Сны(Романы, повесть, рассказы) - Кондратьев Александр Алексеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
В свою очередь, он взял обещание с ведьмы, что та по первому же зову явится на ночное собрание нечисти, от каковых посещений Аниска, после того как сошлась с Максимом, стала воздерживаться.
Она пробовала было отговориться ссорой со Степкой и нежеланием встретиться с последнею, но Огненный Змей возразил:
— Степка тебе теперь не старшая и повредить тебе не может. А про тебя вот стали поговаривать, что ты от нас отстать хочешь. С парнем каким-то снюхалась. Замуж, слух идет, за него выйти собираешься.
— Очень мне нужно замуж! Это про меня Степка из зависти наврала, что я у нее из-под носу парня выхватила. Вот она с досады и пустила тот слух.
— А мне-то что? Ты хоть десять парней заводи, а на шабаш прилетать должна.
— Ладно, ужо прилечу.
— Не ужо, а как только позовут, и без отговорок, как в те разы, — сказал наставительно гость и, свившись в клубок красноватого дыма, в котором быстро кружились синие искры, втянулся затем в дымоходное отверстие печи…
Когда рассвело, Аниска увидела на одной из лавок оставленную гостем широкую юбку розового шелка. Юбка была сыроватая и с двумя-тремя небольшими пятнами, как бы от плесени. Но высушить ее, перешить и носить можно было с успехом. Запах же плесени должен был испариться жри сушке. Не задаваясь праздными вопросами, откуда Огненный Змей достал и принес ей этот подарок, Аниска занялась топкою печи, чтобы возможно скорей высушить свою новую юбку.
Когда Максим, после долгого отсутствия, пришел в следующую зиму на поседки, никто не спрашивал у него, отчего он столько времени не являлся, но все делали вид, что только накануне вечером с ним расстались. Лишь Акулька не удержалась и, вместо того чтобы дружески хлопнуть Максима, как она имела обыкновение приветствовать парней, богатырской своей ладонью по спине, вспомнила вдруг чьи-то слова о том, что Аниска обращает своего возлюбленного в черного кота, и стала манить вновь пришедшего словами «кис-кис-кис».
Смешливая Зинка не удержалась и прыснула от неудержимого смеха. Девушки, не отрываясь от веретен, многозначительно переглянулись. Но Максим, который и раньше знал о пущенной на его счет шутке, не растерялся и, оглядывая пышное телосложение Акулины, в свою очередь обратился к ней со словами:
— Молоком, верно, угостить хочешь? А я думал, оно у тебя уже пропало…
После такой отповеди смутилась даже Акулька. Домна попробовала заступиться за подругу:
— Глядите-ка, подруженьки. Максима-то никак сглазил кто: девок за коров принимает… Верно, он в чужой хлев пробирался да сюда по ошибке и попал!..
— А ты, милая, не егози и около меня не старайся. Тебя доить не стану. Очень уж ты неприглядна, — огрызнулся на Домну раздосадованный парень.
Приятель его Антип, желая отвлечь внимание от ставшего жертвою насмешливых взглядов Максима, попробовал перевести разговор, хоть и тоже на колдовской, но все-таки менее опасный предмет.
— А мы тут без тебя, Максим, говорили, что ежели поймать черного кота без отметинки и сварить в полночь, на перекрестке, в закрытом котле, то в ем непременно малая костка должна оказаться, с которой невидимкою стать можно, и все, что хочешь, украдешь.
Максим, желая, быть может, показать невинность свою в делах, относящихся до волшебства, поспешил спросить, как же найти эту косточку.
— А вот как. Как только мясо разварится, надо отделить его от костей и брать в руки одну косточку за другою. Варить и разбирать вдвоем нужно. Один берет, другой на него смотрит. И как только перестанет видеть того, кто кость в руках держит, значит, и нашли косточку-невидимку.
— А как ты это узнал? — спросила Домаха.
— Меня твоя мать научила, — огрызнулся Антип.
— Что она тебя, как ты парнишкой был и яйца куриные у нас воровал, учила, это точно. Только она тебя учила крапивой, а не волшебством…
— Полно вам ссориться-то, — вступилась добродушная Фекла. — Человек пришел к самой что ни на есть каше и яишне, с собой никак сороковку, а то и целенькую приволок да семечек полные карманы, а вы к нему пристаете! Садись сюда, Максим, и покажи, какие семечки. Жареные?
И Фекла запустила пятерню в оттопыренный карман присевшего рядом Максима.
— Как мать-то поживает? — спросила она, отплевывая прилипшую к губам шелуху.
— А что ей делается? От дяди-богатея трешницу намедни получила. Ну и радуется… Кормилец, мол!
— То-то ты и водки принес, — сообразила Фекла.
— Нет. Я на свои, — смутившись, пояснил Максим и сделал вид, что вслушивается в разговор о том, как надо варить черного кота.
— С волшебной косточкой не в пример воровать способней, чем с мертвой рукой. Ту еще обносить надо вкруг избы, да, если кто спит, так еще кругом головы обводить, а косточка, она тебе дело чистое: взял в карман и иди куда хочешь, — деловито повествовал тем временем Антип.
— А ты что же? То и другое пробовал? — ядовито спросил говорившего сумрачный Антон.
— Не пробовал, а люди говорили. Сам я даже и кота, пожалуй бы, не сварил… Духу бы не хватило.
— А что? Али греха боишься? — спросила Матрунька.
— Не то что греха, а пока этого самого кота варишь, страхи, говорят, нападают. Мне один сказывал, что пробовал он варить. Так едва только начала вода кипеть и крышка о котел захлопала — откуда ни возьмись, шум, вроде как бы конница скачет. Слышно стало даже, как лошади фыркают. Топот такой страшный и голоса людские, совсем уж близко… Тут мой парнюга струсил да ходу!.. Бежал, бежал, а ему все чудится, что погоня за ним. Упал в темноте в канаву да и просидел там до рассвета. Благо, сухая была. Боялся в поле выходить. А как рассвело — огляделся по сторонам да и пошел на то место, где кота варил… Пришел. Видит: зола, угли, сучья обгорелые, а ни котла, ни крышки котельной, ни кота — ничего нет. Ровно унес кто-то.
— Не иначе как унес, — в один голос сказали и Антон, и Фекла, и Акулина, и даже обычно молчавший на поседках Федька Рыжий.
— Черного кота косточка, вестимо, не в пример способнее будет, — после минутного молчания глубокомысленно вымолвил Антон. — От мертвеца руку отрезать, конечно, нетрудно, да за это угодить куда следует тоже можно… А кота сварить — дело чистое. Судить за это не станут.
Акулина затянула в это время какую-то жалобно-заунывную, не то разбойничью, не то каторжную песню. К ней присоединились подруги, и на несколько времени смех и шушуканье в закопченной избе заменились протяжным пением, в котором явственно выделялся тоненький, слегка звенящий голосок молоденькой Зинки.
— Знаешь, Максим, ночью ко мне сегодня могут гости явиться, такие, что тебе лучше на глаза им не попадаться, — сказала в одно прекрасное зимнее утро своему возвратившемуся другу Аниска.
— А почему?
— Жаль мне тебя. Пропадешь ни за что ни про что.
— Да мне тебя, Анисушка, покинуть жаль одну… Неровен час, обидеть тебя могут, — медовым голосом ответил хитрый Максим. — Может, еще и пригожусь тебе…
Парню страшно хотелось посмотреть на нечистую силу. Ему пришлось раз услышать на мельнице рассказ про одного хозяина, у которого работник знался с чертями. Хозяин этот угостил своего батрака и упросил показать своих знакомых, когда те его навестят. Работник хотя и неохотно, но согласился. Он потребовал полведра пива, разбавил его сильно водой, «чтобы не забуянили», и велел хозяину не выходить из дому, чтоб не попадаться на глаза его знакомым. Батрак позволил ему лишь сидеть у окна и из-за занавесок смотреть, как гости пройдут мимо.
Как эти гости приходили, мужик прозевал. Он слышал лишь пьяный шум в сарае, где жил летом работник, и видел только, как гости, пошатываясь, шли обратно через двор к воротам.
Одеты они были в плохонькое платье. Лица у всех были человеческие, только у каждого с каким-нибудь изъяном: у того харя на сторону перекошена, у другого — рот до ушей и зубы звериные, у третьего — нос нехорош, а у четвертого и совсем лица не было. Одно пятно с бороденкой, картузом дырявым накрытое. Вид у них всех был такой гнусный и страшный, что хозяин строго приказал своему батраку впредь их не принимать, а потом, когда окончился срок годичного найма, не стал и держать его дальше…
