Раковый корпус - Солженицын Александр Исаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
Весь тот ряд был сегодня лучевой, и они медленно продвигались, Вера Корнильевна садилась около каждого, смотрела, разговаривала.
Ахмаджану, осмотрев его кожу и все цифры в истории болезни и на последнем анализе крови, Вера Корнильевна сказала:
– Ну, скоро кончим рентген! Домой поедешь!
Ахмаджан сиял зубами.
– Ты где живёшь?
– Карабаир.
– Ну, вот и поедешь.
– Выздоровел? – сиял Ахмаджан.
– Выздоровел.
– Совсем?
– Пока совсем.
– Значит, не приеду больше?
– Через полгода приедешь.
– Зачем, если совсем?
– Покажешься.
Так и прошла она весь ряд, ни разу не повернувшись в сторону Олега, всё время спиной. И всего разок в его угол глянула Зоя.
Она посмотрела с особенной лёгкостью, ею усвоенной с какого-то времени. И на обходах она всегда находила такой момент, когда он один видел её глаза, – и тогда посылала ему, как сигналы Морзе, коротенькие вспышки весёлости в глазах, вспышки-тире и вспышки-точки.
Но именно по этой возросшей лёгкости Олег однажды и догадался: что это – не колесо дальше прокатывалось, а потому так легко, что уж чересчур трудно, по добровольности – переступ невозможный.
Да ведь правда, если это вольное племя не может бросить квартиру в Ленинграде – то ведь и здесь? Конечно, счастье – с кем, а не где, но всё же в большом городе…
Близ Вадима Вера Корнильевна задержалась надолго. Она смотрела его ногу и щупала пах, оба паха, и потом живот, и подвздошье, всё время спрашивая, что он чувствует, и ещё новый для Вадима задавала вопрос: что он чувствует после еды, после разной еды.
Вадим был сосредоточен, она тихо спрашивала, он тихо отвечал. Когда начались неожиданные для него прощупывания в правом подвздошьи и вопросы о еде, он спросил:
– Вы – печень смотрите?
Он вспомнил, что мама перед отъездом как бы невзначай там же прощупала его.
– Всё ему надо знать, – покрутила головой Вера Корнильевна. – Такие грамотные больные стали – хоть белый халат вам отдавай.
С белой подушки, смоляноволосый, изжелта-смуглый, с прямо лежащею головой, Вадим смотрел на врача со строгим проницанием, как иконный отрок.
– Я ведь понимаю, – сказал он тихо. – Я ведь читал, в чём дело.
Так это без напора было сказано, без претензии, чтоб Гангарт с ним соглашалась или тотчас же бы ему всё объясняла, что она смутилась и слов не нашла, сидя на его кровати перед ним как виноватая. Он хорош был собой, и молод, и наверно очень способен, – и напоминал ей одного молодого человека в близко знакомой им семье, который долго умирал, с ясным сознанием, и никакие врачи не умели ему помочь, и именно из-за него Вера, ещё тогда восьмиклассница, передумала быть инженером и решила – врачом.
Но вот и она не могла помочь.
В баночке на окне у Вадима стоял чёрно-бурый настой чаги, на который с завистью приходили посмотреть другие больные.
– Пьёте?
– Пью.
Сама Гангарт не верила в чагу – просто никогда о ней раньше не слышали, не говорили, но во всяком случае она была безвредна, это не иссык-кульский корень. А если больной верил – то тем самым и полезна.
– Как с радиоактивным золотом? – спросила она.
– Всё-таки обещают. Может быть, на днях дадут, – также собранно и сумрачно говорил он. – Но ведь это, оказывается, не на руки, это ещё будут пересылать служебным порядком. Скажите, – он требовательно смотрел в глаза Гангарт, – через… две недели если привезут – метастазы уже будут в печени, да?
– Да нет, что вы! Конечно нет! – очень уверенно и оживлённо солгала Гангарт и, кажется, убедила его. – Если уж хотите знать, то это измеряется месяцами.
(Но зачем тогда она щупала подвздошье? Зачем спрашивала, как переносит еду?..)
Склонялся Вадим поверить ей.
Если поверить – легче…
За то время, что Гангарт сидела на койке Вадима, Зоя от нечего делать, по соседству, повернула голову и посмотрела избоку книжку Олега на окне, потом на него самого и глазами что-то спросила. Но – непонятно что. Её спрашивающие глаза с поднятыми бровками выглядели очень мило, но Олег смотрел без выражения, без ответа. Зачем теперь была вослед игра глазами, напоённый рентгеном, он не понимал. Для чего-чего, но для такой игры он считал себя староватым.
Он приготовился к подробному осмотру, как это шло сегодня, снял пижамную курточку и готов был стащить нижнюю сорочку.
Но Вера Корнильевна, кончив с Зацырко, вытирая руки и повернувшись лицом сюда, не только не улыбнулась Костоглотову, не только не пригласила его к подробному рассказу, не присела к нему на койку, но и взглянула на него лишь очень мельком, лишь столько, сколько надо было, чтоб отметить, что теперь речь пойдёт о нём. Однако и за этот короткий перевод глаз Костоглотов мог увидеть, как они отчуждены. Та особенная светлость и радость, которую они излучали в день перелива ему крови, и даже прежняя ласковая расположенность, и ещё прежнее внимательное сочувствие – всё разом ушло из них. Глаза опустели.
– Костоглотов, – отметила Гангарт, смотря скорее на Русанова. – Лечение – то же. Вот странно, – и она посмотрела на Зою, – слабо выражена реакция на гормонотерапию.
Зоя пожала плечами:
– Может быть, частная особенность организма?
Она так, очевидно, поняла, что с ней, студенткой предпоследнего курса, доктор Гангарт консультируется как с коллегой.
Но, прослушав зоину идею мимо, Гангарт спросила её, явно не консультируясь:
– Насколько аккуратно делаются ему уколы?
Быстрая на понимание, Зоя чуть откинула голову, чуть расширила глаза и – жёлто-карими, выкаченными, честно-удивлёнными – открыто в упор смотрела на врача:
– А какое может быть сомнение?.. Все процедуры, какие полагаются… всегда! – Ещё бы немножко, и она была бы просто оскорблена. – Во всяком случае, в мои дежурства…
О других дежурствах её и не могли спрашивать, это понятно. А вот это «во всяком случае» она произнесла одним свистом, и именно слившиеся торопливые звуки убедили почему-то Гангарт, что Зоя лжёт. Да кто-то же должен был пропускать уколы, если они не действовали во всю полноту! Это не могла быть Мария. Не могла быть Олимпиада Владиславовна. А на ночных дежурствах Зои, как известно…
Но по смелому, готовому к отпору взгляду Зои Вера Корнильевна видела, что доказать ей этого будет нельзя, что Зоя уже решила: этого ей не докажут! И вся сила отпора и вся решимость Зои отрекаться были таковы, что Вера Корнильевна не выдержала и опустила глаза.
Она всегда опускала их, если думала о человеке неприятное.
Она виновато опустила глаза, а Зоя, победив, ещё продолжала испытывать её оскорблённым прямодушным взглядом.
Зоя победила – но и тут же поняла, что нельзя так рисковать: что, если приступит с расспросами Донцова, а кто-нибудь из больных, например Русанов, подтвердит, что она никаких уколов Костоглотову не делает, – ведь так можно и потерять место в клинике, и получить дурной отзыв в институт.
Риск – а во имя чего? Колесу игры было некуда дальше катиться. И взглядом, расторгающим условие не делать уколов, Зоя прошлась по Олегу.
Олег же явно видел, что Вега не хочет на него даже смотреть, но совершенно не мог понять – отчего это, почему так внезапно? Кажется, ничего не произошло. И никакого перехода не было. Вчера, правда, она отвернулась от него в вестибюле, но он думал – случайность.
Это – женские характеры, он совсем их забыл! Всё в них так: дунул – и уже нету. Только с мужиками и могут быть долгие ровные нормальные отношения.
Вот и Зоя, взмахнув ресницами, уже его упрекала. Струсила. И если начнутся уколы – что между ними ещё может остаться, какая тайна?
Но что хочет Гангарт? – чтоб он обязательно делал все уколы? Да почему они ей так дались? За её расположение – не велика ли цена?.. Пошла она… дальше!
А Вера Корнильевна тем временем заботливо, тепло разговаривала с Русановым. Этой теплотой особенно выделялось, как же она была обрывиста с Олегом.
– Вы у нас теперь к уколам привыкли. Переносите свободно, наверно – и кончать не захотите, – шутила она.
