Раковый корпус - Солженицын Александр Исаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗

До конца декабря у себя в Кок-Тереке А. С. через силу продолжает занятия в школе, отложив до зимних каникул направление на консультацию к онкологам Ташкентского мединститута и справку, разрешающую отлучиться из пункта ссыльной приписки на время лечения. В декабре врачи, товарищи по ссылке, подтвердили, что жить 35-летнему учителю осталось не больше трёх недель. С этим уточнённым приговором он и отправился 31 декабря, под новый, 1954 год, в Ташкент умирать.

Полтора месяца, с 5 января до середины февраля, А. С. провёл в Тринадцатом (онкологическом) корпусе ташкентской клиники. Попади он в руки хирургов, те, возможно, настояли бы на повторной операции с неизвестным исходом. Но заведующая лучевым отделением Лидия Александровна Дунаева пришла к выводу, что спасти пациента может лишь предельная доза облучения, если только он её выдержит. У А. С. хватило сил принять 12 тысяч рентген, и болезнь отступила. Диагностика и назначения Лидии Александровны оправдались. А вела больного Ирина Емельяновна Мейке. Она лечила и вылечила.

Сам А. С. воспринял своё выздоровление не как излечение, а как исцеление: «При моей безнадёжно запущенной остро-злокачественной опухоли это было Божье чудо, я никак иначе не понимал. Вся возвращённая мне жизнь с тех пор – не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель» [6]. И, стало быть, «Раковый корпус» входит в состав этой цели.

Замысел повести «Раковый корпус» относится к лету 1954 г., когда А. С. долечивался в Ташкенте.

«Когда задумаешь – этот момент внезапен, – говорил он в телеинтервью с Н. А. Струве (март 1976). – Раз я шёл, выйдя из диспансера, шёл по Ташкенту, в комендатуру, и вдруг меня стукнуло, вот почти всё из “Ракового корпуса”. <…>

Ну, всё, что линия Костоглотова, всю её во всяком случае… А линию Русанова по разговору моих соседей, я ведь с ним не лежал, по разговору однопалатников. Я подумал: вот так это можно было бы написать. И это легло и лежало совершенно неподвижно, и могло и не написаться. А в 1963, когда “Ивана Денисовича” уж напечатали, я думал: что же можно такое написать и попробовать дать публично в “Новый мир”? И я так написал “Раковый корпус”. А мог и не написать, могло бы лежать» [7].

Ещё раньше, 8 декабря 1968 г., А. С. записал в «Дневнике Р-17», сопровождавшем работу над главной вещью писателя – «Красным Колесом»:

«Сюда не относится, но вспомнилось сегодня, как зарождался “Раковый корпус”. Для неглавного произведения жизни это, вероятно, характерно: случайные звенья, которые могут и не соединиться.

Сперва – чей-то в диспансере рассказ о больном прокуроре, – лежал тут и брюзжал (“нас население не поддерживает”) – чисто как благонамеренный в тюремной камере. Я его и не видел никогда. Ещё и о сыне его, как он ездил на инспекцию. У меня заложилось: “Два рака”, такой мог бы быть рассказ. Записал и в список, и много лет так стояло: “Два рака”.

Потом – печально-радостное слонянье по Ташкенту в день выписки (1954), и именно на той улице к комендатуре – пронзительная мысль: вот была бы повесть о любви! – почти новый поворот. Заложилось и это. <…>

Лишь через 8–9 лет, уже перед появлением “Ивана Денисовича”, оба сюжета соединились – и родился “Раковый корпус”. Я начал его в январе 1963, но он мог и не состояться, вдруг показался малозначительным, на одной линии с “Для пользы дела”, я переколебался и написал “ДПД”, а “РК” совсем забросил.

Потом как-то выделилась “Правая кисть”.

Надо было создаться отчаянной ситуации после отнятия архива, чтобы в 1966 г. я просто вынужден был из тактических соображений, чисто из тактических: сесть за “РК”, сделать открытую вещь, и даже (с поспеху) в два эшелона» [8].

Итак, за «Раковый корпус» А. С. принялся в январе 1963 г. После пуб ликации рассказа «Один день Ивана Денисовича» («Новый мир». 1962. № 11) и «двух рассказов» – «Случай на станции Кочетовка» (в журнале – Кречетовка) и «Матрёнин двор» (Там же. 1963. № 1) А. С. стал двигать сразу «четыре больших вещи». Собирал материалы к «Архипелагу ГУЛАГу» и «Красному Колесу», выцеживал из «Круга первого» главы «для неожиданной когда-нибудь публикации» и «начал “Раковый корпус”» [9].

В начале марта 1963 г. А. С. обратился в Ташкент к заведующей отделением онкодиспансера Лидии Александровне Дунаевой (в повести её биографией и чертами наделена Людмила Афанасьевна Донцова) и своему лечащему врачу Ирине Емельяновне Мейке (на неё ориентирована Вера Корнильевна Гангарт) с просьбой подробно рассказать о себе и ответить на комплекс вопросов из области медицины. В ответ между 13 и 16 марта Ирина Емельяновна написала главным образом о своей наставнице Л. А. Дунаевой, которая в те дни обследовалась в Москве с подозрением на опухоль в желудке. 28 марта А. С. повторил просьбу: «Я понимаю, что Вам, может быть, не до того, но очень прошу Вас выделить время, совершить такой труд и помочь мне обстоятельно написать о себе, может быть, даже не одно письмо, а несколько. Мне хочется, чтобы Вы или такой же человек, похожий на Вас, по Вашему желанию (можно ближе или дальше), ходил бы по моей девятой палате – и улыбался Вашей приветливой улыбкой. Мне для этого надо знать всё порядочно, а я ведь ничего не знаю. Если бы Вы могли уделить внимание и прислать вот такую биографию» [10]. Написать о себе Ирина Емельяновна решилась не раньше осени, о чём можно судить по содержанию письма: «Сейчас у нас тепло. Снега нет. Рынки – со свежими фруктами» [11]. Причиной многомесячных колебаний стала давняя семейная трагедия: «Был брат-инженер. Пострадал от эпохи – расстрелян в 1938 г. и посмертно реабилитирован. Это сообщили 65-летней старухе-матери, вызвав её в органы. Мы даже не знали, что с ним случилось такое. Знали, что посажен, и всё. Всё это убило мать! <…> Случившееся угнетало всю нашу семью. <…> Свою сознат<ельную> жизнь я жила угнетённая этим обстоятельством» [12]. Всё это А. С. узнал слишком поздно, и личная история Веры Гангарт не совпадает с личной историей И. Е. Мейке.

Л. А. Дунаева ответила А. С. тремя письмами (первое датировано 20 марта, третье – 30 сентября 1963), тщательно заполнив обширный вопросник, составленный писателем.

В апреле – мае 1963 г. А. С. пишет для «Нового мира» А. Т. Твардовского рассказ «Для пользы дела». Отправив рукопись в редакцию, возвращается к «Раковому корпусу».

29 октября 1963 г. «Новый мир» заключил договор с А. С. на повесть в десять листов. В тот же день член редколлегии В. Я. Лакшин записал в дневнике, что в редакцию «приезжал Солженицын»: «…к следующей осени обещает кончить для нас <…> повесть “Раковый корпус”. Речь идёт о ташкентской больнице, где его спасли. <…>

О повести “Раковый корпус” А. И. сказал, что не предвидит трудностей для её появления в печати. Возник вопрос, можно ли объявить её в проспекте? Твардовский и все мы советовали переменить, пока хотя бы условно, название. “Больные и врачи”, например. Солженицын это отверг.

Потом в пустом кабинете Марьямова (тоже член редколлегии «Нового мира». – В. Р.) мы говорили с А. И. наедине, и он объяснил мне: ему не хочется, чтобы, пока он не будет появляться перед читателями, его считали автором повести “Больные и врачи”. В этом названии есть нечто заведомо нейтральное, и может даже почудиться отступление, заранее обдуманное равновесие. Вот если бы одни “Больные”… Об этом ещё можно бы подумать. <…>

Я предложил Солженицыну полечить его новейшими способами у моего друга В. Г. (Валентина Ивановича Говалло, доктора медицинских наук. – В. Р.). Он ответил, что сейчас хорошо себя чувствует, практически здоров и не хочет экспериментов. Впрочем, просил за своего приятеля – геолога, у которого запущенный рак. (Этот человек – герой его будущей повести – лежал с Солженицыным.) Я обещал узнать, сможет ли В. Г. помочь ему. Вечером мы созвонились по телефону» [13].