Избранное - Григорьев Николай Федорович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
стрелков вон веселее.
А стрелки - те сразу устроили себе за городом полигон - и всякий
день на стрельбе. А по вечерам в ротах у них что в улье. На приз
бьются: командир бригады назначил приз за стрельбу - двухрядную
гармонь. Говорили, что штабной каптер поехал покупать гармонь в
Москву.
Мы попробовали было своим саперным взводом пристроиться к призу,
да стрелки запротестовали: приз, дескать, ротный, а не на взвод. Так и
не дали пострелять.
Что будешь делать?
- В отпуск разве отпроситься? - предложил кто-то из саперов.
Тут сразу двое или трое подали командиру докладные записки.
Подумал и я об отпуске: не съездить ли в самом деле к батьке в
Питер? Как он там стариковствует? Ничего ведь и не напишет.
Должно быть, он теперь редко уже и на завод показывается, а то бы
хоть с его слов заводские мне написали. Стар уже совсем стал батька,
только на пенсии ему и сидеть... А попробуй-ка скажи ему такое!
Разгорячится сразу: "Ты, Илюшка, нос не задирай!" - да и припомнит мне
февраль восемнадцатого года. "Ну-ка, - скажет, - отвечай: кто из нас -
ты или я - первым вскочил по гудку да на поезд, с винтовкой навстречу
германцу? Не крути, Илья, отвечай по чести!"
Никогда не забыть нам этой ночной тревоги в Питере... Тогда
морозной февральской ночью закричали гудки - все, сколько их есть в
Петрограде: на заводах, фабриках и паровозные - на станциях. Поднялся
весь рабочий Питер... Главное сражение произошло у Пскова. Германские
солдаты не выдержали и бежали с поля боя. Это было 23 февраля 1918
года. С того дня мы и празднуем рождение нашей могучей Армии.
И опять мысли мои возвращались к отцу. Старик, а так загорелся,
когда рабочие-дружинники отъезжали на Украину: шапку в охапку - и в
завком за винтовкой! Едва ведь его отговорили товарищи. Меня так он и
не послушался бы...
Да, хорошо бы навестить старика; посидеть, как говорится, рядком,
потолковать ладком - на зеленом бережку Невы за нашей рабочей Невской
заставой... Только нет, зря я растравляю себя. Проскуров - Жмеринка -
Киев - Москва - Петроград - вон сколько ехать! Туда да обратно - на
одну дорогу клади месяц. А больше месяца не дадут.
Ведь всюду еще фронты. Посмотришь на карту родной страны да и
призадумаешься: в Одессе грозой стоит французский флот, в Закавказье
высадились англичане; они же, вместе с американцами, захватили
Мурманск, Архангельск. И на Дальнем Востоке грабят наши земли
американские и японские захватчики.
Всюду, куда ни глянь, отобраны у Советской России гавани. Ни
одного корабля не может послать по морям наше Советское правительство.
А из газет видно, что кораблик с хлебом доставил бы много радости
Москве и Петрограду... Ой, круто приходится там населению! Восьмушка -
тонкий ломтик хлеба - на два дня.
И в это же самое время в захваченных у нас гаванях большое
оживление: с шумом и грохотом там разгружаются корабли под
американским флагом. Корабли беспрестанно подвозят оружие: для
Деникина, Юденича и больше всего - для Колчака. Колчак со своими
бандитами захватил уже всю Сибирь, дошел до Волги. Теперь, как слышно,
ему от его хозяев приказ вышел: идти походом на Москву и сокрушить
Советскую власть.
А у наших бойцов такое соображение, что Колчак хоть и морской
адмирал, а в волжской водичке захлебнется. Потому что это наша русская
народная река и не станет держать она на своей воде продажных тварей,
изменников Родины.
Не выйдет, господа империалисты! Но все-таки советскому солдату
полагается быть начеку... Где же тут думать о доме да проситься на
побывку!
Я не стал даже и подавать докладную. Решил не ездить в Питер, а
сел и написал батьке длинное письмо. Написал, вижу - и еще надо
писать, одним письмом в Питер не обойтись. И соседям надо написать, и
товарищам. Не напишешь - обидятся. Я и принялся за письма.
Сижу я как-то вечером, входит комвзвода:
- Завтра вам явиться к начальнику политотдела.
"Что, - думаю, - такое? Зачем вдруг я понадобился начпобригу? Дел
у меня с ним не бывало никаких..."
Пришло утро. Отправляюсь в штаб.
Политотдельская комната полна народу. Шумно, накурено. Я
протискался вперед. Выдавали газеты, и вместе с красноармейцами у всех
столов толпились рабочие. Свежие номера "Правды", "Бедноты",
"Известий" переходили из рук в руки. А красноармейцы брали газеты
пачками и укладывали в холщовые наплечные сумки - это были наши ротные
и взводные "громкочтецы".
Тут же в толпе я увидел начальника политотдела. Иван Лаврентьич
был чисто выбрит, обрил даже голову, и от этого его рыжие усы сразу
стали выглядеть пышнее и как бы даже удлинились. На груди у Ивана
Лаврентьича сверкала новенькая звездочка из красных стекляшек.
Я оправил на себе гимнастерку и подошел к нему.
Он стоял с плотником. Плотник, что-то объясняя, водил аршином по
голой стене. Иван Лаврентьич глядел на него исподлобья и покручивал
свой пышный ус.
- Ладно, делай, - сказал он плотнику. - Да гляди, чтобы полки как
следует были. Не тяп-ляп!
И повел меня к своему столу.
- Ты что же это, грамотей? - сказал он, разыскивая стул, чтобы
сесть. - Мы тут библиотеку налаживаем, людей не хватает, книг целый
воз, а нет того, чтобы прийти в политотдел да помочь!
Я, ни слова не говоря, засучил рукава и шагнул в угол, заваленный
старыми и новыми книгами. Там уже ворошились два-три бойца.
- Обожди-ка, обожди, - удержал меня Иван Лаврентьич, - тут я
найду кого поставить. А для тебя вот что. Ты ведь техник?
- Техник, - сказал я.
Иван Лаврентьич взял перо и что-то написал на клочке бумаги.
Потом передал записку через стол делопроизводителю:
- В приказ! Сапера Медникова Илью зачислить временно по
политотделу.
- Ну, а теперь давай поговорим. - Иван Лаврентьич опять поискал
свой стул среди толпившихся людей и, не найдя стула, присел на краешек
стола. - Вот что, - сказал он, усевшись. - В городе есть типография.
Какая она, сам посмотришь. Словом, надо, чтобы газету печатала...
Тут нас среди разговора перебили. Ивана Лаврентьича вызвали к
телефону, и не успел он и от стола отойти, как его со всех сторон
тесно обступили. Начпобриг махнул мне рукой: дескать, кончен разговор.
- Понял, что надо-то? - крикнул он мне уже с другого конца
комнаты. - Три дня тебе сроку, а на четвертый чтоб выходила газета.
- Есть!
И пустился я исполнять приказание...
Типография в Проскурове была, и рабочие-типографщики уже знали,
что затевается газета. Но в этой типографии, кроме афишек заезжих
актеров да полицейских объявлений, раньше ничего и не печатали.
Первым делом надо было проверить, исправны ли типографские
машины. А как к ним подступиться? Ведь это же все-таки не
водопроводное дело...
Глядел я, глядел в типографии на чугунные колеса, обошел их
кругом. "Вертятся?" - спрашиваю. "Вертятся, - отвечают рабочие, - если
вертеть". - "Ну-ка, - говорю, - крутанем!" Крутанули. Забрякали в
машине вальцы, начала она махать какими-то рогами. Один из рабочих
пустил под вальцы клочок бумаги - бумажка вышла с другого конца машины
наружу, ее поддели рога и положили передо мной. Гляжу - и буквы
отпечатались:
ПРИКАЗ
Послезавтра, во вторник, должны быть доставлены из каждой
деревни, которая получит этот приказ, в германскую местную комендатуру
г. Проскурова 40 взрослых, крепких, среднего роста лошадей, которых
