В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович (е книги txt) 📗
На вошедшего с мешком Абдильду она взглянула как бы из другого мира, куда ему нет доступа. Она, пожалуй, готова была сейчас принять смерть — чтобы остаться так навсегда, в бархате и серебре.
Но Абдильда, мельком на нее взглянув, не схватился за нож, а усмехнулся даже как бы и одобрительно. Опустив на ковер мешок, он выбросил из него ворох женской одежды: платье, шаровары, красный чапан и мягкие кожаные сапожки.
— Надень, — коротко приказал он.
Выбравшись из своего бренчащего балахона, Лейла, подняв одежду, ушла с ней за занавеску. Спустя малое время она появилась оттуда — другая, как бы вдруг повзрослевшая и не принадлежащая никому.
— Поди сюда, — сказал Абдильда, и она подошла, но не очень близко.
Нагнувшись над мешком, Абдильда пошарил в нем руками и вытащил «золотые брови» — наголовный обруч с привешенными к нему золотыми стрелками, главное украшение невесты.
— На!
Настороженно глядя на старика, Лейла надела обруч на голову.
— Красивая девка, — цепко оглядывая внучку, пробормотал Абдильда. — Худая только…
— Это все — мне? — спросила Лейла и вытянула голову, как бы боясь не расслышать ответа.
— Тут усьма в банке, — не ответил Абдильда, — брови намажь… И прибери — скоро жених приедет.
Выйдя из юрты, он долго глядел на кишлак внизу. Потом подошел к лошади и, вздыхая, стал отвязывать от седла баранью тушу, розовую и еще теплую.
Крутя ручку сепаратора, Каменкуль неизменно получала от этого удовольствие. Вот и сейчас, закончив уже крутить, она испытывала благодушие и приятную легкость, праздничное какое-то головокружение — как будто бы это она сама только что плескалась и кружилась в молочной пене и теперь вот стала масляной и гладкой.
— Скажи, Кудайназар, — позвала она, — что это за юрту ставит Абдильда в Коинды?
Кудайназар плел камчу из девяти тонких, как шпагат, полосок сырой киичьей кожи. Закусывая зубами конец полоски, он с силой натягивал ее, а пальцами выравнивал, округлял тугое тело камчи. Нелегко плести камчу из девяти полосок.
— Дурит Абдильда, — сказал Кудайназар. — Он думает, что я настоящий хан. Иначе зачем мне юрта в Коинды?
— Мы переедем жить в юрту? — спросила Каменкуль. — Здесь все под рукой, и соседи…
— Нет, что ты, — рассеянно сказал Кудайназар, опуская камчу в тазик с водой. — Я съезжу сегодня, посмотрю — и все. Чтоб Абдильда не обижался.
— Таджики говорят, что там красиво, — сказала Каменкуль, подсаживаясь поближе к мужу. — И юрта — белая.
— Белая, — подтвердил Кудайназар. — Я еще не видал… Это Абдильды юрта, сколько лет она у него в чулане пролежала — хоть проветрит.
— Абдильда хитрый, — сказала Каменкуль. — Всю жизнь сидел на своем добре, а теперь вдруг слез. — Она быстро повернула голову, взглянула через плечо, сепаратор стоял на своем месте, на сундуке, накрытый ситцевой тряпкой.
— Он себя не обойдет, — сказал Кудайназар, разминая камчу в воде, — ты не бойся… Старый, старый — а голова у него варит хорошо.
— А этот урус, что приезжал, сахар привез, — спросила вдруг Каменкуль, — он умер? У Большого камня?
— Что это ты вспомнила! — недовольно сказал Кудайназар, вытягивая камчу из тазика.
— Он был не хитрый, — сказала Каменкуль.
— Он не хитрый, — в упор глядя на жену, сказал Кудайназар. — Он — страшный.
Каменкуль молчала, и несогласное это молчание ударило, стегнуло Кудайназара.
— Страшный! — крикнул он, отшвыривая камчу. Мелькнув, камча ударилась о стену и оставила на серой глине влажный змеиный след. — Он не может понять, что мы за люди, и жалеет нас! Он все здесь хочет сделать по-своему — а нам этого не надо!
— Он плохой, Кудайназар, он плохой, — испуганно глядя на бушующего мужа, сказала Каменкуль. — Ты лучше знаешь…
— Я не говорю, что он плохой, — сгорбив плечи, глухо сказал Кудайназар. — Я говорю, что он — страшный… Дай-ка мне сапоги, поеду я.
Увидев подымающегося Кудайназара, Абдильда поскакал ему навстречу. В юрте остались гости: Гульмамад с Телегеном и один из таджиков, хорошо умеющий варить плов с курагой. Таджик суетился над казаном и вдумчиво вдыхал сладкий пар, бивший из-под сдвинутой крышки. Мясо для бешбармака уже поспело.
Лейла сидела за занавеской. Она сидела там уже битый час: Абдильда отослал ее туда, как только первый гость подъехал к юрте. Ей было все равно, где сидеть и ждать. Она знала, что ее позовут, когда придет время.
Кому именно Абдильда отдает ее в жены — этот вопрос дразнил воображение Лейлы, но не занимал ее целиком. В конце концов, все мужчины одинаковы: одно и то же делают со своими женами, и жена Телегена работает на своего мужа точно так же, как Каменкуль на Кудайназара. И — стар ли муж или молод, мал ростом или велик — нет такой женщины, которая не кричала бы и не плакала, когда подходит ее время рожать… Само ожидание, само это сидение за занавеской — вот что переполняло все существо Лейлы сладким волнением и гордостью. Скоро это сидение закончится тем, что придет кто-то, к кому она выйдет отсюда, как только ее окликнут, — и сразу она превратится из мусорной девчонки в женщину Лейлу, такую, как другие. В благодарность за это она готова была без сопротивления принять все, что бы ни ожидало ее после выхода из-за занавески. Она боялась только одного: как бы Абдильда не передумал.
К разговору в юрте она прислушивалась рассеянно: Гульмамад обсуждал с таджиком обстоятельства погоды и виды на сурчиный расплод. Телегена сурки не занимали; он громко вздыхал и переходил от казана к котлу с мясом, обнаруживая голод.
Копыта простучали тяжело и отчетливо, как будто тропа проходила не по склону горы, а по сердцу Лейлы. Она быстрым движением поправила «золотые брови», одернула чапан.
— Заходи в твой дом, садись на хозяйское место! — услышала она голос Абдильды. Она пожалела о том, что в новой занавеске еще нет дырок.
Оглядевшись, Кудайназар повесил карабин на плетеную стенку юрты, обошел достархон и сел на ковер против двери.
— Садись рядом со мной, Абдильда, — сказал он, отодвигая от себя свободную подушку, крытую бухарским шелком в желтых и фиолетовых разводах. — Ты хорошо все это сделал.
— Сегодня почетное место рядом с тобой занято, — немного в нос сказал Абдильда. — Завтра я там посижу, если захочет Аллах… У тебя новый дом, сегодня рядом с тобой пусть посидит новая хозяйка. Прими мой подарок, хан Кудайназар! Самое дорогое отдаю…
Абдильда прослезился бы, если б помнил, как это делается. Подойдя к занавеске, он широко и резко ее отдернул. Кудайназар и гости внимательно наблюдали за его действиями.
— Иди! — сказал Абдильда, и Лейла, звеня «золотыми бровями», ожерельями и подвесками, шагнула затекшими ногами, подошла, села рядом с Кудайназаром, немного позади.
Гости молчали одурело, только Телеген нарушил тишину, выплюнув муху, не вовремя залетевшую к нему в рот. Абдильда, как стоял с краем занавески в руке, так и остался там стоять.
— Что это ты придумал, Абдильда… — проворчал Кудайназар, искоса глядя на Лейлу. — Есть у меня хозяйка, одной хватает.
Сидя прямо, положив руки на колени, Лейла плакала мелкими, злыми слезами. Губы ее дергались, острый подбородок прыгал.
— Не обижай, Кудайназар, — Абдильда отпустил наконец занавеску и теперь стоял, сведя руки под животом. — Вон, и люди твои скажут: от души дарю, без калыма. Прими!
— Хорошая девка, — одобрил Телеген. — Что-то раньше я ее тут не видал.
Лейла плакала, но с места не двигалась. Где ей велели сидеть, там она и сидела. Повернув голову к плечу, Кудайназар глядел на нее цепко.
— Нет, Абдильда, — решил Кудайназар. — Давай есть, а потом отвези ее куда-нибудь отсюда.
Таджик молча и быстро разбросал боорсаки [20] по достархону и поставил котел с мясом. Кудайназар выбрал жирный кусок, протянул неподвижной, как пень, Лейле.
— Ешь! — сказал Кудайназар. — Что это тебя дед до сих пор взаперти держал… Посоли мясо-то!