Избранное - Григорьев Николай Федорович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
учреждения, как он сам хлопотал и беспокоился, чтобы собрать для
бойцов получше подарки.
Долго никто не мог выговорить ни слова от волнения. Потом кто-то
сказал:
- Письмо Владимиру Ильичу! Письмо напишем!
Сразу стало легко и радостно на душе, потому что правильное
решение.
А потом в казарме у нас произошла встреча с Владимиром Ильичем.
Стрелковую бригаду невозможно поместить в зале полностью. Поэтому
впускали бойцов побатальонно. Целый день, от подъема до отбоя, слушали
у нас Ленина, а перед казармой все нарастала и нарастала толпа.
В политотделе у нас был граммофон - ящик с горластой трубой.
Раздобыли один на бригаду - да и тот был чиненый-перечиненый. Ему ведь
тоже доставалось в боях. На трубе пестрели заплаты, поставленные
бригадными кузнецами. Эти ребята ловко ковали лошадей, но нельзя
сказать, чтобы столь же удачно подковали граммофонную трубу. Она
дребезжала и искажала звуки.
Из уст Ленина мы услышали "Обращение к Красной Армии" и "О
крестьянах-середняках".
Долго-долго слушали бойцы пластинку. Потом заговорили.
- А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете:
то высоко, то низко, то середина наполовину? Какой же настоящий-то
голос у Ленина?
Комиссар заглянул в трубу, однако не стал ее порочить.
Опять заговорили бойцы всей бригадой, горячились, спорили,
большинством решили:
- Какой голос у Ленина? Ясно - громовой! На весь мир звучит. С
этого дня политотдел засыпали требованиями: всюду желали послушать
живую речь Ильича.
Тогда Иван Лаврентьич сказал:
- Берись-ка, Медников, работать с граммофоном!
Запрягли мне армейскую двуколку, и стал я разъезжать по заводам,
фабрикам и по селам, собирая народ послушать Ленина.
Иван Лаврентьич сам выдавал мне пластинки - из рук в руки. А
принимая обратно, всякий раз надевал очки, строго осматривал пластинки
со всех сторон - нет ли какого изъяна или царапины. Я и сам, глядя на
него, стоял не дыша, как на экзамене. Осмотрев пластинки, Иван
Лаврентьич обтирал каждую суконкой и запирал в железный походный
сундук, который был привинчен к стене в политотделе.
x x x
Уже четвертый месяц мы стояли в Проскурове. Совсем незаметно
пролетело время!
Был июль. В садах уже поспевали плоды. Вокруг города колосились
хлебами поля. Только и разговоров теперь было что об урожае. По городу
собирали мешки. Железнодорожники на станции мыли, выскабливали,
пропаривали вагоны для хлеба. Мирные заботы! Мирный труд! Вспомнишь,
бывало, в эти дни про недавние походы, про все тяготы боевой жизни - и
усомнишься: да уж и в самом ли деле все это было? И фронт, и окопы, и
немецкие захватчики, и петлюровцы...
Меня свалил тиф, и я совсем отстал от саперного дела. Да и взвода
моего уже не было в Проскурове. По директиве штаба фронта наша бригада
выделила крупный отряд для действий на юге, против Деникина. В этом
отряде из Проскурова ушла чуть ли не половина бригады: от нас взяли
два батальона пехоты, три орудия - из восьми - при полном составе
артиллеристов, полуэскадрон кавалерии и целиком весь саперный взвод.
Уехали мои товарищи, а я так и остался при политотделе и из
лазарета сразу перебрался на вольную квартиру. Это и к штабу поближе
вышло, да в своей комнате и работать удобнее. А работы всем нам
хватало. В политотдел приходили не только рабочие, но и крестьяне из
окрестных деревень, местные партийные и профсоюзные работники,
молодежь. Приходили по разным делам: кто с жалобой на кулаков, кто с
просьбой выделить докладчика - кто с чем.
В Проскурове налаживалась жизнь советского города.
И вдруг в один день все переменилось...
Это был знойный, душный день конца июля. Штаб не работал: было
воскресенье. Я побродил в городском саду, послушал музыку, пришел
домой, поужинал. Но спать не хотелось. И, растянувшись на кровати у
открытого окна, я стал перелистывать конспект лекций Теслера, нашего
комбрига. Вот человек! Сначала я думал, что он из каких-нибудь ученых,
- столько знает! Есть же у нас ученые, которые в революцию вместе с
рабочим классом встали за социализм, как, например, Клементий
Аркадьевич Тимирязев. И вдруг я узнаю - батрак! Потом он был рабочим в
Риге. Даже голодая и бедствуя, Теслер не расставался с книжкой.
Добирался он и до подпольной литературы большевиков, так что еще в
царское время стал понимать, кто враги рабочего класса и как с ними
бороться.
В Красной Армии Теслер начал службу в батальоне латышских
стрелков и очень скоро стал командовать этим батальоном. А потом его
назначили к нам комбригом. Наверное, отличился в боях. Да и порядок
умеет навести - это мы почувствовали сразу, как только Теслер
появился. Тогда же был прислан из Москвы Иван Лаврентьич - ставить
политработу. Очень хорошо поладили они между собой. И стали мы звать
командира бригады Августом Ивановичем. Настоящее-то отчество у него
совсем другое. А мы соединили: один Август, другой Иван - так пусть
главное наше командование называется Августом Ивановичем!
А потом, когда бригада вступила в бои против петлюровцев и
германских оккупантов на Украине, мы на деле узнали нашего молчаливого
и сурового на вид комбрига и полюбили его.
В Проскурове, находясь в штабе, я сам убедился, до чего
пристрастен Теслер к книгам: едва он сошел с боевого коня, как сразу
зарылся в местной городской библиотеке. Все книги пересмотрел!
Библиотека оказалась плохонькой, разоренной, но Теслер
организовал там "советскую полку". Книги и брошюры для этой полки он
вместе с Иваном Лаврентьичем набирал из каждой посылки, которую мы
получали для политотдела из центра.
Теслер задумал написать брошюру для красноармейцев "О братстве
советских народов" и читал на эту же тему лекции в нашем
политотдельском кружке.
Руководитель строгий. Только лишь лекцией у него не обойдешься,
как бы старательно ни записывал. Велит в библиотеке бывать, а там он
видит каждого, кто за книгой.
Перелистываю я тетрадку и досадую на себя за то, что из-за
поездки в деревню не попал сегодня на лекцию, а Теслер с этим,
конечно, не посчитается. Задумался я и вдруг слышу - конский топот под
окном. Мелькая в полосе света, один за другим галопом понеслись
всадники. Патруль... Но что за скачки в полночь? Я отложил тетрадку.
Тут что-то неладно.
Я выбежал на улицу и прислушался к быстро удалявшемуся топоту.
Всадники на полном скаку повернули к казармам.
"А ведь они со стороны штаба проскакали, - вдруг сообразил я. -
Что бы это значило?"
Я вернулся в свою комнату, схватил фуражку, наган и со всех ног
бросился в штаб.
x x x
Запыхавшись от бега, я торопливо вошел в двери гимназии, и тут
сразу, скрестив винтовки, мне преградили дорогу часовые. Я показал
пропуск и пошел по коридору. На втором этаже опять часовые. Странно,
здесь часовых никогда не ставили... Я опять достал свой пропуск и,
больше уже не пряча, одним духом взбежал по лестнице. Заглянул в
комнату политотдела - пусто, темно. Я пошел на цыпочках к актовому
залу, где помещался оперативный отдел штаба. Приоткрыл дверь, гляжу -
а в зале все наше командование... Полный сбор!
Я тихонько вошел и присел на свободный стул, под бронзовой
лампой.
Все молчали. Изредка только кто-нибудь покашливал, и кашель гулко
отдавался в противоположном темном конце зала.
