Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
– Что же тогда добрый поступок? – усмехнулся я.
– Добрый поступок?.. Это вот, например, – он оглядел комнату и указал на стеклянный ящик, в котором покоился мой спичечный дом.
– Что это? – спросил я сдавленным голосом, потому что дыхание перехватило.
– Это вы не знаете. Это работа одного мальчика, – в голосе Николая Ивановича появились родительские нотки. – Выполнена она давно, более двадцати лет назад. На мой взгляд, это и есть прекрасный, а следовательно, добрый поступок. Посмотрите, как он просто и убедительно выразил волновавшую его идею.
– Какую же идею?.. – спросил я, мучительно краснея.
– Идею братства, разве не видите? Да вы подойдите поближе, подойдите! Эта вещь стоит того, чтобы ее рассмотреть... Несомненный талант.
– А что с ним... сейчас? – спросил я, подойдя к полке и склонившись над своим творением.
– Ничего о нем не знаю, кроме того, что звали его Женя. Ваш тезка, – улыбнулся Николай Иванович. – Мне даже увидеть его не довелось. Есть только старенькая фотография.
– Вот как? Не покажете? – сказал я, стараясь скрыть волнение.
– Отчего же, – Николай Иванович удалился из комнаты и вернулся уже с альбомом, который положил на стол, накрытый кружевной скатертью.
Он торжественно распахнул его, и я невольно вздрогнул: с первой страницы глянул на меня большой портрет Ивана Игнатьевича, моего незабвенного старика, владельца особняка с мезонином, где я клеил спичечный дом.
– Это мой отец, – сказал Николай Иванович, переворачивая страницу.
Он сразу последовал к концу альбома и где-то страницы за три до конца указал на снимок, в котором я узнал себя в возрасте примерно четырнадцати лет рядом с братом Федором. Мы оба в одинаковых курточках-«москвичках» стояли в обнимку у крыльца нашего дома – веселые, стриженные наголо... Как эта фотография попала к Ивану Игнатьевичу? Вероятно, я сам же ему и подарил, да забыл об этом.
– Вот Женя, – Николай Иванович указал на моего брата.
– Ну уж нет! – вырвалось у меня.
– Простите?
– Женя тот, который выше, – сказал я.
Николай Иванович недоверчиво и с опаской взглянул на меня.
– Откуда вы знаете?
– Потому что это я, – проговорил я как-то неловко, отчего хозяин отодвинулся, пристально глядя на меня. Он перевел взгляд на фотографию, снова на меня, хмыкнул.
– А вы... не шутите, Евгений Викторович?
– Вашего отца звали Иваном Игнатьевичем. Он жил в особняке на... – я назвал точный адрес. – Умер в пятьдесят седьмом году. Я видел, как его хоронили. И вас помню, – у меня во рту почему-то пересохло. – А до того я три года ходил к нему в мезонин, клеил этот дворец. Это все правда.
Николай Иванович молча слушал мой рассказ, глаза его увлажнялись. Вдруг он крепко обнял меня, и я вновь почувствовал его силу.
– Родной вы мой!.. Простите, но вы... этот мальчик значит для нашей семьи слишком много! – объяснял он глухо, не выпуская меня из объятий. – Это наш добрый гений, ангел-хранитель. Отец перед смертью... это так не расскажешь. Я знал, что встречу вас...
Николай Иванович отодвинулся, взглянул мне в глаза, но тут же отвел их – слишком разительна была перемена, произошедшая с мальчиком за четверть века.
– Я ведь и фамилию вашу знал, но забыл. Отец называл как-то. Помню, необычная какая-то фамилия... – замялся он.
– Демилле, – сказал я против воли холодно.
– Вот-вот! – он облегченно вздохнул. – Женя Демилле. Вот вы какой стали...
Я молча переминался с ноги на ногу. Николай Иванович выглянул из комнаты и громко позвал:
– Надя, иди сюда!
На его зов пришла небольшого роста худенькая женщина с седой головой, но глазами ясными и молодыми. Она на ходу вытирала о передник руки.
– Это Женя! – объявил ей Николай Иванович. – Тот самый, что сделал дворец!
– Да ты что... – охнула она.
По ее лицу я видел, что она не верит. Она присела перед альбомом и, быстро взглянув на фотографию, перевела взгляд на меня, стремясь отыскать в нынешнем моем облике черты того мальчика.
– А не похож вроде... – неуверенно сказала она.
– Да ведь не тот, Надюша, не тот! Вот он! – Николай Иванович ткнул в фотографию пальцем. – Вот это Женя. А то его брат.
– Да... Этот похож... – неохотно признала она. – В глазах что-то есть.
– Помнишь, отец про него рассказывал? Про вас, простите... – Николай Иванович невольно обратился ко мне с почтением. – Пока есть такие мальчики, так он говорил, я за революцию спокоен...
И тут, наконец, прорвалось напряжение, долго сдерживаемое мною. Я отвернулся к окну, смахивая ладонью слезы с глаз. Жена Николая Ивановича выскользнула из комнаты, а хозяин обнял меня сзади за плечи и прижал к себе.
– Ничего, бывает... Бывает... – повторял он.
Я присел на тахту. Николай Иванович устроился напротив меня на стуле, продолжая разглядывать с жалостью и нежностью, как блудного сына, вернувшегося в дом.
– Как видите, Николай Иванович, я нынче не совсем тот... Совсем не тот, – сказал я сухо, разводя руками. – Так что, пожалуй, мне лучше уйти.
Он поглядел на меня суровее.
– Желаю вам сохранить наилучшую память о вашем Жене, – продолжал я с горькой усмешкой. – Домик я у вас оставлю. Он вам по праву принадлежит за давностью лет... – я поднялся с тахты.
– Здорово тебя прижало, – наконец сказал Николай Иванович.
Его трезвое «ты» остудило меня, я угрюмо замолчал, раздумывая только о том, как бы побыстрее покинуть этот дом, где слишком любили меня, чтобы можно было это вынести.
– Значит, так... – негромко, с затаенной угрозой произнес Николай Иванович. – Останешься ты здесь, никуда не пойдешь, потому что идти тебе некуда. Считай себя членом нашей семьи, поэтому церемониться друг с другом не будем. Буду держать тебя под домашним арестом...
– Вот как? – я постарался придать голосу независимость, но вид Николая Ивановича был столь грозен, что получилось испуганно.
– ...Минимум две недели, – закончил он.
– Почему?
– Пьешь, – коротко ответил он.
– Кажется, это мое дело? Личное...
– Ошибаешься. Дело это общественное. Тебе остановка нужна, иначе расшибешься.
– Что же вы меня – запрете и свяжете?
– Ты сам себя свяжешь. Собственным словом, – его речь становилась все жестче.
Он снял с полки футляр со спичечным домом, поставил на стол и убрал стеклянный колпак. Мое творение предстало в первозданном виде: стали различимы швы между спичками с мелкими закаменевшими капельками клея, стала видна огромная кропотливая работа, дни и месяцы моей юной жизни, вложенные когда-то в это сооружение без всякой видимой цели, с одним лишь желанием организовать кусочек пространства в соответствии со своим неосознанным идеалом.
– Давай обещание, что не выйдешь из этого дома, пока я тебе не разрешу, – Николай Иванович занес огромную свою ладонь над луковкой спичечной церкви. – Иначе раздавлю я твою игрушку, и сам ты понимаешь, что ходу назад тебе в этом случае не будет. Только туда, в пропасть...
– ...Хорошо. Я согласен. Даю слово, – сказал я, кривясь.
Он водрузил колпак на прежнее место, убрал дворец со стола.
– Вы уж извините, Евгений Викторович, что пришлось прибегнуть к сему. Вы сейчас здраво судить не можете. Вам передышка нужна, возвращение в ясное сознание. Тогда и решите сами. А сегодня я за вас решаю.
...Вот так я неожиданно для себя оказался под домашним арестом в чужом доме, то есть не совсем в чужом, в каком-то смысле даже в родном. Вечером меня познакомили с остальными членами семьи Николая Ивановича – сыновьями Алексеем и Юрием, старшеклассниками, и дочерью двадцати трех лет – той самой девочкой, которую я встречал в коляске у своего дома давным-давно. Звали ее Аля, о полном имени я не спросил. Вероятнее всего – Алевтина. Она была такого же невысокого роста, как и мать, но черты лица жестче, в этом было больше сходства с отцом, а глаза жгучие и вопрошающие.
Это ее комнатку с тахтою я занял вчера ночью, явившись нежданным гостем.
