О маленьких – для больших - Аверченко Аркадий Тимофеевич (читать книги полные .txt) 📗
Маленькая девочка лет шести выкатилась откуда-то на сверкающую дорожку и, увидев полускрытого ветками кустов Саматоху, остановилась в глубокой задумчивости.
Так как ей были видны только Саматохины ноги, она прижала к груди тряпичную куклу, защищая это беспомощное создание от неведомой опасности, и после некоторого колебания бесстрашно спросила:
– Чии это ноги?
Отодвинув ветку, Саматоха наклонился вперед и стал в свою очередь рассматривать девочку.
– Тебе чего нужно? – сурово спросил он, сообразив, что появление девочки и ее громкий голосок могут разрушить все его пиратские планы.
– Это твои… ножки? – опять спросила девочка, из вежливости смягчив смысл первого вопроса.
– Мои.
– А что ты тут делаешь?
– Кадрель танцую, – придавая своему голосу выражение глубокой иронии, отвечал Саматоха.
– А чего же ты сидишь?
Чтобы не напугать зря ребенка, Саматоха проворчал:
– Не просижу места. Отдохну да и пойду.
– Устал? – сочувственно сказала девочка, подходя ближе.
– Здорово устал. Аж чертям тошно.
Девочка потопталась на месте около Саматохи и, вспомнив светские наставления матери, утверждавшей, что с незнакомыми нельзя разговаривать, вежливо протянула Саматохе руку:
– Позвольте представиться: Вера.
Саматоха брезгливо пожал ее крохотную ручонку своей корявой лапой, а девочка, как истый человек общества, поднесла к его носу и тряпичную куклу:
– Позвольте представить: Марфушка. Она не живая, не бойтесь. Тряпичная.
– Ну? – с ласковой грубоватостью, неискренно, в угоду девочке удивился Саматоха. – Ишь ты, стерва какая.
Взгляд его заскользил по девочке, которая озабоченно вправляла в бок кукле высунувшуюся из зияющей раны паклю.
«Что с нее толку! – скептически думал Саматоха. – Ни сережек, ни медальончика. Платье можно было бы содрать и башмаки, да что за них там дадут? Да и визгу не оберешься».
– Смотри, какая у нее в боке дырка, – показала Вера.
– Кто же это ее пришил? – спросил Саматоха на своем родном языке.
– Не пришил, а сшил, – поправила Вера. – Няня сшила. А ну, поправь-ка ей бок. Я не могу.
– Эх ты, козявка! – сказал Саматоха, беря в руки куклу.
Это была его первая работа в области починки человеческого тела. До сих пор он его только портил.
Издали донеслись чьи-то голоса. Саматоха бросил куклу и тревожно поднял голову. Схватил девочку за руку и прошептал:
– Кто это?
– Это не у нас, а на соседней даче. Папа и мама в городе…
– Ну?! А нянька?
– Нянька сказала мне, чтобы я не шалила, и она потом убежала. Сказала, что вернется к обеду. Наверно, к своему приказчику побежала.
– К какому приказчику?
– Не знаю. У нее есть какой-то приказчик!
– Любовник, что ли?
– Нет, приказчик. Слушай…
– Ну?
– А как тебя зовут?
– Михайлой, – ответил Саматоха крайне неохотно.
– А меня Вера.
«Пожалуй, тут будет фарт», – подумал Саматоха, смягчаясь.
– Эй, ты! Хошь, я тебе гаданье покажу, а?
– А ну, покажи, – взвизгнула восторженно девочка.
– Ну, ладно. Дай-кось руку… Ну вот, видишь – ладошка. Во… Видишь, вон загибинка. Так по этой загибинке можно сказать, когда кто именинник.
– А ну-ка! Ни за что не угадаешь.
Саматоха сделал вид, что напряженно рассматривает ручку девочки.
– Гм! Сдается мне по этой загибинке, что ты именинница семнадцатого сентября. Верно?
– Вер-р-р-но! – завизжала Вера, прыгая около Саматохи в бешеном восторге. – А ну-ка, на еще руку, скажи, когда мама именинница?
– Эх, ты, дядя! Нешто по твоей руке угадаешь? Тут, брат, мамина рука требовается.
– Да мама сказала: в шесть часов приедет… Ты подождешь?
– Там видно будет.
Как это ни странно, но глупейший фокус с гаданьем окончательно самыми крепкими узами приковал девочку к Саматохе. Вкус ребенка извилист, прихотлив и неожидан.
– Давайте еще играть… Ты прячь куклу, а я ее буду искать. Ладно?
– Нет, – возразил рассудительный Саматоха. – Давай лучше играть в другое. Ты будто бы хозяйка, а я гость. И ты будто меня угощаешь. Идет?
План этот вызвал полное одобрение хозяйки. Взрослый человек, с усами, будет как всамделишный гость, и она будет его угощать!
– Ну, пойдем, пойдем, пойдем!
– Слушай ты, клоп. А у вас там никого дома нет?
– Нет, нет, не бойся, вот чудак! Я одна. Знаешь, будем так: ты будто бы кушаешь, а я будто бы угощаю!
Глазенки ее сверкали, как черные бриллианты.
Вера поставила перед гостем пустые тарелки, уселась напротив, подперла рукой щеку и затараторила:
– Кушайте, кушайте! Эти кухарки такие невозможные. Опять, кажется, котлеты пережарены. А ты, Миша, скажи: «Благодарю вас, котлеты замечательные».
– Да ведь котлет нет, – возразил практический Миша.
– Да это не надо… Это ведь игра такая. Ну, Миша, говори!
– Нет, брат, я так не могу. Давай лучше я всамделишные кушанья буду есть. Буфет-то открыт? Всамделишно когда, так веселее. Э?
Такое отсутствие фантазии удивило Веру. Однако она безропотно слезла со стула, пододвинула его к буфету и заглянула в буфет.
– Видишь ты, тут есть такое, что тебе не понравится: ни торта, ни трубочек, а только холодный пирог с мясом, курица и яйца вареные.
– Ну что ж делать – тащи. А попить-то нечего?
– Нечего. Есть тут, да такое горькое, что ужас. Ты, небось, и пить-то не будешь. Водка.
– Тащи сюда, поросенок! Мы все это по-настоящему разделаем. Без обману.
Закутавшись салфеткой (полная имитация зябкой мамы, кутавшейся всегда в пуховый платок), Вера сидела напротив Саматохи и деятельно угощала его:
– Пожалуйста, кушайте. Не стесняйтесь, будьте как дома. Ах, уж эти кухарки, опять пережарила пирог, чистое наказание.
Она помолчала, выжидая реплики.
– Ну?
– Что, ну?
– Что ж ты не говоришь?
– А что я буду говорить?
– Ты говори: «Благодарю вас, пирог замечательный».
В угоду ей проголодавшийся Саматоха, запихивая огромный кусок пирога в рот, неуклюже пробасил:
– Благодарю вас… пирог знаменитый!
– Нет: замечательный!
– Ну да. Замечательный.
– Выпейте еще рюмочку, пожалуйста. Без четырех углов изба не строится.
– Благодарю вас, водка замечательная.
– Ах, курица опять пережарена. Эти кухарки – чистое наказание.
– Благодарю вас, курица замечательная, – прогудел Саматоха, подчеркивая этим стереотипным ответом полное отсутствие фантазии.
– В этом году лето жаркое, – заметила хозяйка.
– Благодарю вас, лето замечательное. Я еще баночку выпью.
– Нельзя так, – строго сказала девочка. – Я сама должна предложить… Выпейте, пожалуйста, еще рюмочку… Не стесняйтесь. Ах, водка, кажется, очень горькая. Ах, уж эти кухарки. Позвольте, я вам тарелочку переменю.
Саматоха не увлекался игрой так, как хозяйка, не старался быть таким кропотливым и точным в деталях, как она. Поэтому, когда маленькая хозяйка отвернулась, он вне всяких правил игры сунул в карман серебряную вилку и ложку.
– Ну, достаточно, – сказал он. – Сыт.
– Ах, вы так мало ели!.. Скушайте еще кусочек.
– Ну, будет там канитель тянуть, довольно. Я так налопался, что чертям тошно.
– Миша, Миша, – горестно воскликнула девочка, с укоризной глядя на своего друга. – Разве так говорят? Надо сказать: «Нет уж, увольте, премного благодарен. Разрешите закурить?»
– Ну, ладно, ладно… Увольте, много благодарен. Дайка папироску.
Вера убежала в кабинет и вернулась оттуда с коробкой сигар.
– Вот эти сигары я покупал в Берлине, – сказала она басом. – Крепковатые, да я других не курю.
– Мерси вам, – сказал Саматоха, оглядывая следующую комнату, дверь в которую была открыта.
Глядя на Саматоху снизу вверх и скроив самое лукавое лицо, Вера сказала:
– Миша! Знаешь во что давай играть?
– Во что?
