Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор (читать полную версию книги txt) 📗
- Возьми себе, Прокопыч. Жалко мне его. У меня собаки, куры - нельзя лисе жить. А у тебя голый двор. И сад какой. Возьми.
Глаза-пуговки лисенка глядели на Киреева со страхом и надеждой. Тощее тельце била дрожь.
- Чем хоть кормить его, Георгий Петрович?
- Что сам ешь, то и ему давай. Только понемногу корми. А то изголодался он дюже. Киреев сначала захотел назвать лисенка Рыжиком, потом Чубайсом, но вовремя вспомнил, что на его улице есть два кота с такими кличками. В этот момент затянул свою песню Домовенок.
- Это "знак". Быть тебе Сверчком, дружище. Сверчок оказался очень смышленым зверьком, быстро приручился. Когда к Кирееву зачем-то зашел Печников, то обомлел:
- Так это ж лиса, Михал Прокопыч! Она всех кур задушит, а потом все равно в лес убежит. Или ты на шапку ее вырастить хочешь?
- Я всегда знал, Григорий Иванович, что душевный ты человек. Только ведь не лиса это.
- Не лиса?
- Карликовая колли. Шелти называется. Кур на дух не переносит. Зато слушается! - И Михаил скомандовал гонявшемуся за собственным хвостом лисенку: - Сверчок, к ноге! Зверек послушно подбежал.
- Лежать! Лег.
- А теперь иди отсюда. Убежал.
- Чудны дела твои, Господи! - только и смог сказать Печников. Потом добавил: - Эх, доверчивый ты человек, Михал Прокопыч. Обманули тебя. Вместо Коли этого лису подсунули. Сколько заплатил?
- Триста.
- Рублев?
- А то чего же? Слов у Григория Ивановича не нашлось. И вот тут это случилось - в первый раз. Посмотрев на старика, Михаил неожиданно почувствовал, что из того места, где у человека располагаются почки, от Григория Ивановича исходит тусклый, немножко мутный свет. Свет усилился, а затем будто на экране перед Киреевым предстал образ почек старика.
- Иваныч, - сказал неожиданно Михаил, - камешков много в почках. В левой четыре, в правой три. Пьешь что-нибудь?
Дед, забыв о Сверчке, уставился на Киреева.
- Потаскаю чего-нибудь, прихватывает... А ты откель знаешь, что камни? Да еще посчитал...
- Да так, - уклонился от ответа Киреев. А потом добавил: - Есть такая трава - марена красильная называется. Да где ж ее тебе достать? Вот что: попей осиновой коры. Найдешь?
- Да у нас осин, как у греков апельсин.
- А пока будешь пить, собирай от куриных желудочков пленку. Высушивай их. Когда соберешь сорок штук - придешь ко мне, я тебя научу, что дальше делать. Всю ночь у Киреева жутко болела голова. К утру боль немного улеглась, только черные мушки летали перед глазами.
А утром пришла жена Печникова, тетя Дуся. Пожаловалась, что сильно печень болит. Киреев сначала хотел послать старушку куда подальше, но вдруг словно на экране вновь увидел образ. Это был какой-то человек, очень похожий на одного из местных жителей.
- И будет болеть, - опять совершенно неожиданно строгим голосом сказал Киреев. Неожиданно прежде всего для себя. Будто какая-то сила вкладывала эти слова ему в уста. - В церковь ходишь?
- Хожу, - испуганно пролепетала бабка.
- Причащаешься?
- А как же иначе?
- А ты знаешь, что, подходя к причастию, надо всем прощать, раз Бог тебе все прощает? Почему ты зло на... - и он назвал имя, - столько лет носишь? Вот тебе зло печень и разрушает. Печень на себя всю злобу нашу принимает.
Бабка, завыв, выскочила из избы. Все. И началось. Молва о том, что Киреев способен определить не только болезнь, но и назвать ее причину, вмиг облетела Старгород и окрестности, а потом шагнула дальше. К нему уже ехали из дальних мест. Он сердился, не хотел принимать, ему предлагали деньги, плакали. И Киреев сдавался. Нет, денег он не брал, но слез не мог выносить. Потом потянулись те, кого, по их словам, он вылечил. Началось просто безумие. Поскольку изба Михаила была мала, он упросил соседей помочь ему пустить к себе людей, чтобы они не мерзли, ожидая своей очереди. Киреев страшно исхудал, по ночам у него жутко болела голова, но, странное дело, ему все это начинало нравиться. Во-первых, он помогал людям, но главное было в другом. Когда Михаил появлялся среди людей, то слышал за собой шепот. Постоянно подбегали, кланяясь, какие-то бабки, за что-то благодарили... Киреев пытался говорить, что не он лечит, а Бог, но его будто не слышали. Молва приписывала ему уже просто удивительные деяния. Будто он предсказал одной матери, что ее дочери не надо готовиться к свадьбе
- у нее будет другой жених. И через неделю девушка умерла. Что способен он и бесов изгонять, только какой-то старец запретил ему это делать, пока Киреев не примет монашество. Он улыбался, слыша это, - и не спорил. Теперь Михаил понимал, что есть на свете то, что сильнее денег, духовная власть над людьми. Сам Киреев считал свой открывшийся внезапно дар следствием целого ряда причин. "Наверное, Бог, - думал Михаил, - хочет, чтобы я, как перенесший сам болезнь, помогал другим". Денег, продуктов за помощь и лечение Киреев не брал. Иногда за день через его дом проходили десятки людей. Михаил буквально падал от изнеможения. Ночью приходили боли. И он уже чувствовал себя почти что мучеником, ради людей несущим непосильный крест. Но в один день все рухнуло. Он запомнил число - двадцать девятое марта. Киреев принял тогда очень много людей. Сначала приехавших издалека - до него добирались уже из соседних областей, затем из дальних мест района, а потом уже страждущих из Новоюрьевска и Старгорода. Почувствовав, что силы на исходе, Киреев вышел на улицу и извинился:
- Простите, люди добрые, не могу я вас принять. Очень устал. Приходите завтра. Никто поначалу не взроптал. Люди вздохнули: что же делать, понимаем.
- Завтра вы будете первыми, я обещаю... И вдруг из толпы вышел человек. Киреев узнал его, это был местный житель.
- Принимай сегодня. Или деньги вертай обратно. Киреев похолодел. Внутри все оборвалось.
- Какие деньги?
- Да ладно из себя святошу строить! С меня сто рублей взяли, вот с них тоже. Скажите, обратился мужик к толпе, - что не вру я.
- Взяли, - отозвались в толпе.
- Кто взял?
На Киреева было страшно смотреть. Люди притихли, а мужик попятился назад. Михаил все понял. Несколько соседей, у которых больные дожидались очереди, объединившись, похоже, устроили нечто вроде "акционерного общества". Больным говорили, что Киреев не берет денег, но мечтает построить храм на Тихоновской горе. Была установлена и минимальная такса для пожертвований - сто рублей. Только теперь понял Киреев, почему так зачастили к родителям дети некоторых его соседей, почему появилось столько желающих помочь ему с приемом приезжих... И вспомнился ему старец Илларион, вспомнились напутственные слова перед уходом из монастыря.
- Вам сейчас отдадут деньги. Возьмите и скажите всем, что Киреев больше никого не будет принимать. - Повернулся и ушел.
Когда вечером пришла Юля и постучала, то не услышала привычного "открыто". Вошла. Ее встретил Сверчок.
- Привет, рыжий. А где твой хозяин? - И вдруг она услышала плач. Михаил лежал на постели и плакал. На столе стояла икона. Юля была потрясена:
- Михаил Про.. Мишенька, что вы, что вы? Не надо!
- Я же добра им всем хотел, Юля! За что они меня так? Богом себя возомнил, сквозь людей смотрел, камни в почках и опухоли видел, а тех, кто был рядом, не разглядел.
- Не надо, не надо. Ты стольким помог, не плачь, - как ребенка, уговаривала Киреева Юля. Он и был сейчас ребенком, у которого отняли любимую игрушку или который узнал, что в мире есть не только добрые люди.
- Старец мне говорил... про искушения... говорил, а я... - не слушая девушку плакал Киреев. Кто-то кашлянул. Юля и Михаил подняли головы. В дверях стоял Сидор Потапыч.
- Стучу - не открывают. Можно войтить?
- Входи, отец. - Киреев поднялся и пошел на кухню умыться. Потом вернулся. - Говори, Потапыч, зачем пришел. Только покороче, будь ласков.
- А ты не торопи меня, не торопи. Я к тебе вроде как уполномоченный. От обчества.
- От какого общества?
