Мертвые души - Гоголь Николай Васильевич (книги без регистрации txt) 📗
“Слава богу, не пожалуюсь”, сказал Собакевич. И точно, не на что было жаловаться: скорее железо могло простудиться и кашлять, чем этот на диво сформованный помещик.
“Да, вы всегда славились здоровьем”, сказал председатель: “и покойный ваш батюшка тоже был крепкий человек”.
“Да, на медведя один хаживал”, отвечал Собакевич.
“Мне кажется, однако же”, сказал председатель, “что вы бы тоже повалили медведя, если бы захотели выйти против него”.
“Нет, не повалю”, отвечал Собакевич: “покойник был меня покрепче”.
Председатель, обратившись к Чичикову, опять произнес: “Этаким-то образом. Так вот вы, Павел Иванович, в наших местах сделали приобретение”.[обратившись к Чичикову, заговорил снова о покупке, сказавши, что всегда приятно слышать, как хороший человек что-нибудь приобретает. ]
“Да если б вы знали, Иван Григорьевич, [знали, Дементий Игнатьевич] чту за приобретение!” сказал Собакевич с тем же своим неподвижным видом: “всё мастеровой народ. Просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева”.
“Нет? Будто и его продали? Я знаю каретника Михеева, славный мастер. Он мне дрожки переделал. Только, позвольте, как же… Ведь вы, мне кажется, сказывали, что он умер?”
“Кто, Михеев умер?” сказал Собакевич, ничуть не изменившись и не смешавшись. [“ничуть со смешавшись” вписано. ] “Это его брат умер, а он преживехонький и стал еще здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, какой и в Москве[что и в Москве] не сделать. Ему бы по-настоящему только на одного государя и работать”.
“Да, Михеев славный мастер”, отозвался председатель, “я даже удивляюсь, [Вместо “Да, Михеев ~ удивляюсь”: Я признаюсь, даже удивляюсь] как вы могли с ним расстаться”.
“Да будто[Как будто] один Михеев! Авдеев Толстое брюхо, Парамон Кирпичник, Телятников Максим, сапожник — ведь все пошли, всех продал”.
А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми[зачем он продал самых необходимых] для дому мастеровых, Собакевич отвечал, махнувши рукой: “А так, просто, нашла дурь. Давай, говорю, продам, — и продал сдуру”. За сим он повесил голову так, как бы сам раскаивался в этом деле, и прибавил: “Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума”.
“Подлец!” подумал сам в себе Чичиков.
“А как дорого продали?” спросил председатель.
“А ни по чем”, сказал Собакевич: “даром, можно сказать, продал, и по пятисот на душу не придет”.
“Но как же вы, позвольте вас спросить, Павел Иванович, их покупаете без земли”, сказал председатель: “разве на вывод?”
“Да, на вывод”, отвечал Чичиков.
Председатель поинтересовался знать, в достаточном ли количестве имеется у него для этого земли. Чичиков отвечал, что и земли имеется в достаточном количестве. “А в какой губернии?” Герой наш назвал и губернию: именно в Херсонской губернии. “О, там славные земли”, отвечал председатель и отозвался с большою похвалою о тамошних хлебах и сенокосах, а к герою нашему получил еще большее уважение, и не мог не сознаться внутренне, что он человек и степенный и благоразумный вместе. [получил еще большее уважение и, придвинувши к нему кресла, начал глядеть ему в лицо и рассматривать с большим удовольствием его совершенно круглый подбородок, и нос, и рот, и щеки, как будто бы открыл в нем кое-что такое, которого прежде не знал вовсе] Но когда Чичиков, вынувши тут же бумаги, просил о скреплении купчих и показал реестры купленных крестьян у Плюшкина, Манилова и Коробочки, чту всего простиралось со всеми утайками цены для избежания пошлин почти на сто[почти до полтораста] тысяч рублей, то председатель получил к нему такое чувство даже смешанное с некоторою робостью, которое он и сам не мог изъяснить себе: стал бранить неудобство казенных стульев и сквозной ветер, проходивший, по мнению его, по комнате, и хотел даже усадить его за зерцало, от чего последний очень скромно уклонился, сказавши, что никак не осмелится занять место, уже самим начальством предназначенное избранному, которое чрез то уже некоторым образом и священно. [Вместо “получил ~ священно”: получил эдакую к нему симпатию, даже неизъяснимую для самого себя, что пожимал то и дело его руки, то одну, то другую] В ту ж минуту, отворивши дверь в канцелярскую комнату, которая показалась похожею на внутренность пчелиного улья дал приказание одному из чиновников, чтобы всё было сделано, вписано, списано, переписано, помечено, замечено, перемечено и в книгу внесено, так что героям нашим оставалось только приложить руки. Все бывающие в подобных случаях затруднения были устранены: набрались недостававшие свидетели, послали тут же сейчас за поверенным Коробочки — протопопа отца Петра сыном и привели не только его, но даже и самого протопопа подписали, расписались, засвидетельствовали, приложили печати, [“послали ~ печати” вписано. ] — словом, всё было готово в минуту, и за всё это пришлось Чичикову заплатить безделицу.
Так уже изстари всегда водилось на свете. [Так уже устроено на свете. ] Богатому ничего не нужно платить, нужно только быть богату. Ему и место дадут славное, и в ход пустят, и деньги останутся в шкатулке; платит только тот, которому нечем платить.
В продолжении этого процесса, который весь совершился с небольшим в полчаса, Собакевич улучил время спросить на ухо у Чичикова: “Почем купили душу у Плюшкина? [Я никому не скажу]”.
Чичикову хотелось бы[Чичикову хотелось бы в это время] даже трепнуть рукой его по носу, но удовольствовался тем, что внутренне приголубил его чем-то в роде собачьего сына и прошептал ему на ухо довольно сухо: “Вдесятеро дешевле, чем у вас”. А потом с своей стороны сделал запрос: [а. а потом прибавил] “А Воробья зачем приписали в записку?”
“Какого Воробья?” спросил Собакевич.
