Избранное - Григорьев Николай Федорович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
пишется соответствующий протокол, после чего председатель запирает
деньги на ключ. "У меня двухсотпроцентная экономия", - похваляется он
своей деятельностью.
Но Ульянов, будучи в поездке, вскрыл еще более скандальные его
проделки. Об этом и сказал во всеуслышание:
- Мы с вами еще незнакомы, господин уездный председатель... Рад
случаю. И кстати, к вам вопрос... Как руководитель уездного совета,
вы, разумеется, заглядывали в Морскую Слободу? До села этого рукой
подать - не могли не заглядывать. Школы там нет, почему же таковая
значится в документе, вами подписанном? Недалеко отсюда и село
Карлинское - и тамошняя школа только на бумаге. И в Панской Слободе, и
в Шиловке... В чем дело? Соблаговолите объяснить собранию.
Толстяк молчал, наливаясь кровью, а в зале веселое оживление.
Обезоружив наглеца, Илья Николаевич получил наконец возможность
спокойно продолжать доклад. Заговорил о важности женского образования
в России.
- Не исключение и деревня, - сказал он. - Грамотная деревенская
женщина способна поднять к свету учения всю семью. Кому, как не ей,
жене и матери, видны все темные и затаенные от постороннего глаза
углы, из коих произрастают невежество, косность и все уродства
деревенского бытия? Кто, как не она, извечная труженица-крестьянка,
прозрев к свету, еще прежде мужика своего, Белинского и Гоголя с
базара принесет?
И тут же привел плачевные цифры: в деревенской школе на пятерых
мальчиков только одна девочка.
Внезапно оживился толстяк. Он выкарабкался из кресла, встал и,
повернувшись к залу, поднял руку, как бы испрашивая себе полномочие
для ответа инспектору.
- Человек вы приезжий. Живете у нас каких-нибудь полгода. А уже
беретесь читать нравоучения, да не школьникам, а столбовым дворянам!..
- Толстяк помолчал, подавляя в себе вспышку гнева, и продолжал: - Наш
край знал жестокие времена. Тому нет и ста лет, как Волга-матушка
выбросила на наши берега чудовище Емельку Пугачева! Кровь, дым и смрад
- вот что оставалось от разоренных дворянских гнезд... Я вам, господин
Ульянов, готов показать дворянские семьи, где до сих пор, в
четвертом-пятом поколении, не могут избыть скорби по родичам своим,
замученным и растерзанным злодеем... Вот что, господин Ульянов,
следует раньше всего взять в соображение!
Илья Николаевич терпеливо выслушал помещика.
- Простите, но мы, кажется, говорим о разном.
- Ничуть, - возразил толстяк.
- Я говорил о женском образовании...
- И я о том же! - Толстяк побагровел. - У Емельки жена была
грамотейкой. Образованная разбойница! Устинья, звалась Кузнецовой,
песнями Емельку, вишь, веселила! И благодарение богу и покойной
матушке императрице Екатерине, что изловили и эту дрянь. Небось не до
песен, пищать стала, когда заключили ее намертво в Кексгольмскую
крепость!.. - Толстяк передохнул и опять: - Вам не нравится, что у нас
в школах одна девочка на пятерых мальчиков? А мы, симбирцы, считаем:
хватит. Поменьше злодеек будет по деревням да поменьше распутниц!
Илья Николаевич опешил. Под дворянским мундиром тучного господина
он вдруг увидел обожравшегося дикаря, который замахивается каменным
топором на развитие и будущее самой цивилизации!
- Бедные девочки... - только и смог вымолвить Ульянов. Помолчав,
продолжал: - Но теперь я, кажется, понял, почему исчезли прежде
существующие школы в Мостовой Слободе, Карлинском, да и в других
селах. Ведь школы были женскими...
Угадал Илья Николаевич. Бешеный взгляд дворянина был тому
подтверждением.
Подал реплику и еще один из участников собрания:
- На пугачевщину, допустим, можно и не оглядываться: прошлое
столетие. Но Бездна - это уже пугачевщина наших дней! Что вы, господин
инспектор, на это скажете?
Илья Николаевич знал о Бездне. Это название одного из сел
Казанской губернии. Манифест 19 февраля не удовлетворил крестьян:
чаяли большего. В Бездне начались волнения. Предводительство взял
молодой местный крестьянин Антон Петров. Он был грамотный и,
ознакомившись с манифестом, заподозрил обман со стороны чиновников и
помещиков. Петров пообещал односельчанам "настоящую волю". Начавшись в
Бездне, восстание, как пожар, гонимый ветром, распространилось на
множество сел и деревень Казанской губернии, затем перекинулось в
Самарскую губернию, в Симбирскую... Помещики разбегались, их имения
пылали...
Ульянов тогда еще только начинал службу, учительствуя в Пензе.
Истребление безоружных крестьян приводило его в содрогание. "Скуси
патрон! Скуси патрон!" - размеренно подавали команду офицеры, и тупой,
забитый солдат, зубами разодрав бумажный пакетик с порохом, заряжал
ружье. "Пали!"
Боль простреленного мужицкого сердца Ульянов переживал, как
собственную боль... Но тому уже почти девять лет. Страсти, считал Илья
Николаевич, улеглись, и манифест оказывает благотворное влияние на
жизнь деревни. И, отвечая на заданный ему из зала вопрос, он сказал
то, что думал:
- Кровавые трагедии, господа, подобные бездненской, принадлежат
истории.
Он заговорил о вдохновляющих переменах в России.
- Россия, господа, на пороге обязательного начального обучения.
Это означает всенародную грамотность! Лучшие люди и гении нашего
отечества всегда, мечтали об этом. В правительстве, как, вероятно,
всем вам известно, этот вопрос всесторонне изучается. Последуют
великие решения, а осуществлять их, господа, нам с вами!..
Сидят помещики, раздумывают по поводу "вдохновляющих перемен", а
лица кислые...
Прения по докладу не развернулись: давала себя знать близость
готовящегося бала. Дамы-устроительницы все нетерпеливее заглядывали в
дверь, строя недовольные гримасы: залы-де существуют для танцев, а не
для скучных рассуждений мужчин.
Поднявшись на трибуну для заключительного слова, Илья Николаевич
озабоченно посмотрел на часы. А из зала: "Господин Ульянов, не
торопитесь... Хотим вас дослушать!" Голос прозвучал не одиноко. В зале
воцарилась благожелательная тишина.
Кто же в результате доклада, который он провел как честную битву,
взял его сторону? Только не архиерей и не члены губернского совета! Да
и уездные деятели огорчили его... Но в зале труженики народного
образования - учителя, попечители и попечительницы начальных школ,
почетные при школах блюстители - все это люди из местной
интеллигенции, даже из уездов приехали на инспекторский доклад.
Илья Николаевич кратко изложил программу своей предстоящей
деятельности, отвесил залу низкий поклон и под аплодисменты сошел с
трибуны.
Откуда ни возьмись - Назарьев. Сквозь толпу пробился к кафедре.
- Радуюсь вашей победе! А вдвойне рад тому, что нашего дундука вы
обратили в бегство... Смотрите на архиерея! - быстро закончил
Назарьев.
Владыко что-то объявлял скорбным голосом.
Ульянов прислушался. Оказывается, председатель Симбирского
уездного училищного совета сложил с себя председательские полномочия.
Впоследствии В. Н. Назарьев написал об этих днях такие строки:
"Произошло нечто неожиданное... Точно вдруг среди суровой,
слишком долго затянувшейся зимы настежь распахнулось наглухо запертое
окно и в него полились лучи яркого солнечного дня. Да, это была
настоящая весна, это было время всяких неожиданностей и только что не
чудес. Да и как же не назвать чудом появление в наших палестинах таких
людей, как Илья Николаевич Ульянов, единственный в то время инспектор
народных школ на всю губернию, с первого же шага отдавший всю свою
