Том 6. Отдых на крапиве - Аверченко Аркадий Тимофеевич (библиотека книг TXT) 📗
Иволгин равнодушно отстранил его:
— Позвольте, позвольте… Это не та ли Елена Ивановна, которая была раньше женой Тугоухова?
— Да… да… А… что?
— Так не трудитесь: это я был тот первый, который сплавил ее Тугоухову!.. Так что — не трудитесь: сыт по горло!
Аграмантов угрюмо молчал. Круг замкнулся.
Муха
Итак — я в тюрьме! Боже, какая тоска… Ни одного звука не проникает ко мне; ни одного живого существа не вижу я.
О, Боже! Что это там?! На стене! Неужели? Какое счастье!
Действительно: на унылой тюремной стене моей камеры я увидел обыкновенную муху. Она сидела и терла передними лапками у себя над головкой.
Милая муха! Ты будешь моим товарищем… Ты скрасишь мое одиночество.
Я очень боюсь: как бы она, огорченная неприхотливостью пищи, не улетела от меня.
Устроим ей ужин.
Я беру кусочек сахару, смачиваю водой и, положив его рядом с крошками вареного мяса (не знаю, может быть, мухи едят и мясо), начинаю наблюдать за своим маленьким товарищем.
Муха летает по камере, садится на стены, на мою убогую койку, жужжит… Но она не замечает моих забот. Мушка, посмотри-ка сюда!
Я встаю с койки и начинаю осторожно размахивать руками, стараясь подогнать ее к столу. Не бойся, бедняжка! Я не сделаю тебе зла: мы оба одинаково несчастны и одиноки.
Ага! Наконец-то она села на стол.
Я не удержался, чтобы не крикнуть ей:
— Приятного аппетита!
В камере холодно.
Моя муха — мой дорогой товарищ — сидит на стене в каком-то странном оцепенении… Неужели она умрет? Нет!
— Эй, вы, тюремщики! Когда я был один, вы могли меня морозить, но теперь… Дайте нам тепла! Дайте огня!
Никто не слышит моих воплей и стуков. Тюрьма безмолвствует.
Муха по-прежнему в оцепенении.
Какое счастье! Принесли чайник с горячим чаем.
Милый друг! Сейчас и тебе будет тепло.
Я подношу осторожно чайник к стене, на которой сидит муха, и долго держу его так около мухи; вокруг распространяется живительная теплота; муха зашевелилась… Вспорхнула… Наконец-то! Мы должны, дорогой товарищ, поддерживать друг друга, не правда ли, хе-хе!
Сегодня не мог уснуть всю ночь.
Всю ночь меня тревожила мысль, что муха, проснувшись, начнет в темноте летать, сядет на койку, и я неосторожным движением раздавлю ее, убью моего бедного доверчивого друга.
Нет! Мне кажется — смерти ее я бы не перенес.
На столе горит лампа… Я лежу с открытыми глазами.
Ничего! Днем можно выспаться.
Какой ужас! Моя муха чуть не погибла в паутине. Я и не заметил этих адских сетей. Правда, паука я нигде не нашел, но паутина!
Я немного задремал, когда до моего уха донеслось еле заметное жужжание.
Встревоженный предчувствием, я вскочил… Так и есть! Она бродит у самого края паутины.
— Милый товарищ! Я так же попался в расставленные мне сети, и я предостерегу тебя от повторения этого ужасного шага. Кш!.. Кш!..
Я размахиваю руками, кричу, однако не настолько громко, чтобы испугать муху.
Заметив меня, муха мечется в сторону — и, конечно, попадается в паутину.
Вот видишь, глупыш!
Я снимаю рукой всю паутину и осторожно выпутываю из нее муху. О, если бы кто-нибудь так же разрушил и мою тюрьму и так же освободил меня.
Сегодня я не могу ни есть, ни пить.
Лежу на койке и бессмысленно гляжу в одну точку…
Муха исчезла!
Улетела, покинула меня, эгоистичное, самодовольное создание!
Разве тебе было плохо? Разве не был я тебе преданным, верным другом, на чью сильную руку ты могла опереться?! Улетела!..
Залетела я сюда из простого любопытства.
И сразу вижу, что сделала глупость.
Тоска смертная! Только что уселась на стену — привести себя в порядок и немного подремать, — как вздрогнула, чувствуя на себе чей-то взгляд.
Мужчина. Что ему нужно?
Глаза на меня так пялит, что даже стыдно. Не думает ли он меня укокошить? Вижу, что придется распроститься с отдыхом. Полетаю по камере. Эх!
Чего он ко мне пристает?
Намесил на столе какой-то сладкой дряни с вываренной говядиной — и гоняется за мной по камере, хлопая в ладоши.
Что за смешное, нелепое зрелище: человек, а прыгает, как теленок, потерявший всякое достоинство…
Придется усесться на стол, отведать его месива. Брр!..
Что он там кричит? Как не стыдно, право! А еще человек.
Ни минуты покоя!
Только что я завела глаза, задремала, как он стал кричать, колотить кулаком в дверь и доколотился до того, что ему принесли чайник с кипятком.
Что-то он предпримет?
Этого еще недоставало! Тычет горячим чайником прямо мне в бок… Осторожнее, черрт!
Так и есть: опалил крыло. Попробую полетать…
Прямо-таки смешно: я летаю, а он носится за мной с чайником.
Зрелище, от которого любая муха надорвет животики.
На дворе ночь, спать хочется невероятно, а он зажег лампу, лежит и смотрит на меня.
Все имеет свои границы! Я так истрепала нервы, так устала, что жду не дождусь, когда можно будет удрать от этого маньяка.
Ночью не выспишься, а завтра с утра, наверно, опять будет прыгать за мной с горячим чайником в руке…
Всему есть границы! Этот человек чуть не вогнал меня в гроб!..
Сегодня я подошла к паутине (паука давно нет, и мне хотелось рассмотреть это дурацкое сооружение…). И что же вы думаете! Этот человек уже тут как тут… Замахал руками, заорал что-то диким голосом и так испугал меня, что я метнулась в сторону и запуталась в паутине.
Постой! Оставь! Я сама! Я сама выпутаюсь… Да оставь же! Крыло сломал, медведь. Нога, нога! Осторожнее, ногу! Ф-фу!
Не-ет, миленький, довольно.
Что это? Сигнал на обед! Какое счастье! Открывается дверь, и я — адью!
Теперь уж не буду такой дурой. И сама хобота сюда не покажу, и товарищей остерегу:
— Товарищи-мухи! Держитесь подальше от тюремных камер!! Остерегайтесь инквизиции!
Фокстрот
— Вы любите ли сыр? — спросили раз ханжу.
— Люблю, — он отвечал: я вкус в нем нахожу. А другого ханжу спросили прозой:
— Вы любите фокстрот?
— О, да! — восторженно отвечал он. — Чудный танец. Сколько в нем огня, грации. Какая глубина мысли.
Человечество сразу вдруг поглупело.
Каждая эпоха вообще, а особенно эпоха глупости, — должна иметь свой танец. И мои «главою скорбные» современники выдумали фокстрот.
Эпохи ума, красоты, изящества и настоящего блеска отмечались последовательно: менуэтом, мазуркой, величественным полонезом, венским вальсом, даже сногсшибательным канканом.
Наша убогая эпоха отмечена фокстротом.
«Фокстрот» — название по-английски. По-французски этот танец называется «дане д'Имбесиль», а на честном прямолинейном русском языке — «пляска дураков».
Во всех шантанах и дансингах мира ежевечерне происходит по окончании программы одна и та же сцена: средина зала очищается от столов и стульев, и откуда-то выползает странный оркестр, очевидно нарочно созданный для вышеуказанного танца… Два-три бездельника начинают тренькать на банджо, пианист в это время сводит личные счеты с беззащитным пианино, кое-кто дудит в дудку, а самый главный — большею частью джентльмен с черным лицом и белыми зубами — ведет себя совсем по-издевательски: окружен он барабанами, тарелками, ложками, вилками — целым столовым прибором. Но этого мало: странная машина, стоящая около него, увешана всем, что не нашло полезного применения в хозяйстве: пустыми бутылками, старыми сковородками, платяными щетками, испорченными частями автомобиля и чайными ситечками… по всей этой рухляди чернокожий вдруг начинает свирепо колотить барабанными палками, присвистывая, икая и огогокая.
