Вакантное место - Токарев Станислав (читать книги регистрация .txt) 📗
Именно это обстоятельство и беспокоило Айвара. Сергей был чудесный человек, интеллигентный и умный, он закончил два института — энергетический и физкультурный. Знающий тренер, хороший в прошлом велосипедист и горький пьяница. Айвар едва уговорил директора школы взять Маслякова на работу, уговорил под собственную ответственность. Срывался Сергей редко, но надолго и после приступов переживал, буквально ел себя поедом. Приходил подтянутый, наглаженный и словно вымытый со щелоком. Работал как зверь, ни себе, ни ребятам ни одного промаха, ни одной небрежности не прощал.
В свободный день перед соревнованиями Айвар решил навестить свою секцию.
Тренировались они в Измайловском лесопарке. Здесь было по-будничному безлюдно, ветви деревьев, гладко зачесанные тихим ветром, тянулись к Оленьему пруду, а на самой середине пруда, почти пересохшего от зноя, торчал наивный рыболов в сиреневой маечке и штанах, закатанных до коленей. Что он здесь ловил — непонятно, разве лягушек…
Маслякова Айвар увидел на обычном месте, на поляне за прудом. Он сидел на старой скамеечке, возле его ног разноцветной горкой лежали спортивные сумки ребят.
— Здравствуй, Ваня, — сказал он без удивления и помог Айвару сойти с велосипеда. — Проверяешь?
— Почему «проверяешь»? Просто соскучился.
Сергей улыбнулся тысячью белых морщинок красивого и грустного лица. Красивого издалека, а вблизи только грустного.
— Разрешите доложить. Играем в «догонялки». Тема занятия — развитие двигательной реакции.
Эту веселую игру на велосипедах придумал когда-то один старый и мудрый тренер. Повертеть в охотку педали, покричать, похохотать на извилистых дорожках, полянах, мостиках через ручьи, на крутых поворотах — вот что это была за игра. Пацаны и девчонки из велосипедных секций очень любили «догонялки», а хозяйственники спортшкол терпеть не могли, потому что инвентарь так и летел, особенно тормоза и спицы. Вот и пришлось найти научно-методическое оправдание: «Тема занятия — развитие двигательной реакции».
— Как дела? — спросил Калныньш.
— Кот великолепен. Дает всем фору сто метров. Остальные подходят. В соответствии с планом, — Сергей иронически ухмыльнулся. — Как твои?
— Более или менее.
— А скорее?
— Как это?
— Скорее «более» или скорее «менее»?
Калныньш не всегда понимал, что хочет сказать Масляков. Он пожал плечами.
На соседнюю дорожку вымахнул из лощины тощий, голый по пояс велосипедист в шапке козырьком назад. Затормозил, чуть не свалившись, соскочил, проорал что-то нечленораздельно-ликующее и полез через кусты, неся машину высоко над головой тонкими и коричневыми, как ветки, руками. Это и был Кот, Костя Звягин, гордость и надежда школы.
— Здрасьте! Ну как, Иван Петрович, как физическое состояние? — со вкусом выговорил он.
Калныньш хотел было ответить, но Масляков крепко положил ладонь на его запястье.
— Продолжайте занятия, Звягин. После поговорим.
И Айвар, удержавшись от того, чтобы непедагогично подморгнуть по поводу лупоглазого разочарования Кота, тоже сказал: «Продолжайте. После». Как-никак он был в отпуске, а Масляков — на работе. Кот умчался, ломая валежник, и где-то далеко в чаще повис, срываясь, его совсем девчоночий голос. Секция уже знала, что на тренировку пришел Иван Петрович.
— Да, Ваня, слушай. Как тебе это нравится? — Масляков вынул из кармана тренировочных брюк и показал Калныньшу тюбик губной помады.
— Чья?
— Просиковой. Из сумки выпала.
— Не нравится. Что предлагаешь?
— Соберем группу. Выдадим как следует. Родителям сообщим, конечно. Была бы моя дочка, просто задрал бы юбку — и ремнем. Пятнадцать лет девчонке. Она уже себе такую причесочку накрутила! Ну, знаешь, такая вот мочала — все вверх и взбито. Шапочку не носит: боится помять. Тоже, королева Марго!
— А что у Кота с ней?
— Кот — джентльмен, виду не показывает. Но что-то есть. Она, дурочка, так и хлопает на него глазищами.
— Не надо собирать, а? — попросил Калныньш. — Ничего не надо, ладно? Лучше я, ладно?
Сергей подергал ворот рубашки.
— Уф, жарко. Считаешь, такта у меня не хватит? Конечно, где нам молодежь воспитывать, если сами…
— Отвечать тебе не буду. Меня знаешь. Что считаю — знаешь. Ссориться с тобой не буду. Ее при всех ругать — Кот здесь, другие товарищи. Она женщина. Маленькая, но женщина. Будет стыдно и моральный удар. Правильно говорю?
— Либералы-нервостерьвики, — проворчал Масляков непонятно, но примиренно.
После тренировки потные, разгоряченные ребята окружили Айвара. Взволнованно и пристально глядя на него, они тем не менее ограничились скупыми вопросами о «физическом самочувствии» и «общем состоянии» — они были спортсменами и знали, что лишние разговоры перед стартом ни к чему. А когда они уже катили велосипеды к выходу, Айвар придержал за локоть Валю Просикову.
— Пожалуйста, Валя, — сказал он, — где можно купить краску для губ? Может быть, знаете. Жена просила купить. Хотя непонятно, зачем надо. Молодая и красивая. Спортсменка. Это жена моя, я о ней говорю.
Валя низко опустила маленькое треугольное лицо, и стало оно из оливкового некрасиво багровым, и ресницы чуть не до половины прикрыли щеки.
— Выброшу, — сказала она сиплым, сорванным в лесу голосом. — Слово.
— Педаль надо поправить. Сама сделаешь или помочь?
Она шмыгнула носом.
— Спасибо. Сама.
По дороге домой Калныньш много размышлял о том, что вот и Валя Просикова становится взрослой и через год не так будет просто с ней разговаривать. И Веня Губин стал, оказывается, курить, хотя клянется, что не затягивается, дыхание не портит. А Кот закончил восьмой класс со сплошными тройками, и вовсе его это не тревожит. Он считает, что в институт его, как спортсмена, примут легко. И правильно, к сожалению, считает, могут и принять, хотя надо, чтобы он выбросил из головы эту вредную мысль о спорте как о лазейке. Словом, русские говорят: «Маленькие дети — маленькие заботы, большие дети — большие заботы». И Дзинтарс растет… Каким-то он вырастет, Дзинтарс, сын Айвара?
В это самое время Павел Соколов был занят делами личного свойства. В гости к нему приехал дальний родственник. Степень их родства была Соколовым забыта, помнил он только, что этот старик кем-то приходился его матери, которая заведовала продуктовым магазином в далеком Железнодорожном поселке, старик же на окраине поселка разводил новые сорта яблонь и смородины, он был пенсионер и завзятый мичуринец. Называл его Соколов дядей Федей. В настоящую минуту дядя Федя прямо и чинно сидел на стуле, бронзовея сухим, иконного склада лицом, дочиста выбритым собственной бритвой — от соколовской электрической он с достоинством отказался, — и единственной рукой, тяжелой и заскорузлой, крепко гладил полированную крышку стола. На столе стояли гостинцы. Банка с медом походила на огромную медную гильзу, а творог в миске был настолько крахмально бел, что хотелось посмотреть, нет ли на нем метки прачечной. Соколов тоскливо думал, куда ему девать такую прорву еды — скормить соседям или, может, отдать Иринке для ее пацана?
— Что же, значит, все по-прежнему? — в третий раз спросил дядя Федя. — И значит, все ездите на велосипеде? у нас тоже в поселке каждый, почитай, двор имеет велосипед. Но теперь больше мотоциклеты в моде. Вы, наверное, тоже скоро на мотоциклет перейдете?
Гостей положено развлекать беседой, и Павел было принялся рассказывать о том, как в прошлом году побывал в Италии. Но дядя Федя не дослушал и, перебив, рассказал про германский плен, в который он угодил аккурат в сорок втором году. «Надо бы за водкой, что ли, сбегать? — тоскливо размышлял Соколов. — Или он непьющий? Это, кажется, дядя Коля пьющий, брат его. Черт их знает!»
В наружной двери шевельнулся ключ. Соколов вышел в коридор и увидел Ирину, нагруженную пакетами с вишней, крыжовником и еще чем-то.
— Скучаешь, дорогой? — громогласно запела она. — Сейчас я буду тебя кормить.
