Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
Тугарин сдержал свое обещание не вызывать судей из-за каждой ворованной доски и неявки на работу без уважительной причины в виде тяжелой болезни, смерти или той же пурги. Хотя, собственно, можно было уже не вызывать. На островах повсеместно началась практика невыездных судов. Акты о преступлениях доставлялись с оказией в Тикси куда следует, там принимали заочное решение, и оно вступало в силу.
Заведующий участком имел собственные понятия о справедливости. Сочувствовать врагам народа Тугарину в голову не приходило, он честно выполнял предписание ничем не облегчать им жизнь на острове, однако считал, что голодом и цингой его подопечные достаточно проучены. Наказание тюрьмой казалось ему излишним. Тугарин втайне осуждал государство за такое передергивание. Змей любил вкусно поесть, не любил мерзнуть и знал: если бы он голодал и мерз, он бы тоже начал тырить государственную рыбу и доски.
Он сам выносил вердикты, чем на корню рубил докладную связь милиционера с органами и его мечту о карьере. Вася был безутешен. Но Тугарин дал ему, кроме проведения следствия, возможность наказывать, и в милиционере открылся дар палача. Вася только жалел, что на мысе одни воришки, а настоящих, матерых рецидивистов нет, и порицал лояльность решений главного начальника мыса. Он бы спрашивал строже. Правда, трусоватый поклонник мастерства советских виноделов не выходил за рамки установленного хозяином мыса возмездия. Полицейский азарт в нем хорошо сдерживался бутылкой, выдаваемой по осуществлению служебного долга.
Так эти двое стали олицетворением местного закона. Протоколов никто не вел и прочей бумажной волокитой не занимался. Тугарин как верховная власть издавал устные законы, Вася-милиционер блистал как исполнитель.
Заурядный человек ограничился бы взысканием в виде штрафа и лишения карточек на муку, но не Тугарин. Он находил особое удовольствие в изобретении оригинальных наказаний. Книг Тугарин не читал и был бы, наверное, изумлен, выяснив, что почти все измышленные им казни когда-то кем-то уже применялись.
Например, летом пойманного расхитителя советской рыбы здесь привязывали раздетым к специально для этого поставленному столбу на маленькой площади у конторы рядом с праздничной трибуной. Обилие комаров и мошки в тундре – естественная пытка для человека. В теплую безветренную погоду они лезут в глаза, нос, рот, не дают дышать, и народ счастлив, когда задувают северные ветра. Гнус облеплял тело несчастного, как черный шевелящийся мех, и так обрабатывал, что не требовалось ни соленых розог, ни шпицрутенов.
Вася лично следил за наказанием вора и ходом секундной стрелки в наручных часах. Чтобы милиционер ненароком не понес незаслуженную кару вместе с наказанным, Васю с двух сторон обмахивали ветками мальчишки, нанятые за триста граммов муки каждый.
Поскольку экзекуция проводилась после рабочего дня, за нею могли наблюдать все желающие. После опухший до полной неузнаваемости преступник сам согласился бы немедленно взойти на эшафот – на виселицу, гильотину, куда угодно, но высшая мера на мысе не применялась. На следующий день человек, сплошь в крови от расчесов, направлялся на работу, где его обязывали выполнить положенную дневную норму. Хоть до утра. Тут присмотр вели другие, кому за это выдавали по килограмму муки.
Можно было не сомневаться: кто раз побывал «на столбе», больше на кражу не пойдет под страхом смерти. Не рискнули бы позариться на народное имущество и зрители.
Тугарин применял к правонарушителям индивидуальный подход. Комариную казнь он назначал молодым, чья кровь хорошо восстанавливается. Рабочему цеха засолки, бывшему художнику-иллюстратору, изловчившемуся стащить из кармана у технолога пачку папирос «Парашют», Тугарин велел под надзором милиционера выкурить три пачки зараз и не поскаредничал выделить их из личных запасов. Правда, третья не понадобилась. Художник, завзятый курильщик, легкомысленно полагал, что сумеет пустить в дым все три, но, так как давно не курил и был истощен от хронического недоедания, чуть не отдал богу душу после второй. Неудавшийся карманник навсегда излечился от пагубной страсти и той же зимою умер от голода, а не от предсказанного рака легких.
В Тикси Тугарина хвалили, милиционер удовольствовался сорокаградусными премиальными, а переселенцы благодарили главного начальника аж вслух. С оглядкой, конечно, чтобы не услышали посторонние. Если б не идея заведующего организовать ограниченное правовое общество, большинство жителей мыса мотало бы срок на Столбах. Весной оттуда привезли заключенных рыть могилы. Кишащие вшами, издающие тлетворный запах на всю округу, зэки мало напоминали людей, и некоторые легли в свежевыкопанные ямы.
Ничего страшнее, чем заживо гнить на Столбах или быть съеденным сокамерниками, невозможно было представить, поэтому правовые установки Тугарина хранились в секрете, и в других местах о них не догадывались.
Все наказания, собрания и праздники, если позволяла погода, проводились на конторской площади, где возвышались трибуна и столб казни – Змеев столб.
Летом в тундре вырос щавель. По вкусу здешний щавель напоминал ревень. Пани Ядвига варила из него кашу, сушила впрок и добавляла в суп с рыбой, если удавалось ее достать. Вита с другими детьми собирала вкусную травку, сколько могла вытерпеть укусы комаров. Как только созрела морошка, наученные горьким опытом люди стали заготавливать ягоду, чуть присаливая в брезентовых мешках, чтобы кисла, а не тухла. Появились грибы. Почти все трубчатые, по заявлению знатоков, оказались съедобными. Грибы собирали в огромных количествах и, подвяливая на солнце, развешивали дома.
В июле после ледохода ловцы рыбы тронулись на баркасах в море и на реки. Марию, Гедре и Нийоле признали годными для промысла. В юрте с детьми хозяйничала пани Ядвига.
Двенадцатичасовой рабочий день изматывал рыбачек до полного изнеможения. Женщины не успевали просушить одежду, а сменной у них не было. Мария прибаливала, и Хаим не радовался возможности видеть ее рядом. Как бы ни старался, он не мог выполнить норму за двоих, да ему бы и не дали. Приметив, что он втихомолку позволяет жене сачковать по целых десять минут, Галкин пригрозил пожаловаться Тугарину.
Нагоняя недосданный план весенней путины, начальство решило выделить на обеденный перерыв всего полчаса, и работники питались на ходу. В густую сеть попадала крохотная, вроде кильки, рыбка тугунок. Набив рыбешкой карманы, пересыпали ее солью и ели сырой, как семечки. Когда возвращались домой, надоевшая мучная похлебка, густо сдобренная щавелем и морошкой, казалась хлебом, вкус которого Витауте уже почти не помнила, а Алоис и не знал.
В новую навигацию выяснилось, что леса на обещанную пекарню, школу и прочее Тугарину не дадут. Строительных материалов не хватало, потому что переселенцев привезли больше прежнего, и все ушло на строительство контор и цехов на других островах. Народ предлагал занять под хлебопекарню одну из пустующих юрт и просто поставить там кирпичную печь, но выяснилось, что юрта не подходит для выпечки хлеба по санитарным стандартам.
Число подданных у Тугарина увеличилось втрое. На мыс сбросили якутов и русских из разных мест – тоже «врагов народа». Прибавилось хлопот, и выпечку хлеба отложили до лучших времен. Звенья рыбаков умножились, из Тикси прислали еще три баркаса. Цех засолки работал без остановки.
У приезжих не оказалось хороших вещей. Матросы были разочарованы – базар не состоялся. К зиме на мысе появилось еще двадцать три юрты, люди водворились даже в Юрте Мертвецов, и аллею Свободы шутя стали называть Старым городом.
«Старожилы» помогали новичкам приспосабливаться к условиям жизни на мысе. Хозяйки учились готовить главную островную снедь из прелой американской мучицы, шить из мешков одеяла и занавески для нар, вить из сетевой ветоши нитки и вязать из них деревянными крючками носки и варежки. Дети и взрослые привыкали не приходить домой с пустыми руками. Несли подбитых птиц, выкинутые матросами консервные банки, алюминиевую проволоку для отливки необходимых в хозяйстве предметов или хотя бы собранные в подол щепки. И собирали, собирали дрова, прежде всего, разумеется, для нужд администрации.
