Песочные часы (Повесть) - Бирзе Миервалдис (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Критика, добрым словом отметившая появление нового писателя, назвала его молодым. Да, он действительно был молодым писателем, хотя за плечами уже осталась большая и трудная жизнь. Ему не надо было ничего выдумывать: основа творчества — жизнь не поскупилась, она дала материал, научила мыслить, наблюдать, ценить добро.
«Когда в саду удается вывести новую розу, всех садовников охватывает волнение. Розу изолируют, окружают заботой, всячески способствуют ее развитию. Но для людей нет садовников…
Меня мучает то, что не может излечить даровая похлебка для бедняков… Меня мучает то, что в каждом человеке, быть может, убит Моцарт…» Это писал Сент-Экзюпери, сражаясь с фашистами не только пером, но и пулеметными очередями в воздухе. А в это время моцартовское начало убивала коричневая чума в концлагерях, опутавших колючей проволокой почти всю Европу, — и это видел будущий писатель Миервалдис Бирзе, юноша в полосатом халате узника. Выжив, он стал врачом и вступил в бой с болезнями — за человека; стал писателем, чтобы продолжить бой — за человека.
Своеобразие писательской манеры определилось сразу: лаконизм, интерес к внутреннему миру человека, острота конфликта, В рамках короткого рассказа Бирзе пытался раскрыть всю глубину психологического состояния героя, уходя от излишней детализации его биографии и внешности.
Один из своих сборников писатель назвал «Как родился рассказ», использовав для общего заголовка название небольшой, почти эскизной зарисовки. «Гауя — красивая река, но этого еще мало, чтобы написать рассказ… одного дерева еще мало, чтобы написать рассказ… и про одного мальчугана тоже не напишешь рассказа… Лишь в тот день, когда встретились Гауя, затонувшая сосна и мальчуган, родился рассказ». Пытливая человеческая натура, стремящаяся каждый раз открыть новое, неизведанное, пытающаяся познать радость бытия, становится предметом художественного изображения. Мальчик, открывающий мир во всей его суровой и обаятельной красоте, как бы олицетворяет собой величие и благородство человеческого духа, его вечную неуспокоенность и жажду творческой активной деятельности.
Бирзе начинал как рассказчик, как мастер малых прозаических форм, но стремление к широким общениям, желание постичь сложный духовный мир героя привело его к повести. И первым опытом в этом жанре стала повесть «И подо льдом река течет…», сразу же получившая широкое признание читательской аудитории и удостоенная в 1958 году Государственной премии Латвийской ССР.
Как и большинство рассказов Миервалдиса Бирзе, повесть не автобиографична, но пережитое лежит и на этом произведении. Ведь речь идет о войне, о фашистской оккупации, о тех людях, которых самые суровые испытания не в силах были поставить на колени.
Скупой, реалистической манере письма пришла на смену романтическая приподнятость стиля. Философские размышления, публицистические отступления, метафоричность пейзажных зарисовок дают повести высокий эмоциональный накал. Миервалдис Бирзе не боится высоких слов, ибо изображение величия подвига его героя требует ярких красок и широких мазков.
Несмотря на всю трагедийность ситуации, «И подо льдом река течет…» оптимистична. Само название говорит об этом. Каким бы крепким льдом мороз не сковал реку, она продолжает течь, и светлые, чистые воды ее весенним половодьем все равно вырвутся на простор, навстречу яркому солнцу. Жизнь, как и воды реки, нельзя остановить, ее течение вечно.
Эта мысль писателя находит свое дальнейшее развитие в следующей повести — «Песочные часы».
В Гамбурге, во дворе госпиталя святого Георгия, поставлен памятник тремстам шестидесяти врачам, погибшим от рентгеновских лучей во имя жизни. Об одном из таких врачей, чья судьба похожа на судьбу этих трехсот шестидесяти, и написал свою повесть Миервалдис Бирзе.
Эгле — врач по профессии и по призванию. Он двадцать пять лет проработал в туберкулезном санатории, и спасение больных людей стало смыслом его жизни. Но врачи порой не могут поверить в то, что сами больны. Эгле заболел лучевой болезнью. И разве не рентгеновский аппарат был причиной его страданий? «Сожрал ты меня за двадцать пять лет, — подумал Эгле с тяжелым вздохом. — Но разве меня силком притащили сюда? А тогда, стало быть, и сожрал меня туберкулез, а не рентген. Чужой туберкулез…»
Не рентгеновские лучи виноваты в том, что человек должен умереть, а туберкулез и все то, что породило его, все то, что мешает с ним бороться. Эта мысль очень четко проведена в повести, порой она лежит в подтексте, порой прямо высказывается устами главного героя: «Коммунизм и туберкулез — понятия несовместимые». Туберкулез — болезнь прошлого, во многом связанная с бытовыми и социальными условиями. Поэтому борьба с этой страшной болезнью является борьбой с наследием прошлого и прежде всего с последствиями войны, нацистских лагерей и тюрем. И несмотря на то что тема войны звучит в повести глухо, зловещее дыхание войны чувствуется на многих страницах произведения.
«— Война наградила вас орденами и чахоткой», — говорит Эгле больному Земгалису.
«— Если б тебя в войну не выгнали из санатория, ты сегодня не лежал бы здесь», — говорит больному Алдеру подруга по несчастию, трогательно любящая его Дале.
Раскаты войны эхом отдаются и в памяти самого Эгле. Нет-нет и вспоминается ему страшная година нацистской оккупации. И он рассказывает своему другу, талантливому скульптору Мурашке, как в один июльский день сорок первого года в санаторий ворвались фашисты и айзсарги и выбросили больных на улицу. А двоих айзсарги расстреляли в лесу. «Расстрелянные были марксистами, как тогда говорили. Стало быть, погибли за идею. Но ведь идею не убьешь пулей и не зароешь в лесу!»
И снова воспоминания о минувшей войне наводят Эгле на размышления о времени и человеческой судьбе, о смысле жизни. Слушая чистую и прозрачную, как трель жаворонка над весенней рощей, музыку Баха, Эгле как бы размышляет вслух: «Тогда в лесу, где остались мои больные, я нашел несколько латунных гильз. И тогда же мне пришло в голову, что я до сих пор как-то не задумывался над тем, что пули существуют, чтобы расстреливать людей. Лишь недавно, вновь перебирая все это в памяти, я сообразил, что всегда был только врачом, лекарем, а не слишком ли это мало? Врач не целебный родник, из которого страждущий напьется, и дело с концом. Родник — не человек, он лишен души. Врач — человек, и он обязан вникнуть во все, что переживает его пациент, должен пытаться постичь самое жизнь».
Так, путем довольно сложных ассоциаций и размышлений, развивается основная тема повести о времени и человеческой судьбе. Идею нельзя убить насилием, человек — активный строитель жизни, своей жизни и чужой, каждый смертный отвечает перед бессмертной историей.
Круг замыкается — смерть одного человека не означает конец человеческой жизни вообще, ибо эстафета мысли, творческих деяний, величия духа, благородства и честности вечна. В этом смысле развитие основного мотива повести как бы напоминает движение песка в стеклянных песочных часах сколько раз чья-то рука перевернет их, столько раз вновь пересыплется желтый песок из верхней колбочки в нижнюю. Сколько бы раз Эгле не возвращался к размышлению о смысле жизни, столько же раз он вынужден признать: «…Жизнь не останавливается…»
Такое нарочитое возвращение к одной и той же мысли, попытка многократно, как бы с разных сторон, рассмотреть один и тот же мучительный вопрос о жизни и смерти обуславливается и необычностью ситуации, выбранной писателем, — ведь речь идет о человеке, о враче, который должен умереть и который ни на минуту не сомневается в трагическом исходе своей болезни. Подобная ситуация психологически оправдывает этот своеобразный художественный прием многократного возвращения к одной и той же мысли, которая развивается как бы по спирали, при каждом своем возвращении захватывая все больший и больший круг острых жизненных проблем. И действительно, перед лицом смерти человек вправе судить себя и других по самым высоким законам этики и морали. Судный день «настанет для каждого, — думает Эгле, слушая реквием. — Не бог будет судить нас, бога не существует, но у Человека существует совесть, и Судный день совести будет у каждого из нас. Великий суд, о котором поведал композитор. И на этом суде, как поется в реквиеме, „тайное станет явным, и воздастся каждому по делам его“, потому что свершится в присутствии неподкупного свидетеля, имя которому — Память. Каждый однажды предстанет перед судом своей совести. Она будет судить за преступления, не предусмотренные кодексом законов. Нет закона, по которому ты обязан в трудный час поделиться куском хлеба; и лишь ты один знаешь, мог или не мог протянуть руку утопающему, ведь посреди озера не было никого, кроме вас двоих. Существуют преступления, не оговоренные законами. И у того, кто считает, что ему такой суд не грозит, возможно, отсутствует совесть».
