Камелии высокого и низкого полета(С приложением «Записок петербургской камелии») - Кисету Граф (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Та не выдержала и захохотала.
— Веселая вы барыня, ей-Богу, веселая, — продолжал врать Чортани, — вот у меня Agathe, так та как-то все исподлобья смотрит: как будто все укусить собирается.
Agathe рассердилась.
— Что ты все врешь, Петя, — заметила она ему, — когда я тебя кусала?
— Известно, кусала, — и Чортани, взяв под руку Посвистова, стал сообщать ему, при каких обстоятельствах кусала его Agathe. Подробности, должно быть, были веселого содержания, потому что Соня, от слова до слова слышавшая чересчур громкий говор Чортани, под последок рассказа расхохоталась неудержимым хохотом.
Насилу отделались от Чортани и уехали от него только тогда, когда он, не выдержав искушения, зашел куда-то в буфет, в котором и остался, к великому отчаянию дожидавшейся на улице Agathe.
Однажды Посвистов завел с Соней речь о свадьбе. Соня рассердилась.
— Неужели ты думаешь, — накинулась она на Посвистова, — что я живу с тобой, потому что ты обещал на мне жениться? Неужели ты думаешь, что я только для того переехала к тебе? Нет, ну так зачем же говорить глупости? К чему нам торопиться? Мы молоды, поживем так, а там, если придет охота, и женимся.
— Но почему же не теперь, — настаивал Посвистов.
— Почему? — переспросила Соня. — Да потому, что я не хочу стеснять тебя, не хочу я заедать твою молодость, милый ты мой, не хочу я, чтобы ты, конечно, не теперь, а после, когда-нибудь после мог упрекнуть меня в этом.
— Никогда я тебя не упрекну, — настаивал Посвистов.
— Не упрекнешь, я это знаю, да сама-то я не хочу этого. Я сама, слышишь, сама покойна не буду, что я загубила тебя, перешла тебе дорогу.
— Черт с ней, с этой дорогой, — перебил Посвистов.
— Ах ты мой пригожий, — засмеялась Соня. Она обняла и поцеловала Посвистова и гладила его по темнокаштановым кудрям. — Перестань, замолчи: ты ведь знаешь, что чего хочет женщина, того и Бог.
Они поцеловались долгим, страстным поцелуем.
Что оставалось делать Посвистову?
Оставалось уступать.
Так прошло два месяца.
Глава VI
КОЕ-ЧТО ИЗ ПРОШЛОГО
Соня была, что называется, дочь бедных, но благородных родителей. Мать и отец ее умерли, когда она была еще ребенком. Шестилетняя девочка, шустренькая и бойкая, попалась на руки какой-то дальней тетушке, взявшей ее к себе из сострадания к сироте. Тетушка, впрочем, была особа не совсем из сострадательных. Она состарилась в Москве, держа меблированные комнаты. Брань с не платящими денег постояльцами, возня с прислугой и кухарками вконец испортили ее и без того-то не слишком уживчивый характер. Она бранилась и ворчала по целым дням. К этой-то тетушке и попала на житье шестилетняя Соня.
Неказиста и не богата радостями была жизнь бедного ребенка. Тетка бранила ее и наказывала за шаловливую резвость, день-деньской она сидела за книжкой, уча уроки, которые ей не по силам задавала ничего не понимающая женщина, или помогала кухарке и горничным. Ни разу не побегала и не порезвилась она на воле, ни разу не поиграла со сверстницами.
Тем не менее, когда тетка вздумала отдать ее в какой-то очень плохонький пансион, Соня неутешно и горько плакала: ей жаль было расставаться с домом, к которому она привыкла, поживши там четыре года, и с кухаркой Маланьей, которой она была любимицей, которая всегда имела для нее в запасе какой-нибудь лакомый кусочек, с большими трудами утащенный из-под неусыпного надзора тетки.
В пансионе жизнь Сони текла получше. Пансион, как мы уже сказали, был из плохоньких, науки в нем проходили так себе: ни шатко, ни валко; воспитанницы знали, что Тамерлан разбил Тохтамыша, что дождь падает из облаков, но почему разбил Тамерлан, что из этого произошло, почему дождь падает из облаков, откуда берутся облака — над разрешением этих вопросов не трудились ни воспитатели, ни воспитанницы. Последние, вероятно, были бы даже очень удивлены, если бы кто-нибудь вздумал им предложить подобный вопрос.
Зато, если не подвигалась наука, то обучение танцам и французскому языку шло необыкновенно успешно: все воспитанницы очень мило танцевали кадриль, лансье, отличались также и в легких танцах. По-французски некоторые щебетали довольно бойко, хотя и не совсем правильно, зато уж насчет правописания все пасовали и делали самые ужасающие ошибки.
Рядом с изучением французского языка, шло и чтение романов.
Романы, почти все, читали с жадностью. Молодыми девочками была прочтена почти вся грошовая и неприличная литература, начиная с Поль де Кока [9] и кончая знаменитыми записками кавалера Фоблаза, похищенными одной пансионеркой у своей слишком просвещенной матери.
Так время шло. Соне минуло четырнадцать лет. Она, что называется, выровнялась. Из неуклюжего толстоватого ребенка сформировалась хорошенькая стройная девочка с черными притягивающими глазками, ловкая и стройная. В это время с ней случилось происшествие, имевшее некоторое влияние на дальнейшую судьбу ее.
Из пансиона вышел старый учитель русского языка, проучивший там чуть ли не двадцать лет, личность, заставлявшая воспитанниц учить стихи и толковавшая им о красотах Марлинского и Кукольника. Взамен его поступил к ним новый учитель.
Это был только что окончивший курс студент, личность светлая и привлекательная, с любовью к труду и знанием дела и, к несчастью, с чахоткой в последнем градусе в горле.
Ни Соне, ни подругам ее сразу не понравился новый учитель. Они не могли понять его методы: он вовсе не занимал их выучиванием плохих стихотворений и мертвых правил никому не нужной и устаревшей риторики. Учитель постоянно рассказывал им что-нибудь в классе, рассказывал, правда, живо и увлекательно, но зато он требовал в классе постоянного внимания и постоянно просил воспитанниц повторять свои рассказы. В его классы, следовательно, нельзя было предаваться чтению романов, которые поглощались с таким удобством во время классов прежнего учителя. Новый, так назвали воспитанницы учителя, как будто имел глаза повсюду: он тотчас же замечал читавшую, и вежливо, но требовательно просил воспитанницу положить книгу в стол.
Впрочем, мало-помалу, Соня стала привыкать к манере учителя и сам он ей стал нравиться. Полюбились ей эти задумчивые добрые серые глаза, этот прямой невысокий лоб и необыкновенно милая привлекательная улыбка. Соню не отталкивали ни впалые зеленоватые щеки, ни страшная худоба учителя; одним словом, он ей понравился.
Тем не менее, Соня раз дерзнула нарушить привычки учителя. Попались ей раз от какой-то подруги «Лондонские тайны» [10]. Интрига романа завлекла ее. Опустив книгу немного под стол, она пожирала страницы и не заметила, как к ней подошел учитель.
— Что вы делаете? — обратился он к ней. Соня сконфузилась.
— Я не ожидал этого от вас, — просто сказал учитель, — я думал, что вас занимает то, о чем я говорю.
Соня переконфузилась ужасно. Она спрятала поскорее несчастную книгу в стол и приготовилась слушать урок.
Учитель продолжал стоять около нее.
— Покажите, если можете, что вы читаете, — тихо сказал он Соне.
Соня подала книгу.
Учитель посмотрел на нее и бросил книгу с пренебрежением.
— И охота вам читать подобную галиматью и набивать пустяками свою голову, — сказал учитель и пошел к своему месту.
Соня спрятала книгу и стала слушать учителя.
Учитель в этот раз говорил о Кольцове. Он слегка коснулся его жизни, жизни простого русского мужика, рассказал его борьбу с тяжелыми гнетущими обстоятельствами и с затягивающей пошлой средой, победу и смерть этого самоучки-гения, прочел первые его стихотворения, в которых так много чувства, огня и силы, прочел их с жаром и увлечением.
Соня засмотрелась на учителя.
Он весь оживился: ярким огнем загорелись эти опущенные глаза, легкий румянец выступил на похудевших щеках; голос, слабый и нерешительный, сделался могуч и звонок.
