Шишкин лес - Червинский Александр (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
— А вот и я, граждане художники! Разрешите представиться. Особо уполномоченный ВЧК Левко Василий.
— Вася? — всплескивает руками Варя. — Боже мой, Вася приехал! Никогда бы не узнала! Совсем взрослый мужчина! Миша, смотри, это же наш Вася...
— Да, да. Здравствуйте, Вася.
Бунтарь Полонский за последние годы как-то с виду уменьшился, сник. Главное чувство его — страх.
— Вася, ко как же так? — говорит Варя, по природе своей лишенная чувства страха. — Семен так страдал, так искал тебя. Потом он решил, что ты
— А я живой; — оглядывается Левко. — Возвращение блудного сына. Отец жив?
— Жив, но он очень стар и болен. Он живет теперь не в вашем доме, а опять с нами, — осторожно сообщает Полонский.
— Заездили старика? — подытоживает Левко. — Ясненько. А вы, значица, обретаетесь все еще тут? Я думал, что вы давно в Берлине или Париже. А вы тут окопались.
— Мы, Вася, тут не «окопались», — говорит Варя, — мы тут живем. Это наш дом.
— Был ваш, гражданка, — говорит Левко. — Теперь дом принадлежит республике. А господин офицер, что, тоже здесь?
— Какой офицер, Вася?
— Ваш папаша, господин офицер Чернов.
— Почему он офицер?
— А потому, что он есть белый офицер. Что, разве не так?
— Ну да, конечно, — вспоминает Варя. — Господи, мы просто об этом забыли. Ты прав. Отец был когда-то офицером.
— Что значит «был когда-то»? Он в отставку не подавал. Он офицер и есть. И, как бывший офицер, подлежит регистрации. А он не зарегистрировался. А вам известно, что революционный закон предусматривает офицерам за уклонение?
— Вася, ну что ты! — пытается урезонить его Варя. — Это же все-таки композитор Чернов, его весь мир знает.
— Прошу мне не тыкать, гражданка. Я вам не Вася, а гражданин особо уполномоченный. Где мой отец?
— Наверху.
Василий проходит мимо Вари и Полонского в дом. Двое молодых чекистов топают за ним. Варя и Полонский идут следом. Оставшийся у крыльца пожилой чекист выглядит менее наглым. Он даже улыбается. Смотрит на Дашеньку дружески и делает ей пальцами «козу». Она смотрит на него с недоумением, берет скрипку и продолжает играть свои гаммы.
Василий Левко стоит у кровати больного, с трудом узнавая Семена в иссохшем, тяжело дышащем старике.
— .. .Господин присяжный поверенный, — бредит Семен, — я требовал присутствия не только вас, но и нотариуса. Подчеркиваю, и нотариуса. Ибо по Земельному кодексу Российской империи петиция по пересмотру межи...
— Он уже сутки так бредит, — говорит Василию Варя. — Семен, смотрите, это же ваш сын Вася вернулся. Это Вася!
— .. .поскольку вы, господин присяжный поверенный, можете только составить петицию, — заплетающимся языком продолжает Семен. — Но для заверения оной петиции по закону требуется присутствие нотариуса. Посему, господин присяжный поверенный...
— Это не присяжный поверенный, — говорит Чернов. — Это твой сын Василий. Видишь, он теперь красный комиссар.
Поток бреда обрывается. Старик всматривается в склонившееся над ним незнакомое усатое лицо и вдруг узнает его.
— Вася...
— Батя...
— Вася...
— Батя, я не умер. — Тон Василия меняется, становится тихим, заискивающим. — Я, батя, мог умереть, но я живой.
— Вася, Вася... — повторяет старик Левко.
— Я хотел к тебе человеком вернуться, батя... — говорит чекист Левко, и по щекам его уже катятся слезы. — Чтоб ты меня уважал... Прости меня, батя...
Он опускается у кровати на колени, касается лбом руки Семена и вдруг полностью теряет контроль над собой и начинает содрогаться в беззвучных рыданиях.
— Прости меня, батя...
Стоящие в дверях чекисты смущенно отворачиваются.
— Батя, я не хотел! — всхлипывает Василий. — Христом-богом клянусь! Я не хотел!..
Рыдает.
— Варя, дай ему скорей водки, — говорит Варе Чернов. — Ну принеси же. Моей рябиновой.
Варя убегает.
— Я вернулся, батя, — выговаривает Василий в паузах между рыданиями. — А раньше зачем мне вертаться было, если бы ты все равно не простил? А теперь простить, потому как я теперь человек. Я, батя, стал большой человек. Вот, смотри, у меня именной наган... — Он достает из кобуры и показывает Семену наган. — Его, батя, понимаешь, вручают не всем... Его надо было заслужить... Я его заслужил...
— Васенька, на, выпей. — Варя подает ему стакан с красной водкой.
Василий залпом пьет, вытирает рукавом рот и затихает. Встает на ноги.
— Вася... — шепчет Семен.
— Я здесь, я с тобой, батя. И эти суки теперь ответят нам за все.
— Вася...
— Дом освободить, — оборачивается Василий к своим подчиненным. — Офицера в машину.
Полонский от ужаса онемел, но Варя решается возражать:
— Молодой человек, — говорит она, — вы сейчас нервничаете и можете наделать ошибок. Я думаю, вам в таком состоянии лучше ничего не предпринимать.
— Что?! Молчать, белая сволочь!
А Дашенька внизу продолжает играть свои гаммы. Оставшийся с нею пожилой чекист вошел на веранду, приблизился к мольберту с работой Полонского и разглядывает путаницу геометрических фигур и линий абстрактной композиции.
Чекист морщится от отвращения, но тут вдруг замечает на столе рядом с мольбертом другой рисунок. Это карандашный, очень похожий набросок Ленина. А рядом еще один портрет Ленина. И еще один. И еще.
— Это что ж тут такое?! — шепчет в недоумении чекист, уставившись на изображения любимого вождя.
— А вы не знаете? — откликается Дашенька. — Это называется этюды.
— Не понял...
— Это папины этюды с натуры, — разъясняет Дашенька.
— С натуры?..
— Ну да. С натуры — это когда папа на кого-то смотрит и делает набросочки. А потом уже пишет портрет.
— С натуры... — повторяет чекист, выскакивает в дверь веранды и кричит: — Товарищ Левко! Эй, товарищ Левко! Даешь отбой!
И Чернова не арестовали, и дом у нас не отобрали, потому что в творчестве Полонского в двадцать втором году уже наступил период увлечения реализмом, и Луначарский пригласил его в Кремль рисовать вождя мирового пролетариата.
Боявшийся всего на свете Полонский никаких дневников не вел, но о своих встречах с Лениным шепотом, с оттенком гордости, рассказывал маме. А она, много позже, рассказывала нам с Максом. А я, уже не шепотом, рассказывал Коте. А Котя когда-нибудь расскажет Петьке. Вот об этом я все время и думаю — где кончается одно и начинается другое, понять совершенно невозможно.
