Энергичные люди - Шукшин Василий Макарович (библиотека книг .txt) 📗
— Как куда? Никуда.
— Она кооперативная?
— Да.
— С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…
— Ну? И что?
— С конфискацией всего имущества, — повторил Простой человек, даже с каким-то удовлетворением повторил. — У их теория одна: с конфискацией всего имущества.
— А я куда же?
— Я вот и зашел спросить: а ты куда?
— Нет такого закона! — слабо запротестовала Вера Сергеевна.
Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.
— Коломийцева посадили — с конфискацией, — стал он загибать пальцы, — Коренева Илью Семеныча, веселый человек был! — с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…
— При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?
Простой человек помолчал…
— Угол снимать где-нибудь.
— Здравствуйте!
— Прощайте, — жестко сказал Простой человек — откуда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый человек — и отбыл к «пассажирам».
— Слюнтяи, — сказал он всем. И прямо прошел к столу. — Интелефу занюханные, — налил себе большой фужер коньяка и выпил один. — Энергичные люди!.. Это я… — стукнул он себя в грудь, — я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, — он подчеркнул это, — ни одна не делает волны насчет алиментов! А потому что — что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились: иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы — энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курносый нос — он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.
Раздался звонок в дверь.
Все опять замерли.
— Открывайте! — велел Простой человек. — Памятники…
Но никто не стронулся с места.
Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.
— Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? — рассуждал сам с собой Простой человек. Он остановился перед Брюхатым. — Вот этот, наверно, плохой был…
— Проходи, — негромко сказал Брюхатый, — а то я встану из гроба и задушу тебя.
— Да, этот был плохой, — повторил Простой человек. — Вор был, наверно.
Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:
— Соня!..
Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разглядывала, а Чернявый улыбался значительно.
Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел — не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку… И, похоже, не собирался проходить с гостьей к «памятникам», а легонько — интеллигентно — подталкивал ее в комнату Веры Сергеевны.
И вошли.
Вера Сергеевна тоже растерялась… Встала с дивана и смотрела на женщину Соню.
А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели неподвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж «памятников» к столу, сказал:
— Сейчас там будет третья империалистическая, — он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. — Клочья полетят…
А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение.
— Это — Соня, — представил Чернявый гостью хозяйке. — Моя любовница.
— Ну, — засмущалась Соня. — Прямо сразу уж… Зачем так?
— Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недоразумение, мы должны…
— У вас же семья, — сказала с удивлением Вера Сергеевна. — Как же вы говорите — любовница…
— Да! — гордо сказал Чернявый. — Я — из казаков… — и он энергично показал — не то лихо дернул поводья скакуна, не то… шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, — густых, так сказать, кровей! Все даже удивляются. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я плачу алиментов? — Чернявый навис вопросом над Верой Сергеевной и сам заранее выпучил глаза. — Семьдесят пять процентов! Вы думаете, — горячо продолжал он, — если я связался с этими государственными ворюгами, то это от веселой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня — четверо детей.
— Четверо детей!..
— Это — со мной, при мне. А так их у меня… по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной.
— Но как же… еще любовница? — все не могла прийти в себя Вера Сергеевна.
— А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, например, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал много? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежами… Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любовницы. Ведь это только один Аристарх ваш… Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая… не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю… с этим Аристархом… Он мне все представления о жизни перевернул. Любовь, что ли, у вас такая? — прямо спросил Чернявый Веру Сергеевну. — Даже интересно, честное слово.
— Слушайте, — заговорила Вера Сергеевна неуверенно, — а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в кармане…
— Ва-аша запи-иска, в несколько стро-очек, — пропел беспечный Чернявый. — Она вам все расскажет про записку. Соня, только всю правду. Влюбилась, дурочка, в вашего Аристарха и… решила вас поссорить. Я когда сегодня узнал об этом, у меня глаза на лоб полезли. «Поедем, — говорю, — немедленно поедем к Вере Сергеевне, и ты ей все расскажешь». Все, Соня!.. Я выйду, чтоб не мешать вам… — уходя, Чернявый ласково, но строго погрозил Соне. — Все, решительно, все. Про нас подробности можешь тоже не скрывать — я лишен предрассудков, — он чуть подумал. И, по-моему, совести тоже.
«Пассажиры» никак не могли понять, что такое творит Чернявый. И когда он вошел, все вопросительно на него смотрели и ждали.
Чернявый в изнеможении опустился в кресло, прикрыл глаза, долго сидел так, вольно раскинув руки и ноги.
— Дядя Вася, налей мне граненый стакан коньяку — сказал он устало и капризно.
— Зачем же стакан? — с уважением сказал Простой человек. — Тут есть всякое хрустальное дерьмо…
— Нет, я хочу только из граненого стакана. Я сегодня спас… — Чернявый открыл глаза, огляделся, — от тюрьмы… много-много людей. Поэтому я хочу пить только из граненого — по-казачьи. Я вас всех вывел из окружения! — возгласил он, принимая стакан из рук Простого человека. Отпил, передохнул и сказал всем строго: — Соньке — книжный шкаф «Россарио», мне — золотой перстень с энблемой: казак скачет на коне.
А в комнате Веры Сергеевны в это время две женщины беседовали. Соня что-то рассказывала Вере Сергеевне, что-то показывала а руками… Вера Сергеевна то изумлялась, то удивлялась, то ужасалась, то жалостливо смотрела на Соню. По всему видно, что они поняли друг друга, помирились и даже, кажется, готовы дружить, как иногда дружат порядочная женщина и величайшая распутница. Об этом много писали.
А в комнате, где «пассажиры», хотели понять, что вообще происходит? То есть, о чем-то уже догадывались, но — подробности, подробности.
— Как ты ее уговорил? — пытал Брюхатый Чернявого.
— Книжный шкаф «Россарио»…
— Для чего он ей?
— Не знаю… Сошлись на книжном шкафу.
— Как «сошлись»? — не понял Простой человек. — Неудобно же…
— Нет, все в порядке, что ли?! — закричал в нетерпении Лысый.
— Да, — сказал Чернявый.
— Ур-ра-а! — закричали Курносый и Простой человек.
