За Дунаем - Цаголов Василий Македонович (книга бесплатный формат .txt) 📗
Рашид понимал, что рискует многим. В семье росли два мальчика и девочка. Прознай турки о его симпатиях к Петру — дети Рашида могли остаться сиротами и заслужить презрение правоверных. Но Рашид умел, как никто, пробираться незамеченным к другу и час-другой побыть в его обществе. Поговорить же им было о чем.
Собеседники сидели друг против друга. Гость молча посасывал глиняную трубку и ожидал, когда выскажется хозяин. Но Петр неожиданно умолк. Ему показалось, что Рашид рассматривает прожженную дырку на его рубахе: «Проклятая девчонка, не успела заштопать. А Рашид тоже хорош — уставился, как индюк на муху... Но откуда он прознал о моем ночном госте? Нет, не случайно Рашид завел разговор о юнаке». Хозяин придвинулся к турку и с горечью заговорил:
— У меня, Рашид, твои братья отняли счастье. Ты помнишь нашу мать? Ты можешь сказать всем: мое сердце ненавидит их! И муллу, и... Я знаю, кто убил мою гордую Марию. Но я несчастный человек, Рашид, силы давно покинули меня. Эх, если бы моя рука могла удержать саблю,— Петр поднял свою маленькую сухую руку, исполосованную вздувшимися венами.
Рашид стянул с головы феску, почесал ею красный нос и снова водрузил на место.
— Я не хотел обидеть тебя, Петр. Мое сердце не желает тебе ничего плохого,— турок посмотрел на хозяина открытым взглядом.— Мои уши слышали, как грозился Али найти какого-то человека. Люди говорили, будто чужой прошел ночью на вашу половину, Петр. В мечети собралось много народа, и Али именем Аллаха заклинал узнать, у кого мог остановиться незнакомец. Он думает, что комит1 пришел не с пустыми руками и не для того, чтобы набить брюхо... Так думает Али, а я, Петр, ему не зять и. не шурин. В тот вечер я боялся за тебя... Меня к тебе тогда привело мое сердце. Разве я плохо поступил? Не таись, скажи мне, и я уйду туда, откуда пришел. А может, ты не знаешь меня?
«Вот и обидел я человека. Мы с Рашидом знаемся с тех пор, как мой отец спас от смерти его брата... Э, у меня от Рашида никогда не было тайн»,—Петр легонько ударил ладонью по плечу друга и вкрадчиво сказал:
— Сейчас такое время, когда сын не доверяет отцу, а мы с тобой разной веры...
Потрескавшиеся губы Рашида дернулись, и улыбка расползлась по худому лицу.
— Подвинься ко мне ближе, не могу же я кричать. У меня на сердце есть такое, что не должен слышать никто,— проговорил сердито Петр и первым придвинулся к Рашиду.
Он губами касался большого оттопыренного уха гостя:
— Гайдук был у меня.
Турок не изменил позы, на лице по-прежнему было равнодушие.
— Ты слышал мои слова или тебе их повторить?— повысил голос старик.
Рашид кивнул головой, мол, зачем так кричать, если я хорошо слышу даже шорохи за дверью.
— Он тут же ушел. Но потом ворвались полицейские... Будь они прокляты! Перевернули весь дом: искали его. Понял?
— Я все это знаю,— буркнул турок.—Трактирщик рассказывал в мечети, а сам я видел твоего гостя.
Старик окинул турка удивленным взглядом: «Я всегда думал, что Рашид много знает, но мало говорит»,— а вслух произнес:
— Почему ты молчал? Где ты видел моего гостя?
Турок поднял на друга глаза: они у него всегда были полузакрыты, и оттого казалось, будто Рашид дремлет.
— У тебя во дворе.
— Ты его спутал с кем-то! А может, рассказываешь прошлогодний сон? — слабо возразил Петр.
Турок безразлично пожал плечами, что означало: «Думай, как тебе угодно, но я видел твоего ночного гостя».
Встревожился Петр:
— Слушай, а может, о нем знает еще кто-нибудь?
Но Рашид на это не ответил, и старик вскипел:
— Проснись или, клянусь твоим Аллахом, я не ручаюсь за себя. Открой рот, я хочу услышать, что у тебя на душе!
Флегматичный Рашид потянул воздух мясистым носом, задержал дыхание, а затем шумно выдохнул.
— Я был в мечети на вечерней молитве и слышал, как мулла шептал старосте...
— Пусть бог покарает того и другого или превратит их в ишаков, — перебил Петр.
Утвердительно кивнув головой, Рашид усмехнулся и поспешил сказать:
— Тогда ты одолжишь мне хоть одного ишака дня на три.
— Гм! Э нет, ты его замучаешь, и что я буду делать потом без ишаков? — Болгарин усмехнулся в усы.— Еще что слышали твои большие уши?
— Мулла сказал старосте, чтобы он на ночь устраивал засады на всех дорогах.
— И все?
— Да.
— А при чем здесь мой гость?
— Я сразу же после молитвы направился к тебе и увидел, как чья-то тень выскользнула из калитки й удалилась в сторону ущелья. Тогда я вернулся домой и лег спокойно спать.
Болгарин положил руку на плечо Рашиду:
— Спасибо! Мое сердце всегда верило тебе, даже больше, чем брату. А теперь слушай: ои пришел оттуда. Понял?
— Я так и знал...
— Их там очень много. С ними русские... Христо передал, что им нужны деньги, оружие хотят купить.
— А где взять столько денег? — удивился Рашид.
— Я оторву от себя один флорин1, ты, знаю, не откажешь.
— Я дам два флорина. Но это так мало, что на них не купишь и одного ружья.
— Болгары дадут, никто не пожалеет.
— Среди моих братьев тоже найдутся такие,— проговорил уверенно Рашид и встал.— Ну, ладно, пойду, а то скоро начнет рассветать, и если мулла застанет меня у тебя, то мои дети не дождутся своего отца.
Друзья пожали друг другу руки, и один из них ушел...
Обычно овец стригли в конце весны, и шерсть попадала к хозяйке. Прикинув, сколько ее, она прежде всего заботилась о старшем из мужчин, о главе семейства. Вдруг оказывалось, что ему нужен новый башлык, теплые носки, сукно на бешмет. А потом уж хозяйка думала о других членах большого семейства. Но тогда шерсти оставалось совсем немного, и хозяйка неизменно говорила: «Вот придет весна и обязательно вам сотку тонкое сукно». Но шел за годом год, а младшие домочадцы продолжали носить одежонку с чужого плеча, заплатанную, хорошо, если перешитую.
У Бекмурзы было десятка полтора овец да штук шесть ягнят весеннего приплода. Много ли настрижешь с них! И все же мать ухитрялась распорядиться шерстью: часть сукна отправляла на базар, а что оставалось — сыну.
Она с утра засела за починку чувяк, а девушкам поручила перебрать шерсть. Подруги сидели на корточках и разговаривали вполголоса. Между ними ощетинилась тонкими стальными иглами чесалка. В комнате стоял запах свежей глины: Ханифа часто смазывала пол.
В окно заглядывала распустившаяся вишня. Так сильно она зацвела в первый раз. Сквозь ветви пробивались лучи солнца, разбросав на полу причудливые узоры.
— Гляжу на дерево, а мне кажется, это девушка... Высокая, тонкая, боюсь, не переломилась бы. На ее белом лице блестят черные глаза. Коса толстая, до самых ног. — Ханифа перестала работать и, не отрываясь, смотрела на веселую, нарядную вишню.
— Так ты же сама такая,— отозвалась подруга.
— Нет, Фаризат, мою девушку еще никто не встречал в жизни. Ты знаешь, и в сказке нет такой красавицы... Я ее вижу и во сне. Она в длинном платье, серебряные крючки сверкают на груди, подобно звездам на небе,— Ханифа встала и приблизилась к окну.
Ей было лет шестнадцать. Еще недавно девочка играла в куклы, которые сама же искусно шила из тряпок. К. ней приходили девчонки со всей улицы, и Ханифа охотно учила подружек нехитрому мастерству. А то убегала с ними за село и собирала цветы. Так шли дни, пока однажды мать не сказала, что ей пора оставить свои забавы, мол, взрослая уже стала.
С тех пор Ханифа редко, да и то тайком, встречалась со своими куклами; не могла расстаться девочка с детством. Мать же стала особенно придирчива к ней и даже на улицу запретила бегать босоногой да простоволосой.
С некоторых пор и сама Ханифа стала застенчивой при чужих, особенно в присутствии мужчин. Бывало, раньше соберется с девчонками и пойдет без спросу на свадьбу посмотреть, как веселятся молодые люди. До чего Ханифа любила танцы, особенно симд1. Так заглядится, что и о доме забудет.
