Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин Саввич (читать книги без .TXT) 📗
— Зрение отличное, — сказал окулист. — Ступай, мальчик. Очки тебе не понадобятся… Годишься на сигнальщика!
Но врачи ничего не решали сами, и была создана еще одна комиссия, которая, сверяясь с медицинской карточкой, вела с юнгами собеседования. Беседы эти носили самый дружелюбный характер. Офицеры как бы прощупывали каждого юнгу на смышленость, особо отмечали любовь к технике. Савка показал на комиссии свои сочинения, и ему сказали:
— Школа станет готовить мотористов-дизелистов, боцманов торпедных катеров, радистов-операторов и рулевых-сигнальщиков. В боцмана ты не годишься: слишком хрупок, а там работа тяжелая. Слух у тебя неважный. Вот и выбирай сам…
Ясно! Кто стоит на мостике? Кто больше всех видит?
— Конечно, рулевым! Конечно, хочу сигнальщиком!
— Ну, так и запишем.
Вышел он, счастливый до изнеможения:
— Я в рулевые… вот здорово!
— Еще один извозчик, — засмеялись радисты.
На дворе уже построили отдельно двадцать пять юнг, самых крупных, самых здоровых, которым суждено стать боцманами. Среди них Савка разглядел Мишку Здыбнева и Витьку Синякова.
Мимо Савки рысцой пробежал Мазгут Назыпов.
— Еще увидимся! — крикнул он на бегу.
Да! Сейчас рушились прежние знакомства и приятельства, отныне юнги должны были обрести новые дружбы — по учебе, по специальности. Кто-то зашел за спину Савки, закрыл ему глаза руками.
— Джек! — догадался Савка.
— Честь имею, — ответил Баранов. — И тоже зачислен в рулевые. Желательно, конечно, попасть на подводные лодки.
В отдалении от всех строились, уже с вещами, мотористы. Учебный отряд, живший в Кремле, вынужден потесниться, чтобы принять юнг-мотористов; там оснащенные аудитории, там на занятиях трещат клапаны дизелей… Всюду шла веселейшая перетасовка! Ротой рулевых будет командовать лейтенант Кравцов, под его начало попал и взвод боцманов. А два первых класса роты Кравцова приняли в свое подчинение знакомые старшины — Россомаха и Колесник. Как все хорошо! И черные роты уходили в черный лес, чтобы занять свои кубрики. Иногда слышалось:
— Рулевым — легкота: лево на борт, право руля. Это не то что у радистов. Плешь проедят разные там катоды и аноды!
— А вот дизелистам, тем еще труднее. Сопромат дают, как в институте. Механику, физику… А нам — ерунда: штурвал да флажки! Вон в кино рулевые: стоят себе на ветерке, баранку одним пальчиком покручивают.
Вдоль строя, развевая полами шинели, пробежал Кравцов:
— Прекратить болтовню! Или устава не знаете?
Ничего-то они еще не знают. Но скоро узнают.
Расселялись в лесу поротно. Возле озера Банного осели в землянках радисты, а боцмана и рулевые — подальше от Савватьева, в версте от камбуза. Зато здесь было полное раздолье: сказочный лес на холмистых угорьях, вокруг плещут озера, а море недалеко.
— Вот на лыжах-то будем… Красота!
Равнодушных не было, когда занимали кубрики. Не обошлось и без потасовок — кто посильнее, старался выжить слабейших с верхнего, третьего, яруса коек, чтобы самому наслаждаться «верхотурой». В многоликой ораве сорванцов, что наехали сюда со всех концов страны, уже чуялся воинский коллектив, но еще не спаянный духом боевого товарищества. Это придет позже…
Савку тоже сшибли вниз — с мешком вместе.
— Товарищ старшина, — пожаловался он Россомахе, — а меня рыжий спихнул сверху и сам забрался под потолок.
Россомаха был занят. Он свой класс размещал по левому «борту» землянки, а Колесник судил, рядил и мирил двадцать пять своих рулевых — по правому «борту».
— Ну, чего тебе? — не сразу отозвался Россомаха. — Как звать рыжего?
— Не знаю. У него во рту еще зуб железный.
Россомаха задрал голову:
— Эй, как тебя там? Объявись, красно солнышко.
Из-за бортика койки вспыхнула ярко-огненная голова, словно подсолнух высунулся из-за плетня.
— А обзываться нельзя! — заявил юнга с высоты яруса, сверкая стальной коронкой. — Я вам не рыжий и не красно солнышко, а товарищ Финикин.
— На што, товарищ Финикин, ты маленьких обижаешь?
— И не думал. С чего бы это? Я и сам небольшой…
Ладно! Савка расстелил свой матрас в нижнем ярусе, почти у самой палубы. С наслаждением вытянулся на койке. До чего же хорошо, когда у человека есть свой постоянный уголок, куда он складывает вещи и где нежит свои мечты… Тумбочек юнгам не полагалось, но зато над головой каждого плотники приспособили полочку. Савка аккуратнейшим образом разложил на ней свое богатейшее личное хозяйство: два тома собственных сочинений, ярко-розовый кусок туалетного мыла, трафарет для чистки пуговиц и полотенце. Разложил все это и затих на матрасе, блаженствуя. Он недурно себя чувствовал и в нижнем ряду, тем более, что рядом с ним, голова к голове, разлегся милый и славный дружище Джек Баранов — будущий покоритель глубин.
— Нравится? — спрашивал Джек, взбивая подушку.
— Еще бы! И читать будет удобно.
Россомаха уже гонялся вдоль «борта», срывая юнг с коек:
— Что вы тут разлеглись, словно паралитики? А ну вставай! На койках лежать в дневное время не положено. Ты что? Или дачником вообразил себя? Ишь развалились кверху бляхами, будто их, инвалидов труда, привезли на отдых в Сочи или в Пицунду…
Старшины стали учить, как заправлять койки. Одеяло подоткнуть с двух сторон под матрас. Вторую простыню стелить навыпуск.
— Финикин, ты все понял, что я сказал?
— Так точно. Когда по-русски — я все понимаю.
— Уже застелил свою коечку?
— Как приказывали. На ять!
Финикин думал, что старшина не рискнет акробатничать. Но Россомаха немало в жизни побегал по трапам, и через секунду он уже взлетел под самый потолок. Тотчас же сверху вниз, на «палубу», кувырнулся матрас Финикина, за матрасом — подушка и одеяло.
— Зачем врешь? — спокойно сказал старшина. — Думал, я поленюсь слазать? Перестилай заново!
Пришлось Финикину затаскивать матрас наверх — в зубах: руки-то заняты. Савка кинул ему под потолок подушку.
— Так тебе и надо, — отомстил он на словах.
Посреди кубрика — две железные койки для старшин. Возле них — столы для учебных занятий и чтения. Колесник прибил к своему «борту» плакат: «Краснофлотец, отомсти!» Россомаха гвоздями укрепил над своим «бортом» красочный лозунг политотдела флота: «Врагов не считают — их бьют!» Порядок в кубрике определился.
Россомаха погрозил своему классу молотком:
— Я разные эти морские фокусы знаю. Сам, будучи первогодком, в ботинки старшине объедки от ужина по ночам сыпал. Бывали случаи, когда старшина спит, а к его койке подключают электрические провода. Но со мной вам этого провернуть не удастся! Я вас всех, — энергично заключил он, — сразу выведу на чистую воду.
Забил в стенку гвоздь и развесил на нем свой бушлат.
— Кто среди вас московский? — спросил Россомаха.
Перед ним мгновенно вырос, как из-под земли, расторопный и быстроглазый подросток.
— Есть! — отпечатал он, приударив бутсами.
— Будешь старшим в классе… мне помощником. По опыту жизни знаю, что московские сообразительны и никогда не теряются.
— Есть быть старшим. Только я не московский, а ярославский.
— Так чего ты петушком таким выпорхнул?
— Вы же меня позвали!
— Ярославских не звал, — звал московского.
— Я и есть Московский, а зовут меня Игорем.
Россомаха скребанул себя в затылке:
— Все равно. Ярославские еще похлеще московских. Тоже пальца в рот не клади, откусят.
От дверей послышалась дудка дневального по роте.
— Внимание… Каперанг обходит кубрики.
В землянку шагнул Аграмов. Принял рапорты от старшин. Оглядел всех. Поплясал на «палубе», проверяя, не скрипят ли половицы. Потом сказал:
— Печи топить круглосуточно. Чтобы дерево просохло. Старшины, ввести на топку печей особое дежурство.
Хитро прищурясь, Аграмов вдруг присел на корточки.
— Посмотрим, где у вас табачок секретный хранится.
С этими словами Аграмов полез рукою на одну из полочек. Крякнул и извлек наружу «Критику чистого разума» Канта. Кажется, если бы начальник школы достал бы с полочки гремучую змею, и то не столь велико было бы его удивление.
