Конец нового дома (Рассказы) - Воробьев Леонид Иванович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Теперь это уже не моль, а вроде бы плот. Верно, плот. И Тереха стоит на нем, широко поставив ноги. А Ломенга-то как раздалась в стороны! Не иначе — разлив… Конца-краю не видно водной шири. Слева — затопленные луга, справа — какое-то село на горе. Ветер низовой, сильный. Бьет мелкая волна в край плота. День солнечный, но солнце то и дело закрывается быстро несущимися по небу клочьями изодранной ветром тучи.
«Что же это за село? — гадает Тереха. — A-а, Верхоярье! Оно самое. Вон и колокольня на угоре, у самого обрыва. Целиком отражается она в воде… Постой, постой… А что это мельтешит на кресте колокольни? Никак, человек на самом верху стоит, за крест ухватился. Батюшки, да ведь это же дед! Ну, отчаянная голова! И как только он туда забрался?»
Смотрит Тереха, как дед приветно машет ему рукой, словно зовет к себе подняться, поглядеть на всю ширь разлива. Видит, как волнуется отражение колокольни в реке. А солнце то тучкой закроется, то ярким светом все вокруг озарит. Знакомо и призывно пахнет теплым смолистым деревом и полой водой. По воде белые барашки бегут. Крепчает ветер.
ВСТРЕЧА С ЮНОСТЬЮ
Поезд был скорый, шел издалека и далеко и на маленьких станциях не останавливался.
А ей хотелось, чтобы он постоял хотя бы с минуту, и она задолго до подхода к станции вышла в тамбур и смотрела в окно на мелькавшие мимо леса, на провода, то уходившие вверх, то полого падавшие, на деревни, что показывались в разрывах лесов, на взгорьях, на поля и луга со скирдами соломы и стогами.
Поезд был скорый, и никому не были интересны эти маленькие деревни, в одной из которых родилась и выросла она. Тем более никто не ждал маленькую станцию, где прошла ее юность.
Она знала, что сейчас промелькнет еще разъезд, паровоз по-звериному рявкнет в осеннем лесу, навстречу рванется гулкий мост через плавную и холодную реку, и будут видны домики, деревянные, одноэтажные, да два или три больших дома.
И все произошло именно так, и поезд остановился ровно на минуту, и сели в разные вагоны новые пассажиры, а какой-нибудь чудак, может быть, и сошел. Но она не увидела улочки за деревянным зданием вокзала, где можно было разглядеть обшитый тесом домик, покрашенный в коричневый цвет, с двумя черемухами и большой сосной в палисаднике.
Улицу заслонил новый большой каменный вокзал, еще не достроенный полностью. Он внезапно вырос перед глазами и через минуту ушел в сторону. Так и не получилось встречи, которой она ждала.
Она прошла в вагон, где своим чередом начиналось утро вагона дальнего поезда. Кто-то еще спал, кто-то уже пил чай. Запищал ребенок, послышался голос женщины, уговаривавшей его. Все были спросонья, ленивые, уставшие от долгой езды.
Туман разошелся, день был розов и даже ярок. Если бы не березы и осины, нарушавшие зеленую однотонность сосняков и ельников, можно подумать, что за окнами весеннее или раннее летнее утро. Ольга легла на полку, поверх одеяла, вспоминая совсем, казалось, забытое время.
Так лежала она, прикрыв глаза, и видела то, что видится многим, когда они проезжают родными местами.
Виделись ей и деревня, и мама, и подруги по школе, и другие подруги, по педучилищу.
На той, что осталась позади, станции училась она в педучилище. «Стояла», как выражаются тут, на квартире у одной старушки пенсионерки, в домике с большой сосной и черемухами возле окон.
Старушка была одинока, сын ее погиб в Севастополе, муж давно умер. Она пускала на квартиру учениц, опекала их, пристально следила за их жизнью, и помогала, и мешала, находя в этом некоторое заполнение трагической пустоты.
Ольга ясно представила, как хозяйка подробно говорила о ее знакомствах, ругала одних девушек и парней, хвалила других. И как до хрипоты спорила, даже ссорилась с ней из-за Милия Сергеевича.
Милий Сергеевич только что кончил лесной техникум, работал в леспромхозе, был высок, плотен, даже несколько чересчур, ходил прямо и прямо держал голову с редкой светло-русой шевелюрой и серо-голубыми глазами под несколько сплюснутым с висков лбом.
Он посещал их дом часто. Если Ольги не было, сидел на половине хозяйки, рассудительно говорил с ней о разных разностях, интересовавших старушку.
Ольге вначале нравились его спокойствие, резонность суждений, солидность, привычка обдумывать свои слова и поступки. Он казался ей более умным, более умудренным опытом, чех она сама, казался человеком много пожившим, хотя он был на самую малость старше ее.
У него ко всему был трезвый деловой подход. Раза два он начинал при ней разговор о собственном доме, так, вскользь, будто бы безотносительно к ним обоим. Ольга однажды сказала:
— Предположим, мы бы с вами стали жить вместе… У нас по чемодану, у обоих, да у меня в придачу ветер в голове.
Он возразил:
— Важно поставить цель. Рано или поздно добьешься.
Он во всем ставил цели. И это было и хорошо и плохо. Плохо для Ольги, потому что она почувствовала себя одной из его целей. Может быть, не самой главной.
Ухаживал Милий Сергеевич за ней обстоятельно, с педантизмом. А ей помаленьку начало все это надоедать. Она разочаровалась в нем и теперь дурачилась.
Раньше она считала, что он умело и тонко ведет разговоры с хозяйкой на старушечьи темы из вежливости, теперь же видела, что эти разговоры чем-то интересны и для него. Она посылала его к хозяйке — поговорить о засолке огурцов, подчеркнуто при всех называла по имени-отчеству, на «вы», будто он был намного старше ее. Убегала после танцев, после кино с подругами от него. Устраивала над ним всяческие проказы.
Если бы он в один из весенних вечеров догнал ее, остановил, резко и обиженно потребовал объяснений, если бы между ними состоялся «настоящий», бурный разговор, все, может быть, переменилось бы. Но он, вероятно, считал, — и здесь тоже чувствовалось заготовленное заранее, взвешенное и продуманное суждение, — что девушки все таковы и не надо сердиться на капризные выходки. Он так же спокойно продолжал ухаживать.
Кто знает, как сложилось бы все. Тем более, хозяйка не давала Ольге покоя.
— Оленька, — говорила она. — Подумай. Ведь все невесты в округе на него глаза косят. Муж будет — на загляденье. И видный, и обстоятельный, и деловой. А ты дуришь. Продуришь, смотри, свое счастье, проколобродишь. Потом покаешься, да локоть не укусишь.
Ольга спорила, но и хозяйкины разговоры, и ухаживания, и намеки подруг, и завистливые взгляды засидевшихся невест возымели бы, наверное, действие. Но в один день все было кончено.
Ольга пришла домой. Дверь оказалась открытой, и она прошла неслышно. И нечаянно подслушала кусочек беседы Милия Сергеевича с хозяйкой.
— У меня насчет Ольги Владимировны, — он так и назвал ее, по имени-отчеству, — самые ответственные, — он так и сказал, «ответственные», — намерения. На днях я поговорю с ней. Я, знаете ли, еще в техникуме решил, что моей женой будет или врач или учительница…
Ольга, стоя за переборкой, на секунду представила его лицо, глаза, которые смотрят в упор на собеседника, когда он высказывает свои «ответственные» умозаключения. И в момент… возненавидела его. «В техникуме решил! — негодовала она. — А если бы я кончила не на учительницу, а на продавца? Ну, погоди же!»
Через два дня у них состоялось объяснение, и она резко и грубо отказала ему.
Милий Сергеевич принял отказ мужественно, без нервозности и раздражения. Ольга даже чуточку восхитилась его выдержкой, в глубине ее души промелькнуло нечто вроде уважения и сожаления о сделанном. Но со временем она все продумала и поняла, что он и внутренне не очень взволновался. Просто одна из целей оказалась недостижимой, и надо было, взвесив и рассудив, приниматься за достижение других. Ольга поняла это и больше не думала о нем.
А потом был лейтенант Алешка. И было все, чего ждала Ольга: мимолетные встречи, клятвы, подозрения, упреки, обиды, ссоры, примирения, объяснения. Была любовь, свадьба. Алешку она любила. За легкий характер, за дурачества, за улыбку, за кудрявые волосы, за все. Вскоре после начала совместной жизни его демобилизовали, и они уехали на Урал. Там она сменила специальность, устроилась на завод, стала учиться в вечернем техникуме. Алешка тоже работал на заводе.
