Раковый корпус - Солженицын Александр Исаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
Он только себя не видел, как во всех направлениях были закручены угловатые вихры на его собственной голове, отлёжанные так на подушке, а из-под курточки, недостёгнутой до шеи, с больничною простотой высовывался уголок казённой бязевой сорочки.
– Так-так-так, – листал он книгу и лез в оглавление. – Очень хорошо. Тут я всё найду. Вот спасибо. А то, чёрт его знает, ещё, может, перелечат. Им ведь только графу заполнить. Я ещё, может, оторвусь. И хорошая аптека убавит века.
– Ну вот! – всплеснула Зоя ладонями. – Стоило вам давать! А ну-ка назад!
И она потянула книгу одной рукой, потом двумя. Но он легко удерживал.
– Порвём библиотечную! Отдайте!
Круглые плотные плечи её и круглые плотные небольшие руки были как облитые в натянувшемся халате. Шея была ни худа, ни толста, ни коротка, ни вытянута, очень соразмерна.
Перетягивая книгу, они сблизились и смотрели в упор. Его нескладное лицо распустилось в улыбке. И шрам уже не казался таким страшным, да он и был-то побледневший, давний. Свободной рукой мягко отнимая её пальцы от книги, Костоглотов шёпотом уговаривал:
– Зоенька. Ну вы же не за невежество, вы же за просвещение. Как можно мешать людям развиваться? Я пошутил, я никуда не оторвусь.
Напористым шёпотом отвечала и она:
– Да вы уж потому недостойны читать, что – как вы себя запустили? Почему вы не приехали раньше? Почему надо было приезжать уже мертвецом?
– Э-э-эх, – вздохнул Костоглотов уже полувслух. – Транспорта не было.
– Да что это за место такое – транспорта не было? Ну, самолётом! Да почему надо было допускать до последнего? Почему заранее не переехать в более культурное место? Какой-нибудь врач, фельдшер у вас там был?
Она сняла пальцы с книги.
– Врач есть, гинеколог. Даже два…
– Два гинеколога!? – подавилась Зоя. – Так у вас там одни женщины?
– Наоборот, женщин не хватает. Гинеколога два, а других врачей нет. И лаборатории нет. Крови не могли взять на исследование. У меня РОЭ было, оказывается, шестьдесят, и никто не знал.
– Кошмар! И опять берётесь решать – лечиться или нет? Себя не жалеете – хоть бы близких своих пожалели, детей!
– Детей? – будто очнулся Костоглотов, будто вся эта весёлая возня с книгой была во сне, а вот опять он возвращался в своё жёсткое лицо и медленную речь. – У меня никаких детей нет.
– А жена – не человек?
Он стал ещё медленней:
– И жены нет.
– Мужчины всегда, что – нет. А какие ж вы семейные дела собирались улаживать? Корейцу что говорили?
– Так я ему соврал.
– А может мне – сейчас?
– Нет, правда нет. – Лицо Костоглотова тяжелело. – Я переборчив очень.
– Она не выдержала вашего характера? – сочувственно кивнула Зоя.
Костоглотов совсем медленно покачал головой.
– И не было никогда.
Зоя недоумённо оценивала, сколько ж ему лет. Она шевельнула губами раз – и отложила вопрос. И ещё шевельнула – и ещё отложила.
Зоя к Сибгатову сидела спиной, а Костоглотов лицом, и ему было видно, как тот преосторожно поднялся из ванночки, обеими руками держась за поясницу, и просыхал. Вид его был обстрадавшийся: от крайнего горя он уже отстал, а к радости не вызывало его ничто.
Костоглотов вдохнул и выдохнул, как будто это работа была – дышать.
– Ох, закурить хочется! Здесь никак нельзя?
– Никак. И для вас курить – это смерть.
– Ни за что просто?
– Просто ни за что. Особенно при мне.
Но улыбалась.
– А может, одну всё-таки?
– Больные спят, как можно!
Он всё же вытащил пустой длинный наборный мундштук ручной работы и стал его сосать.
– Знаете, как говорят: молодому жениться рано, а старому поздно. – Двумя руками облокотился о её стол и пальцы с мундштуком запустил в волосы. – Чуть-чуть я не женился после войны, хотя: я – студент, она – студентка. Поженились бы всё равно, да пошло кувырком.
Зоя рассматривала малодружелюбное, но сильное лицо Костоглотова. Костлявые плечи, руки – но это от болезни.
– Не сладилось?
– Она… как это называется… погибла. – Один глаз он закрыл в кривой пожимке, а одним смотрел. – Погибла, но вообще – жива. В прошлом году мы обменялись с ней несколькими письмами.
Он расщурился. Увидел в пальцах мундштук и положил его в карманчик назад.
– И, знаете, по некоторым фразам в этих письмах я вдруг задумался: а на самом-то деле тогда, прежде, она была ли таким совершенством, как виделась мне? Может и не была?.. Что мы понимаем в двадцать пять лет?..
Он смотрел в упор на Зою тёмно-коричневыми глазищами:
– Вот вы, например, – что сейчас понимаете в мужчинах? Ни-чер-та!
Зоя засмеялась:
– А может быть, как раз понимаю?
– Никак этого не может быть, – продиктовал Костоглотов. – То, что вы под пониманием думаете, – это не понимание. И выйдете замуж – о-бя-за-тельно ошибётесь.
– Перспективка! – покрутила Зоя головой и из той же большой оранжевой сумки достала и развернула вышиванье: небольшой кусочек, натянутый на пяльцы, на нём уже вышитый зелёный журавль, а лиса и кувшин только нарисованы.
Костоглотов смотрел, как на диво:
– Вышиваете??
– Чему вы удивляетесь?
– Не представлял, что сейчас, и студентка мединститута – может вынуть рукоделие.
– Вы не видели, как девушки вышивают?
– Кроме, может быть, самого раннего детства. В двадцатые годы. И то уже считалось буржуазным. За это б вас на комсомольском собрании выхлестали.
– Сейчас это очень распространено. А вы не видели?
Он покрутил головой.
– И осуждаете?
– Что вы! Это так мило, уютно. Я любуюсь.
Она клала стежок к стежку, давая ему полюбоваться. Она смотрела в вышиванье, а он – на неё. В жёлтом свете лампы отсвечивали призолотой её ресницы. И отзолачивал открытый уголок платья.
– Вы – пчёлка с чёлкой, – прошептал он.
– Как? – Она исподлобья взбросила бровки.
Он повторил.
– Да? – Зоя будто ожидала похвалы и побольше. – А там, где вы живёте, если никто не вышивает, так, может быть, свободно продаются мулине?
– Как-как?
– Му-ли-не. Вот эти нитки – зелёные, синие, красные, жёлтые. У нас очень трудно купить.
– Мулине. Запомню и спрошу. Если есть – обязательно пришлю. А если у нас окажутся неограниченные запасы мулине – так может быть, вам проще переехать самой к нам туда?
– А куда это всё-таки – к вам?
– Да можно сказать – на целину.
– Так вы – на целине? Вы – целинник?
– То есть, когда я туда приехал, никто не думал, что целина. А теперь выяснилось, что – целина, и к нам приезжают целинники. Вот будут распределять – проситесь к нам! Наверняка не откажут. К нам – не откажут.
– Неужели у вас так плохо?
– Ничуть. Просто у людей перевёрнуты представления – что хорошо и что плохо. Жить в пятиэтажной клетке, чтоб над твоей головой стучали и ходили, и радио со всех сторон, – это считается хорошо. А жить трудолюбивым земледельцем в глинобитной хатке на краю степи – это считается крайняя неудача.
Он говорил ничуть не в шутку, с той утомлённой убеждённостью, когда не хочется даже силой голоса укрепить доводы.
– Но степь или пустыня?
– Степь. Барханов нет. Всё же травка кой-какая. Растёт жанта?к – верблюжья колючка, не знаете? Это – колючка, но в июле на ней розоватые цветы и даже очень тонкий запах. Казахи делают из неё сто лекарств.
– Так это в Казахстане?
– У-гм.
– Как же называется?
– Уш-Терек.
– Это – аул?
– Да хотите – аул, а хотите – и районный центр. Больница. Только врачей не хватает. Приезжайте.
Он сощурился.
– И больше ничего не растёт?
– Нет, почему же, есть поливное земледелие. Сахарная свёкла, кукуруза. На огородах вообще всё, что угодно. Только трудиться надо много. С кетменём. На базаре у греков всегда молоко, у курдов баранина, у немцев свинина. А какие живописные базары, вы бы видели! Все в национальных костюмах, приезжают на верблюдах.
– Вы – агроном?
– Нет. Землеустроитель.
