый цвет и чудный запах хлебной корки, а морошка придавала похлебке кислинку и привкус компота из сухофруктов. Старуха до поздней ночи шастала в тундре, собирая ягоду.
Марию и Гедре Тугарин назначил в бригаду, отвечающую за топливный сбор. Ошибались те, кто полагал, что печать с аббревиатурой ТФТ – Тяжелый Физический Труд – поставлена на документе переселенца формально. Легкого труда на мысе попросту не существовало. Впрочем, степень тяжести была несколько снижена для матерей с грудными детьми. Нийоле с тремя другими родительницами Змей вменил в обязанность колоть дрова, складывать их в поленницы и следить за наполнением воды в бочках «на благо советской Родины», то есть для начальства и конторы, не считая такой мелочовки, как мытье конторских полов и растопка печек.
Сравнительно нетяжелая работа была еще у чистивших начальственные сортиры учительниц. Люди старались не приближаться к этим женщинам, покуда дерьмо убиралось лопатами. Позже все заморозилось, учительницы принялись раскалывать нарастающие коричневые горки специально выданными для этой цели кайлами и перестали смердеть. Остальным работникам заведующий прописал плановые нормы: заготовить столько-то дров, принести столько-то воды и солить, солить, солить рыбу – баркасы снабдили цех первым уловом.
Добытчицы топлива подобрали всю древесину в заливе, но Тугарин сказал – не хватит. Женщины и сами видели, что не хватит, ведь их печки тоже нуждались в зимних запасах. Змей не разрешил брать себе большие стволы, только ветки с них или пни, а за присвоение попадающегося иногда строительного материала пригрозил отправкой на остров Столбы – так называлось одно из самых страшных мест «Дальстроя», куда вывозили заключенных с большими сроками.
Слава о Столбах шла дурная, матросы болтали, будто люди там мрут как мухи и охранники каждый день выкидывают трупы в море. Никто, понятно, не хотел попасть на гиблый остров, но как же было жаль найденных досок! Их особенно много примерзло к кочкарнику лагуны, где весной гулял речной паводок.
Едва от конторы слышались колокольные звуки гонга, женщины вскидывали на спины связки хвороста со скрытыми внутри поленьями и спешили на обед. По пути отдыхали немного, не сбрасывая тяжелых вязанок, иначе потом не поднять. Ворованный топляк заталкивали под нары.
К приходу сборщиц дров всегда был готов горячий суп с мясом чайки, а главная повариха пани Ядвига бегала по торговым делам. На прикол вставали все новые баржи, и базар продолжался.
Фрахт у матросов изменился, к холодному сезону появилась зимняя одежда. Вот когда пригодились оставленные про запас старухины драгоценности и обручальные кольца Хаима и Марии. Нийоле вручила пани Ядвиге шелковые платья, Гедре – костяной нож для разрезания бумаги. Нож был тонкий, с кружевной вязью, на ручке выступал рельефный медальон с выгравированной обезьяной, читающей книгу. Прочное и грубое орудие каменного века было бы на мысе уместнее, чем эта никудышная безделушка. Правда, Гедре нашла ножу применение – давила им вшей на голове у дочки Витауте. Но пусть лучше Вита ходит со вшами, а будет сытая хотя бы день.
