Высокое небо - Грин Борис Давыдович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Только ему одному понятными обозначениями Николай Иванович законспектировал речь Ворошилова, который по праву наркома обороны обстоятельно рассказал съезду о состоянии Военно-Воздушных Сил. Выходило, что наши дела хороши, как никогда. Во всех видах авиации — рост и скоростей, и высоты, и дальности. Собственно говоря, все это было чистой правдой, которую подтверждали внушительные цифры. С точки зрения статистики выкладки наркома были безупречны. Но одно обстоятельство вызывало недоумение: он сравнивал с 1934 годом. Словно не было в помине Испании.
Но что по-настоящему радовало, так это опережающие темпы развития истребительной авиации. Ворошилов подчеркнул: рост в два с половиной раза. Разумеется, он не упомянул Пермский моторостроительный, но Гусаров хорошо знал, чей вклад сколько весит.
Обо всем этом ему хотелось рассказать Швецову.
И Аркадию Дмитриевичу не терпелось свидеться с Гусаровым. Он знал о его возвращении и в глубине души надеялся, что вот-вот секретарь обкома даст о себе знать.
Газетные отчеты о съезде были прочитаны, но Швецову недоставало именно гусаровского восприятия событий. Ему все ближе становился этот человек, умевший за цифрами разглядеть иную суть. Подкупала в нем постоянная готовность помочь в любом трудном деле, не дожидаясь ни просьб, ни намеков. Он не вмешивался в то, что могло показаться запретным, — безошибочное чутье помогало ему вовремя удержаться от напора. Но ему давалось более трудное умение предложить свою помощь так, будто это само собой разумеющееся.
Встреча с Гусаровым была необходима. После совещания в Кремле Аркадий Дмитриевич уже не расставался с мыслью о создании современного конструкторского бюро. Ему виделось крупное предприятие с опытными цехами, с просторными конструкторскими залами и лабораториями, где работников столько, сколько их должно быть, и каждый из них по своим достоинствам — на диво.
Эти радужные мысли и обнадеживали и злили одновременно.
Швецов понимал, что самые прекрасные мечтания остаются бесплодными, если не приложить руки, но, видя конечную цель, он не знал, с чего начинать.
Часто, идя на завод, он ловил себя на том, что по-детски загадывает желаемое. Хорошо бы так: на завод пришла директива из высших инстанций — и все завертелось, пришло в движение. А что, если такая директива поступила минувшей ночью, и сейчас, едва он переступит порог кабинета, ему торжественно ее (преподнесут?
Аркадий Дмитриевич обрывал эту игру еще не переступив порога. Здесь она казалась неуместной.
В один из таких дней, истомленный неотступной мыслью, Швецов сам позвонил Гусарову. У секретаря обкома шло совещание. Было слышно, как он сказал кому-то: «Извините, это Швецов». И сразу же забросал Аркадия Дмитриевича вопросами: «Что нового? Здоровье как? Удастся ли выкроить (вечером часок-другой?»
Они сговорились о встрече, и остаток дня Швецов провел в напряженном ожидании. Ему казалось, что он не готов к серьезному разговору. Что толку вновь повторять свою идею? Нужно предложить радикальное решение.
Есть только один путь: дать новый двигатель. Ничто иное никого не убедит в верхах. Но для этого надо быстрее закончить проект и вынести его на апробацию. Тогда, на совещании, Сталин обронил всего одно слово: «Подумайте». Но оно было сказано после того, как Швецов не нашелся, что ответить Ворошилову. Там не склонны пребывать в неизвестности, а смотрят в корень: когда будет двигатель — и точка. Вот и выходит, что надо форсировать новую машину.
Гусаров внимательно выслушал эти соображения. Доводы главного конструктора казались резонными. Одного не учитывал Швецов: готовый двигатель появится не так уж скоро и, значит, нельзя ожидать решения вопроса в самом ближайшем будущем.
— Как же быть? — Аркадий Дмитриевич с надеждой смотрел на Гусарова.
Николай Иванович немного помедлил и ответил неопределенно:
— Вот и я думаю: как быть?
Теперь они были на равных, и это сблизило их еще больше.
На сей раз им не хватило ни часа, ни двух. Они просидели в домашнем кабинете Гусарова до самого рассвета, когда электричество уже не освещает. На столе осталась пепельница, которую хозяин дома к концу разговора заполнил окурками «Казбека». Холодно поблескивал давно остывший электрический чайник и обиженными казались нетронутые, успевшие зачерстветь бутерброды.
Уже потом, много лет спустя, они не раз вспоминали эту бессонную ночь. Из отдаления она представлялась наивной и даже смешной, потому что разработанный ими план оказался никчемным. Тогда, после долгих раздумий, они составили обстоятельную докладную записку, которую собирались послать в Москву. Были в ней и трижды продуманные доводы, и веские ссылки на решения прошедшего съезда партии, и добрая порция эмоций. Весь этот заряд казался им точным и неотразимым.
А где-то около полудня следующего дня Гусарова вызвали по телефону из Кремля. Закончив разговор, он тотчас соединился с Швецовым и возбужденно сказал:
— Докладную отставить. Намечено новое совещание по авиапрому. У Сталина. Там выскажете лично.
И он назвал дату.
Снова Москва, Кремль и знакомые лица — Климов, Микулин, Ильюшин, Яковлев, Лавочкин… Они разбрелись по просторной приемной и, не в силах скрыть волнения, ожидают вызова. В напряженной тишине бесшумно раскрывается высокая дверь, и с блокнотом в руках входит Поскребышев, личный секретарь Сталина. Отчеркнув что-то на листке бумаги, он называет имя конструктора.
На прошлом совещании обо всем говорили при всех. На этот раз порядок иной: Сталин решил побеседовать с каждым конструктором с глазу на глаз. Да и круг приглашенных значительно уже, чем в тот раз.
Из-за высокой двери не слышно ни шороха. Как будто там никого нет. Это усиливает напряжение ожидающих.
Одни выходят довольно быстро и, едва очутившись в приемной, утирают платками разгоряченные лица. Другие, находившиеся в кабинете дольше, торопливо достают из карманов папиросные коробки или портсигары и с наслаждением затягиваются дымом. Судя по всему, за высокой дверью разговоры не из легких.
И все-таки каждый наперед знает, о чем его спросят. Знает это и Швецов. В прошлый раз ему было предложено подумать о сроках, теперь он может их точно назвать. Разработка проекта нового двигателя окончена, значит, задержка по вине главного конструктора невозможна. Есть соображения и по восемнадцатицилиндровому двухтысячесильному двигателю, их тоже придется изложить… Теперь все будет зависеть только от быстроты продвижения проекта.
Как водится, его, моториста, захотят «спарить» с кем-либо из самолетчиков. Что ж, не исключено, что есть хороший задел у Поликарпова, или, к примеру, у Лавочкина — молодой он, а говорят — блестящий талант…
Бесшумно растворилась дверь и появившийся с блокнотом в руке Поскребышев объявил:
— Товарищ Швецов Аркадий Дмитриевич.
Прерывистый, настойчивый звонок поднял Гусарова с постели. Извинившись за беспокойство, пермская телефонистка соединила секретаря обкома с Москвой.
На проводе был Швецов. Никогда — ни до того, ни после — Гусаров не слышал его таким. Ну, можно ли было предположить, что Аркадий Дмитриевич способен запеть по телефону? Но в трубке отчетливо слышалось, как негромко, очевидно, кого-то сторонясь, Швецов пропел:
Тут же он безудержно расхохотался и, еле сдерживаясь, поздоровался с Гусаровым.
— Что случилось? — Николай Иванович был не на шутку встревожен.
— Все чудесно и распрекрасно! — кричал в трубку Аркадий Дмитриевич. — Сверх всяких ожиданий! Полное понимание и поддержка! Принято решение!
Гусаров не сразу нашелся, что и ответить. Сон у него как рукой сняло, но то, что он услышал, походило на сон.
— Аркадий Дмитриевич, дорогой! — теперь уже кричал Гусаров. — От всего сердца поздравляю! Жму руку! Это здорово!
