Глухая просека - Астафьев Виктор Петрович (книга жизни txt) 📗
— Закир кончился! — подпрыгнул Иван и, не дослушав девушку, загоготал: — Пор-рядок! — Он хлопнул рукавицами о пенек, сбросил телогрейку и остался в одном свитере. Пила затрепетала в его руках.
Вскоре, проваливась в снегу, появился низенький, узколицый Закир. В руке он нос порванную цепь.
— Вот, — показал он обрывки цепи Ивану, — пропал сэп, бригада сидит, участок план не даст, получка маленький будет. — И, помолчав, сокрушенно вздохнул: — Берег, берег сэп… Лопнула… Старая…
Галина пристально глядела на Ивана. А он, пряча от нее глаза, перебирал в руках цепь Закира, как монашеские четки, и сочувственно качал головой:
— Да-а, Закирка, позагораешь ты теперь: цепей-то на складе нету. На, закури с горя.
Закир взял папироску, размял ее, наладился было прикурить от папиросы Ивана, но быстро взглянул на него и заговорил, гладя парня по рукаву:
— Иван, тибя ведь есть сэп. Мастер говорил, много сэп был, старый пильщики тащили! Бригада сидит…
— Да ты что?! — придавая лицу грозное выражение, отодвинулся от Закира Иван. Галина не спускала с него глаз. Лицо ее посуровело и как будто осунулось, а широкущие глаза, в которые смотреть иной раз жутко, сделались холодными. Иван смешался, но тут же справился с собой и скучным голосом закончил, отворачиваясь от Закира:
— Кто стащил, к тем и топай, а мне нахаловку не пришивай…
Закир отдернул руку от Ивана, сокрушенно зачмокал губами. И тогда Галина, не говоря ни слова, подошла к дереву, сняла с сучка сетку, вытащила сверток в темной тряпице и подала его старому электропильщику:
— Ступай работай, Закир.
Хабибуллин развернул тряпку и возликовал:
— Сэп! Ай, спасиба, девушка, бригадой спасиба.
Он пошел от них, но повернулся. Его морщинистое лицо было строго. Тронув Галину за плечо, Закир с расстановкой, веско произнес, показывая на Ивана:
— Жалей своя жизн, девушка.
И побрел прочь…
Иван крушил руками сухую ветку, а Галина утаптывала снег под густой пихтой. Вот ужо валенки коснулись ребристых корней, между которыми желтела осенняя трава, а она все так же механически перебирала ногами.
— Довольно танцевать! Клуб для этого есть! — донесся до Галины окрик Ивана. Она вздрогнула. Он отстранил ее, сам подставил вилку под дерево и, включив пилу, ожег девушку злым взглядом: — В добрые попала!
Галина попятилась от пего — и ухнула в снег почти по пояс. Иван выключил пилу и протянул ей руку. Галина отстранила руку, выбралась из снега сама. До вечера работали в напряженном молчании, а по дороге в поселок Галина предложила:
— Давай отложим свадьбу.
— Tы в уме? — уставился на нее Иван. — Все знают, что в Новый год наша свадьба, мама семь ведер браги поставила.
— В вашем доме брага не пропадет.
— Жмотами считаешь?.. — начал Иван, думая, что она торопливо начнет отрицать это. Но девушка молчала, и тогда Иван взорвался: — И чего из себя изображаешь? А тут еще татарва эта…
— Не обзывай человека! — строго оборвала его Галина и с укоризной добавила: — Ты ведь меня даже не спросил, а уже брагу заказал.
Иван поник. Из последних сил он старался убрать с лица жалкую улыбку.
— Я думал, ты без всяких яких. — И тут же его голос взвился до фальцета: — Да кто ты такая? Чего ты ломаешься, как копеешный пряник? Да за меня любая, стоит только глазом мигнуть. Мы — Тереховы!
— Не знаю. Не знаю. Может быть, — медленно молвила девушка и, подумав, закончила: — Есть, конечно, люди, которые мерят жизнь и твоей меркой…
Они опять надолго замолчали. Иван жевал незажженную папиросу. Возле тереховского дома Галина скороговоркой бросила: «Всего доброго» — и прибавила шагу, направляясь к общежитию.
Иван протянул было руку, хотел остановить тоненькую даже в телогрейке девушку, которая, как русалка, без колебаний заходила в студеную предвечернюю синеву, будто в призрачное море, переливающееся гасучими снежными звездочками. Но во дворе мать звякнула подойником, и парень побрел домой.
1956
