Ночь Веды - Крапп Раиса (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
- Впусти меня, березонька...
...Мощные токи шли из земли, вздымались белым потоком, полным нечеловеческой мощи. Он закручивался яростной спиралью, и, ввинтившись кверху, фонтаном рассыпался на струи, на брызги, неся саму жизнь в каждую веточку, в каждый листок. Алена, сливаясь с деревом во единое, чувствовала, как наливается живительной силой земли и дерева, очищается девственной чистотой. Растворялись без следа все недостойные помыслы Аленины, и та недоброта, что шла извне, от людей, может и помимо воли их, по недомыслию: завистливое слово, дурной глаз, усмешка в спину.
Вдруг будто примешалось что-то чуждое, вошло сторонее в очищающую безмятежность. Оглянулась Алена. В дверном проеме избушки, небрежно опершись руками о притолоку, стоял Иван.
- Ты что здесь делаешь?! - удивилась Алена.
- А ты? - он усмехнулся, сказал: - Приглянулось мне у вас, решил остаться пока, - опустил руки, пошел к ней. - А избушка, сказали, пустая стоит, ничья.
- Сейчас ничья. А сказали, кто жил в ней?
- Про старуху-ведьму? Сказали. Ну так что? Ее же нету больше. Да я бы и с живой сговорился.
- Вот ты какой бесстрашный, - насмешливо улыбнулась Алена. - А наши боятся все ж, не ходют сюда.
- А ты чего же? Аль не боишься?
- Я? - медленно улыбнулась Алена. - Чего мне бояться? Я такая же, как она.
- Как... кто?
- Да старуха, что здесь жила, кто же еще?
- Врешь ты! Наговариваешь на себя...
Рассмеялась Алена, раскатился негромкий смех над озером, будто серебряные монетки по хрустальному блюду рассыпались.
- Аль забоялся, Иванко? У-у... Погляди-ка хорошо, какая я страшная!
Перехватил Иван руку, которой она взмахнула.
- Не шути! Из-за тебя я остался!
- Ну так что? Пожалел уже? Пусти-ка лучше да оглянись - вон еще гостья торопится. Не жалей, Иванко, тебе здесь скушно не будет.
И впрямь, от огородов шла девица, в руке ее белел узелок. Алена узнала в ней Любицу, одногодку свою. Когда Иван обернулся к ней, сарафан Алены уже голубел в отдалении светлым пятнышком.
* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *
о том, что бывает за околицей, когда спустится летняя ночь
и про Ярина, жениха завидного
Как ни долг летний вечер, а ночь все ж свои права знает: сгустились сумерки до темноты, ярче загорелись ранние звезды, а из черной бездонности небесного омута всплывали все новые и новые искры, разгорались холодным сиянием. Засветились маленькие оконца - убравшись во дворе по хозяйству, сельчане садились ужинать, да и, поблагодарив Бога за прожитый день, готовились ко сну. День их начинался раным-рано, до свету еще, а к вечеру уж и ноги-руки гудели, и спину усталую ломило, тело, утомленное долгим летним днем и нелегким трудом крестьянским, просило покоя. Это в молодые годы с усталью знакомства не водят, а ночью летней, ласковой, вовсе не о покое мечтают - в тихом воздухе возникла негромкая песня и стала будоражить, звать нерасторопных. Девичий голос легко, без всякого усилия вел напевную мелодию. С ним слился другой, потом еще... Песня скликала за околицу. Там, на краю деревни, на другу сторону от бывшей избушки Велининой, еще родителями, а может, и дедами нынешних девок да парней, облюбовано было место для игр да песен. Когда дневные заботы отпускали от себя, приходило время счастливых забав.
Алена тоже часто ходила к высокому ночному костру. Чистый голос ее нередко зачинал новую песню, и на выдумки да шалости она горазда была. Не часто Алена дома с маменькой вечера коротала, потому как, едва задержится, за ней, бывалоча, гонцов слали: "Пошли на игрища, Алена! Скука смертная без тебя! Пошли, засоня!" С Аленой будто живой огонек промеж них загорался, задорный, веселый! Робкие да застенчивые смелели, откуда чего бралось. Парни приосанивались друг перед другом, а главное - перед девицами-невестами, наперебой сыпали прибаутками, да острыми шутками. С Аленой смеху прибывало, веселости беззаботной, да и вообще... Случалось, захмелеет парень - толи от счастья, толи от глотка браги, и понесет его хмель по кочкам, язык да руки развяжет. Девки сердятся, парни хохочут, да уж не по-доброму. Тогда умела Алена одним лишь взглядом усовестить так, что краснел оплошавший, и в разум возвращался.
А то любили еще, в кружок тесный сбившись, истории всякие слушать. Слушали предания старых времен, сказки волшебные, а чаще - страсти какие-нито. Такой жути наслушаются, что потом и домой по ночи идти боялись девки, понятное дело, парни-то виду не показывали, посмеивались над девичьими страхами. А девкам, хоть и страшно, а все ж хорошо, потому что тепло двоим под одной свиткой, и рука милого на плече - при такой-то защите можно хошь сколь бояться. А уж когда Алена начинала сказки да предания сказывать, про все забывали, иной раз уж светать начнет, тогда спохватятся, что еще и поспать бы надо. И откуда она только знала такие, не иначе как от старухи Велины.
Что хороводы Алена любила, про то и говорить не надо. И в плясках первая была. Наперебой ее в пару звали. С нею так все ладно и ловко получалось! Стоило только поглядеть в зеленые глаза ее, зажечься от белозубой улыбки - и ноги уж сами несли по кругу, земли не чуя, выделывали такие коленца, что сам плясун диву давался. И хороша же она была: то величественна, как княжна, то озорна по-скоморошьи! Любовались ею равно и парни, и девицы-подружки. Может, это искреннее девичье любование опасной соперницей кому со стороны и странно показалось бы. Только никому из девиц и в голову не приходило худого вздумать. Знали все - с игрищ она одна домой пойдет. Хотя нет, одна она редко ходила, провожали ее толпой до калитки, а потом разбредались в темноту парами, Алена же спать шла, ей пары не было.
И не потому не сыскивалась ей пара, что робели парни пред Аленой,- нет, не робели. Росли с измальства вместе, Алена никогда не заносилась, и хоть на язык остра была, меру шутке знала - ни разу насмешкой никого не обидела, а если кого и задевала, так по заслугам. Нет, не в том дело. Просто-напросто знал каждый: не про него Алена. Эвон Ярин каков, кому с ним ровняться - и красив, и богат - но и он, выходит, все ж не тот, кого Алена ждет.
Ярин - первый парень, самый завидный жених на деревне. Отец его, богатющий мужик, с самим князем знакомство водил, случалось, в доме своем его привечал. Потому имел большое влияние во всех делах, которыми село жило. Семья у них большая была, крепкая. Друг за дружку всегда горой стояли, были как пальцы в кулаке, - умели и постоять за себя, и настоять на своем. С Ярином вместе в семье пятеро братьев было, он третьим среди братьев. Всех Бог ни умом, ни статью не обидел, - из себя видные, высокие - под потолок в отцовских не низких хоромах. И хоть батьку с мамкой давно переросли, но к родителям своим с покором да уважением. А Ярин даже среди них выделялся: черные кудри цветом в воронье крыло отливали, лежали на плечах; глаза шалые с поволокой - девицы, кто поумней, бежали этого взгляда опасного; нос с хищной горбинкой и с тонкими, нервными ноздрями; губы дерзкие, жадные; зубы, ровно снизка жемчугов, часто открываются в улыбке либо усмешке. Хорош был Ярин, слов нет, да недоброй красотой, темной, дьявольской. И глаза в длинных ресницах - лишь засмотрись в них - в такую бездну увлекут... в погибельную. Потому, когда являлся Ярин на игрища, не спешили девушки уцепиться за богатого жениха, наоборот, от греха подальше отступали потихоньку в темноту, кто с любимым, а кто в одиночку скоренько домой бежали. Ведь приходил Ярин не песни петь да игры играть, а выбрать себе утеху к ночи. Жаловаться на него да справедливости искать - только себя ославить. Род Ярина прирастал многочисленными дядьями, братьями, кумовьями, да все не простыми землепашцами, а людьми уважаемыми, солидными. Крестный отец Ярина у самого князя служил - куда уж тягаться. А после того как однажды побили все ж парни Ярина крепко, стали его всюду дружки сопровождать, такие же сорви головы, как он, в труде земледельном никчемные, до бражки да девиц охочие.
