Месс-Менд, или Янки в Петрограде (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVIII - Шагинян Мариэтта Сергеевна
Она откусила кусочек груши и вдруг рванулась с места.
Я успела разглядеть страшную судорогу, пробежавшую у нее по лицу. Она даже не вскрикнула. Я бросилась к ней. Она умерла. Я кинулась в кухню, — Кэт исчезла. Тогда я схватила другую грушу и, едва сознавая, что делаю, сунула ее в карман, а потом опустилась возле мамы, сотрясаемая страшнейшим ознобом. Это не была скорбь, это не был ужас. В ту минуту я чувствовала только одно: ненависть! Ненависть переполняла меня и вызывала сердцебиение, я едва не лишалась сознания, я клялась себе каждой каплей крови убить Рокфеллера, отомстить ему за маму и за нерожденное дитя. В эту минуту в комнату без стука и без спроса вошел незнакомый человек в очках. Он объявил, что он полицейский врач и что за ним прибегала наша Кэт. Я поняла, что окружена врагами и должна молчать, чтоб спасти себе жизнь. Он спросил, отчего умерла мама. Я ответила, что от припадка. Он спросил, бывали ли такие припадки раньше. Я ответила: бывали. Он немедленно написал что-то на бумажке и маму похоронили на другой день. Я ни до чего не дотронулась, Кэт не вернулась. Через несколько дней мне удалось найти врача, который произвел анализ полусгнившей груши. Он сказал, что она наполнена страшнейшим ядом, убивающим тотчас же, как только он проникнет в человека. Он дал мне по моей просьбе письменный анализ этой груши. Спустя некоторое время я заметила, что за мной следят. Тогда я притворилась совершенно безвредной, я вела себя тихо, наивно, непритязательно. Меня оставили в покое. Чтоб замести следы, я перебралась в Нью-Йорк…
Здесь мисс Ортон запнулась. Тингсмастер положил ей руку на голову и успокоительно сказал:
— Говорите, дитя мое.
— Смыслом всей моей жизни стало одно — отомстить; жизнью всего моего сердца стало одно — ненависть. Я следила за Рокфеллером, пока у меня хватило средств. Потом деньги иссякли, я стала давать уроки музыки, обезобразив себя до неузнаваемости. Мне удалось получить доступ в хорошие дома и узнать кое-что о семействе Рокфеллера. Так, я узнала, что он женился на мистрисс Элизабет Вессон через несколько месяцев после смерти моей матери. Но отомстить ему в моем положении полунищей учительницы музыки было невозможно. В доме, где я давала уроки, часто бывал богатый банкир Вестингауз. Мне показалось, что он подходящий человек, и я продала себя банкиру Вестингаузу, чтоб иметь деньги.
Мисс Ортон произнесла это бестрепетным голосом. По широкому лицу Тингсмастера прошли грусть и сострадание. Девушка продолжала:
— Чтобы иметь козырь в руках, знать всех, а самой оставаться ни для кого неведомой, я сочинила игру с маской. Я — та знаменитая «маска», которая интригует весь Нью-Йорк. И вот, очутившись уже у цели, заплатив за это жизнью, совестью, самою собой, я вдруг узнаю, что Рокфеллер уже убит. Он ушел от моей мести. Я спешу к его нотариусу Крафту, знавшему мою покойную мать, но тот погиб, а вместо него в конторе… вместо него в конторе…
— Странно, — прервала она себя, хватаясь за лоб рукой, — у меня чудная память, я всегда все помню, а вот сейчас не могу припомнить, кто был в конторе вместо Крафта… Я даже не помню, о чем я с ним говорила. Но помню завещание Рокфеллера: он все свои богатства оставил не семье, а комитету фашистов для борьбы с Советской Россией.
— Мисс Ортон! — вскричал Тингсмастер. — То, что вы говорите, важное дело. Вы не путаете, не ошиблись?
— Нет, не ошиблась. Это я прочитала своими глазами, Но я ушла из конторы, а молодой человек Друк дал мне свой адрес, чтоб я пошла к нему в четыре часа. Мне показалось, он знает какую-то тайну, но только чего-то или кого-то боится… Друк, Бруклин-стрит, 8. Я вышла к Гудзону, чтоб убить время до четырех, и больше ничего не помню.
Страшная бледность покрыла ей щеки. Она опустила голову на грудь и шепнула:
— Мне очень плохо, мне странно, что я стала как будто забывчива.
Тингсмастер внимательно посмотрел на нее и принес ей воды с виски. Когда она выпила и пришла в себя, он спросил ее:
— Дорогая мисс, скажите мне, чего бы вам теперь хотелось?
— Отомстить Рокфеллеру, — медленно ответила девушка, — ему нельзя, он умер, — значит, отомстить Артуру Рокфеллеру, его сыну.
Наступило молчание. Тингсмастер помешал уголь в камине, прошелся несколько раз по комнате, потом остановился и взглянул на бледную девушку.
— Слушайте меня, мисс Ортон. Вы попали к людям, цель жизни которых — борьба с Рокфеллером, и не с одним, а со всеми Рокфеллерами в мире. Но, дорогая моя мисс, мы боремся не оттого, что ненавидим отдельных людей, и мы не хотим кровожадной борьбы. Мы боремся потому, что тысячи наших братьев и мы сами погибаем, не видя настоящей жизни. Мы боремся потому, что дети бедняков задыхаются в подвалах, лишенных солнца и воздуха, потому, что наши юноши посылаются убивать таких же несчастных, как они сами, во время войны, загоняются в рудники и на фабрики во время мира. Мы боремся не для того, чтоб отомстить. Мы хотим установить справедливость на земле и светлую жизнь для каждого человека, от первого до последнего. Понимаете вы меня?
— Тингсмастер! — воскликнула девушка, вскочив с места. — Вы удивительный человек, вы прекрасны. Я хотела бы чувствовать то, что вы говорите. Я знаю, вами движет любовь, а я не могу, не могу любить! Но вы не смеете отказать мне в поддержке, вы должны взять меня в свой союз и поручить мне дело ненависти. Я убью Рокфеллера! Я убью всех, кого надо!
— Мы не хотим убивать, — ответил Мик, — мы не воруем, не убиваем, не мстим. Мы добились того, что все вещи, выделываемые руками рабочих, нас слушаются, — но мы от этого ни на один цент не богаче. Мы всюду проникаем, мы открываем кладовые банка, но ни один из нас еще не похитил ни одного доллара. И руки наши не обагрены ни единой кровинкой врага.
— Тингсмастер, вы не смеете мне отказать. Ну, хорошо… Пусть! Я буду действовать одна. Я все равно вернусь в Нью-Йорк и убью Рокфеллера.
Мисс Ортон встала, забыв, что на ней рабочий костюм Лори. Мик взял ее за плечо и усадил снова в кресло.
— Вы останетесь у нас, покуда не поправитесь, — сказал он просто, — а там мы увидим. Виллингс, Нэд!
В комнату так быстро вбежали оба приятеля, что не было необходимости спрашивать их, дошло ли до их ушей все говорившееся в комнате. С ними вместе вбежал и вымазанный дегтем Лори.
— Тингсмастер, — воскликнул он, едва переводя дух, — вот нож, которым ее пырнули. Я был у аптекаря, он говорит, что нож отравлен страшнейшим ядом. А вы, мисс Ортон, лучше бы не хлопотали о Друке. Он удрал. Говорят, он обокрал Крафта и удрал с его деньгами.
— Тише ты, Лори, — остановил его Тингсмастер. — Положи нож на стол и не пугай бедную мисси. Я прошу кого-нибудь из вас, ребята, раздобыть ей женское платье.
— Кстати, Мик, — продолжал Лори выкладывать свои новости, — дровяная барка на Гудзоне оказалась с потайной комнатой. А ее хозяин… ее хозяин… чорт побери, я не помню, что такое с ним было… Надеюсь, ребята не имели с ним столкновения, когда носили туда одежду?
— Да что ты, Лори! — ответил Виллингс. — Отто-булочник ходил туда и, сколько ни рыскал, не нашел и следа барки. Она сгинула, точно во сне нам приснилась. Мы ломали голову, что это за наваждение и куда ты делся.
— Сгинула, — повторил Лори, и по спине его пробежал холодок непонятного ужаса.
Глава тринадцатая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДРУКА В КОСТЮМЕ
Как только кончились занятия в конторе Крафта, мистер Друк широко зевнул, изобразил на лице блаженное утомление, поглядел в зеркальце, пригладил голову и, добродушно простившись со всеми черномазыми, отправился, помахивая тросточкой, восвояси.
Мистер Друк был парень хоть куда. Он отлично знал, что люди не имеют глаз на спине. Но, с другой стороны, ему было известно, что часовые и ювелирные магазины имеют двойные зеркала, заменяющие вам любой глаз, куда бы его ни приставили. В то же время мистер Друк собирался, видимо, завести себе новые запонки, так как восхищению его перед витринами ювелира Леонса положительно не было пределов. Широко раскрыв рот и пожирая глазами пару алмазных запонок, мистер Друк стоял до тех пор, покуда не разглядел человека, неотступно за ним следовавшего. Тогда он вошел в магазин, купил запонки, разговорился с ювелиром о том, о сем, вышел с черного хода на другую улицу и по трамваю добрался к себе на Бруклин-стрит. Дело в том, что мистер Друк начитался Габорио и Конан-Дойля. Мистеру Друку давно уже хотелось быть замешанным в какое-нибудь чудовищное преступление в качестве сыщика. И вот надежды его как будто начинали сбываться.
