На росстанях - Колас Якуб Михайлович (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
"Нет, дудки, брат, ты этого не посмеешь сказать ей. Так может сказать Суховаров, потому что у него слова не от сердца и ни к чему не обязывают его, — говорил себе Лобанович. — Чем меньше думать, тем лучше. Просто захотел пойти и пойду".
Минуту или две спустя Лобанович быстро перескочил через невысокий забор, отделявший школьный двор от двора подловчего, и постучал в дверь. Никто не шел открывать: то ли не слыхали стука, то ли никого не было дома.
Он постучал сильнее. Послышались чьи-то шаги. Дверь стукнула и открылась.
— Есть кто дома? — спросил учитель служанку подловчего.
— Пан с панею поехали в Хатовичи, дома паненки и Чэсь.
— Просим, просим! — подбежала Габрынька и пригласила Лобановича заходить.
Маленькая смуглянка, казалось, была очень рада гостю. Живые глазки ее так и светились радостью.
— Пожалуйста, прошу в комнату!
Габрынька взяла лампу и повела гостя в просторную комнату.
— Садитесь, пожалуйста.
— Я, возможно, не вовремя пришел и помешал вам работать? — спросил Лобанович.
— Помилуй боже! Какая у нас работа! Вы так редко к нам заходите…
— …что имею право иногда и прервать вашу работу, особенно если она неприятная.
— Всей работы, пане учитель, никогда не переделаешь.
— Это верно.
— Нельзя ли узнать, что верно? — раздался веселый голос Ядвиси. — Добрый вечер, пане Лобанович!
Ядвися протянула руку, вскинула на учителя свои чистые темные глаза и задержала на нем взгляд, будто читая что-то на его лице.
— Что это вас не видно нигде? — проговорила она. — И к нам не заходите…
— Если бы я к вам часто заходил, то, вероятно, не заметил бы, как вы похорошели, — засмеялся в ответ Лобанович.
Ядвися на мгновение опустила глаза.
— Теперь я вас понимаю, — сказала она. — Вы ждали, пока я похорошею, потому что такую, какой вы знали меня до сих пор, вам неприятно было видеть? Правда?
— А панна Габрыня за это время постарела, — не отвечая на вопрос панны Ядвиси, проговорил Лобанович.
— Ну, что это вы! Будто сговорились! — запротестовала маленькая Габрынька. — И папка называет меня старенькой, и вы то же говорите.
— А вы мне не ответили, — стояла на своем Ядвися. — Я от вас не отстану, пока не ответите.
— Ну, в таком случае я никогда не отвечу вам: ведь мне будет очень тяжело, если вы отстанете от меня.
Ядвися притворилась рассерженной и нетерпеливо топнула ножкой.
— От вас никак нельзя правды добиться. А вот же я отстану: хочу посмотреть, как вам будет тяжело.
Ядвися отошла в сторонку и села на диван.
Лобанович забился в темный угол комнаты.
— Куда же вы спрятались? — спросила Габрынька.
— Я не хочу, чтобы ваша сестра видела, как мне тяжело.
Девушки залились веселым смехом. Ядвися сняла с лампы абажур и подошла к Лобановичу.
— Дайте посмотреть, как вам тяжело.
— А теперь мне совсем легко! — засмеялся Лобанович.
— У вас семь пятниц на неделе! — сказала Ядвися и попросила его ближе к лампе.
Учитель и девушки сели возле стола.
— Где же вы были и кого видели, пока мы здесь старели и хорошели? — не выдержала панна Ядвися, чтобы не засмеяться.
Лобанович смотрел на ее веселое и действительно похорошевшее лицо, на тонкие, красиво изогнутые брови. Ему так приятно было в компании этих двух милых девушек.
— Прежде всего прошу прощения, что не передал вам поклонов от Суховарова и Турсевича.
— Ну, как живет пан Турсевич?
— А почему вы сначала не спросили, как живет Суховаров? — спросил Лобанович и внимательно посмотрел на Ядвисю.
Ядвися и Габрыня переглянулись, и лица их осветились улыбками. Как видно, у них был разговор о Суховарове, и они нашли в нем что-то такое, над чем теперь смеялись.
— Вы не слыхали, как пан Суховаров играет на гитаре? — спросила Габрыня, не выдержала и залилась смехом.
Ядвися сдерживалась, поглядывая на учителя, а потом и она засмеялась, да так заразительно, что и Лобанович хохотал, глядя на нее, даже маленький Чэсь, который все время сидел молча возле печи, не мог не засмеяться.
— Если разрешите, я скажу причину вашего смеха.
Сестры сразу перестали смеяться.
— Ну, скажите! — разом проговорили они.
— У вас шел разговор о Суховарове. Вы представили себе, какой вид имели бы губы пана Суховарова, если бы он начал играть на гитаре и сам себе подпевать.
Ядвися опустила голову. Однако, взглянув затем на Габрыньку, она не могла удержаться от смеха и дала ему полную волю.
Лобанович догадался, что правильно понял причину их смеха.
— Что, правда?
— Вы не мастер отгадывать, — ответила Ядвися. — Все это вы сами выдумали.
— Панна Габрыня, наверно, скажет правду.
Габрыня взглянула на Лобановича, потом на Ядвисю. Девушки снова засмеялись.
— Вы правдивы или нет? — неожиданно спросила учителя Ядвися.
— Почему вы об этом спрашиваете? — слегка удивился Лобанович, глядя ей в глаза.
— Просто мне интересно знать.
— Что бы я вам ни ответил, все равно не поверите.
— Почему вы думаете, что я вам не поверю?
— Если бы вы мне верили, то, я думаю, не стали бы спрашивать у меня о правдивости.
— Но вы не знаете, верю ли я вам или нет, не знаете, считаю ли вас правдивым. Мне просто хочется от вас услышать, что вы думаете о себе.
— Значит, вы сами обо мне уже думали? — усмехнувшись, спросил учитель.
Ядвися немного смутилась, и едва заметный румянец выступил на ее щеках.
— Если вы встречаете человека, то не можете о нем не подумать, — серьезно проговорила она.
Лобанович на минуту задумался.
— Признаться, я никогда не интересовался этим вопросом. Здесь, на Полесье, где людей встречаешь мало, может быть, и подумаешь о каждом человеке, который пройдет перед твоими глазами. Но в городе, где не успеваешь более или менее основательно заметить лицо каждого встречного, я думаю, это просто невозможно. Может, где-нибудь в мозгу подобный процесс и происходит, но в нашем сознании он по-настоящему не отражается.
— Я в городах не была, — ответила Ядвися, слегка нахмурившись.
— Ах, Ядвиська! Что же это мы, и не поблагодарили пана учителя за книги?
— Простите, я и забыла. Очень благодарны вам, — проговорила Ядвися.
— А вы прочитали их?
— Давно прочитали, — ответили девушки.
— Я еще принесу, если книги понравились.
Служанка принесла самовар. Сели пить чай.
— Ну, а как все же вам понравились книги? — спросил Лобанович девушек за чаем.
— Очень интересные книги! — сказала Габрынька. — Мы их читали целыми вечерами.
— Действительно ли все это было в жизни, что там написано? — спросила Ядвися.
— Каждый самый правдивый рассказ, разумеется, не есть фотография, но в его основе лежит правда. И каждое обыкновенное явление жизни, если облечь его в красивую форму и осветить тем или иным мировоззрением, да к тому же еще показать внутренние, часто незаметные, скрытые пружины, движущие поступками человека, может стать темою очень интересного рассказа. Взять хотя бы для примера вас. Можно было бы, — если, разумеется, нашелся бы настоящий художник, — интересно написать, как в глухом Полесье воспитывались и росли две красуни сестры. Эти девушки хотят вырваться на широкий простор жизни, потому что их убивает и губит гнилой воздух полесских болот и грязь разных подонков "культуры". Вот вам основа рассказа, драмы или чего хотите… Для писателя здесь открываются широкие возможности.
— Хоть бы вы не смеялись над нами, пане Лобанович, — грустно ответила Ядвися.
Лобанович почувствовал, что он затронул какие-то больные струны в душе девушки.
— А вы взяли бы да и написали повесть о двух сестрах, — лукаво улыбнувшись, сказала Габрыня. — Написали бы о том, что у них был старый пес Негрусь, у которого всегда текла изо рта слюна…
Габрыня не могла продолжать из-за смеха. Этот смех заразил и Ядвисю и Лобановича: ведь Негрусь считал своей обязанностью полаять на него и вообще был смешным псом.
