Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
— Идет! — согласился Званцев. — Обдумаешь на досуге все, как следует, да в институте поговоришь. Тогда-то и придет постепенно правильное решение. Кстати, выдам тебе, Алеша, маленький секрет: профессор Сафьянов намерен посидеть на Чогоре, чтобы хорошенько познакомиться там с твоими делами. А уж после этого он решит вопрос о том, отзывать тебя с Чогора или нет. Но это — между нами, — подмигнул он Колчанову. — Ну, что же, товарищи, — Званцев встал, — не смею больше задерживать вас. Так ты когда в Хабаровск? — спросил он Колчанова, пожимая ему на прощание руку.
— Сначала нужно съездить на Чогор. Там будет видно…
— Тогда желаю тебе счастливого пути.
Колчанов и Гаркавая молча шагали рядом по коридору, а потом по лестнице вниз. Только у выхода Лида сказала:
— До свидания, Алексей, я пойду к себе в райком.
— До свидания, Лида, — рассеянно буркнул Колчанов. Он холодно поклонился Гаркавой и решительно направился к выходу. Отчуждение, кажется, стало теперь взаимным. А может быть…
7. На Чогор!
Разное говорили о Колчанове, когда речь заходила о том, что удерживает этого молодого человека в уединении на озере Чогор. Одни судили о нем, как о человеке, вообще любящем уединение и отшельническую жизнь среди природы и поэтому избравшем профессию ихтиолога. Другие рисовали его как заядлого охотника и рыбака, для которого нет на свете ничего дороже тишины лугов и задумчивого шелеста трав, утренних карасиных зорек и страстного утиного кряка на вечерней заре в пору весеннего перелета дичи.
Может быть, правы были частично и те и другие, потому что Колчанов действительно легко переносил уединение и любил в свободную минуту поохотиться за дичью или поудить карасей, не говоря уже о том, что, как и всякий человек, он любил природу. Но все-таки не это было главным.
Колчанов был коренным москвичом, хотя детство провел на Сахалине и в Приморье, куда возил за собою семью отец геолог. Постоянные разговоры в семье о проблемах изучения дальневосточной природы, вероятно, сказались на выборе профессии: серьезный и вдумчивый мальчик еще в средней школе выбрал свой путь. Труд отца и его коллег всегда был для него живым примером того, каким должен быть исследователь природы: он изучает именно то, что видит своими глазами, берет своими руками. Он презирал кабинетных сидней, не считая их за ученых. Все это не могло не сказаться на формировании характера молодого специалиста. Когда он получил диплом выпускника Московского университета, цель его жизни и средства для достижения этой цели были ему совершенно ясны: как можно больше собрать живых наблюдений, чтобы разгадать потом как можно больше тайн, которыми так богат подводный мир каждой реки, а тем более Амура. А для этого нужно быть там, где лучше всего можно вести поиски.
Именно эта страсть исследователя удерживала Колчанова на озере Чогор и властно манила его на Бурукан. Но он столкнулся здесь с тем, что не входило в его планы, когда родные и друзья провожали его на Ярославском вокзале: с необходимостью, как он потом говорил, хирургического вмешательства в природу. Мысль о попытке восстановить нерестилища на Бурукане пришла к нему еще в прошлом году, когда было в основном закончено обследование русла и поймы Бурукана и когда стало ясно, что без немедленного вмешательства человека Бурукан погибнет как нерестовая речка. С этим Колчанов не мог мириться. Но что можно сделать помимо строительства рыбоводного завода, он тогда не знал. Дальнейшая же задержка строительства завода могла привести к гибели последних нерестилищ на Бурукане, тем более, что здесь вовсю хищничали браконьеры.
Еще в прошлом году, весной, а потом осенью, Колчанов побывал на Бирском рыбоводном заводе и там подробно познакомился с аппаратом Вальгаева. Этот аппарат разрабатывался для инкубации икры непосредственно в местах нереста кеты и не требовал капитальных сооружений. По идее изобретателя, его можно было построить из подручных средств. Колчанов, хотя и видел его несовершенства, уверовал в будущее этого аппарата. Уже тогда родилась у него идея испытать его на Бурукане. Он опасался одного: вдруг здесь не хватит местных производителей — лососей; возить их из других речек было ему не под силу. Прошлогодняя и нынешняя поездки на Бурукан были предприняты для проверки нескольких мелких ключей, впадающих в Бурукан и неизученных ихтиологами в период основного обследования. Читателю уже известно, чем кончились эти поездки: Колчанов обнаружил вполне достаточную базу для сооружения там аппарата Вальгаева. Теперь он мог смело приступать к осуществлению своей идеи. Но сначала надо было решить, что предпринимать: либо окончательно рвать свои отношения с профессором Сафьяновым, а может быть и с институтом, и надолго связать судьбу с Буруканом, либо отказаться от мечты воскресить Бурукан, вернуться в институт и целиком отдаться научно-исследовательской работе.
Этим, однако, не исчерпывалась вся сложность положения Алексея Колчанова. На пути вставало еще одно препятствие — запрет рыбинспектора Кондакова ловить производителей кеты на месте нереста, хотя Колчанов и догадывался, что Кондаков руководствуется отнюдь не соображениями охраны естественных нерестилищ…
…Было немногим более пяти часов, когда Колчанов вышел из райкома партии. Дел в Средне-Амурском больше не оставалось, и он решил немедленно отправляться на Чогор. Шурка Толпыгин был давно готов, погода стояла хорошая — тихая, ясная, довольно теплая. Не беда, что они доберутся поздно. В конце концов можно переночевать у бакенщика на Шаман-косе и заодно завезти ему пса, который вот уже третьи сутки сидит на привязи во дворе гостиницы и до чертиков надоел ее обитателям тем, что бесконечно скулит.
Как ни торопился Колчанов, но меньше чем за полчаса собраться в путь не удалось. Наконец все готово, Шурка оттолкнулся от берега. Колчанов завел мотор и хотел уже включить скорость, когда увидел Лиду Гаркавую. Она махала рукой, по-видимому, что-то кричала, но голоса се Колчанов не слышал: мешал шум мотора. Пришлось снова подъехать к берегу и заглушить мотор.
— Ты что же, Алексей, даже не зашел попрощаться? — еле переводя дыхание, спросила она, садясь на нос моторки.
— Извини, Лида, — Колчанов мягко и искренне улыбнулся, — спешим засветло добраться до Чогора.
— Как же успеете засветло, когда на дворе уже вечер, а впереди почти сто километров! Да еще хочешь искать толстолобов. А впрочем, смотри сам, дело твое. Я вот с чем: звонили из института и просили передать тебе и Николаю Николаевичу, что первого июня заседание Ученого совета, твое присутствие обязательно. Это первое. Второе — Иван Тимофеевич и Николай Николаевич поедут на Чогор завтра, потому что вечером Николаю Николаевичу предстоит разговор с Москвой. С ними поеду я и Петр Григорьевич Абросимов. Знаешь, бывший директор школы, пенсионер? Он согласился руководить школой-бригадой.
— Ну что ж, хорошо. Буду ждать вас.
— И прошу тебя, Алеша, подумай, пожалуйста, насчет программы и лекций для ребят.
— Ладно, подумаю.
Гаркавая долго провожала взглядом моторку. Легкая, стремительная лодочка, казалось, летела над самой поверхностью воды, навстречу вечерним лучам солнца, прочерчивая длинную пенящуюся борозду. Создавалось впечатление, что она берет разгон, чтобы подняться в воздух и вот-вот взлетит — уже оторвалась от воды вся ее передняя часть, и только корма, на которой сидит, подавшись всем корпусом вперед, Колчанов, еще царапает поверхность воды. Колчанов то и дело придерживал козырек своей старенькой кепчонки, поглубже натягивая ее на глаза, чтобы не сдуло встречным потоком воздуха. Он застыл в этой напряженной позе, будто изваянный скульптором. Грустная уходила с берега Лида: хоть бы раз повернул лицо в ее сторону!
Через полтора часа путники были уже более чем в пятидесяти километрах от Средне-Амурского. Там Колчанов свернул в тихую старицу Амура, глубоко вдающуюся в правобережье поймы. На излучине старицы начинался и уходил в луга большой залив, связанный системой озер и проток с Чогором. В этом огромном водном лабиринте в летнее время держался на выпасе толстолоб — одна из удивительнейших рыб Амура.
