Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
- Она что, жалуется? Кто ее заставляет? - петушком подбежал Хмелько.
- Зачем жаловаться? Ей неплохо, - спокойно посмотрел на него сверху вниз Чур и скаламбурил: - Будешь жаловаться - не будет жалованья.
При появлении Екатерины Михайловны все умолкли.
- Ярослав Андреевич, вас просит Валентин Георгиевич, - сказала она многозначительным тоном и скрылась за дверью.
Серегин возвратился от лесничего через три минуты, встреченный молчаливым вопросом лесников, в глазах которых он теперь, окончательно утвердился как человек большой справедливости, честный и смелый. Объявил весело:
- Товарищ Виноградов желает со мной лично познакомиться. Еду в город.
Чур свистнул, подняв взор к потолку, а Хмелько то ли с сочувствием, то ли с укором покачал головой, приговаривая неопределенно:
- Вот так-то, значит,
- И ничего не значит. Не пугай - не на того напал, - скороговоркой отчитал Чупров. - Ты, Серегин, держи линию твердо, как солдат. За тобой правда. А то нет?
- Передай этому самому Виноградову, что лесники не пойдут на его особое задание, - сказал Чур, размахивая длинными кулакастыми руками, и прибавил, взглянув ехидно на Хмелько: - Все, окромя батраков.
- Это вы уж сами скажите.
- И скажем. А то нет? - горячился Чупров. - Вот пойдем к Погорельцеву и скажем.
Все были на стороне Серегина, только Хмелько метался по террасе и никак не мог определиться. Пожимая плечами, ахал, вздыхал, приговаривая:
- Дела-а-а, братцы. - Он как будто и Ярославу сочувствовал, советовал сердечно: - Ты уж большое начальство не звери, лучше по-хорошему. Начальство, оно, сам знаешь, не любит, когда ему перечат.
- Да вы за меня не беспокойтесь, Филипп Зосимович, - улыбнулся Ярослав. - Недалеко от лесхоза горком партии. Разберемся, кто прав, а кто ошибается.
- А то нет?! - подбежал Чупров. - Из лесхоза иди в горком. К первому секретарю. Непременно. И про все расскажи: и про сенокосы, и про коров, и про тетю Феню.
От лесничества Ярослав пешком пошел по шоссе, чтоб сесть на пригородный автобус, который ходит здесь с интервалами в тридцать минут. Где-то в вышине, осененный голубым небом, неумолчно переливался серебристый ручеек жаворонка, чистая, прозрачная, как воздух и синь, мелодия его. Неутомимые жаворонки, ослепительное солнце, синее-синее небо, сладковатый воздух, от которого кружилась голова и сильнее стучало сердце, отвлекали Ярослава, и он перестал думать о Виноградове, о Погорельцеве, но твердо решил доказать свою правоту во что бы то ни стало. Нет, он не хлопнет дверью и не напишет заявление с просьбой уволить по собственному желанию, потому что такое означало бы расписаться в своем малодушии. И лес он уже не оставит, потому что должность лесника его вполне устраивает. Зачитываясь книгами о лесе, он понял, что это и есть его настоящее призвание: не живопись, а именно лес, сочетающий в себе и поэзию, и живопись, и музыку. И тогда он решил готовиться поступать в институт лесного хозяйства.
Асфальт шоссе, сухой и теплый, казался каким-то легким, веселым. По нему хотелось бежать. Ярослав пошел до автобусной остановки, распахнув полы куртки и сбив на затылок серую кепку. Вдруг с проселочной дороги на шоссе не выскочила, а медленно выползла машина "Москвич". За рулем сидел Кобрин, а рядом с ним Пашка Сойкин. Ярослав узнал их, и они узнали его. "Москвич" дал газ и вскоре скрылся за бугром.
Мысли копошились в голове Ярослава, как весенние муравьи. Выходит, тетя Феня батрачит у Погорельцева. Ну, так получается. Вдвоем живут, оба работают. У них корова, кабан. Зачем им это? Жадность? Неужели и Алла Петровна?.. Нет-нет, этого быть не может. Просто она не знает, что тетя Феня числится по штату лесником… Да, но она не может не знать, что у них есть и корова, и свинья, и что кто-то посторонний - не сами же! - ухаживает за этой скотиной. А может, Валентин Георгиевич обманывает ее, говорит, что платит тете Фене? Да. Наверно. Только так. Иначе что же?..
Пока Ярослав дожидался автобуса, события развивались совершенно неожиданным для него образом. Афанасию Васильевичу не сиделось дома. Пчелы были выставлены в сад, коры волчьего лыка и листьев брусники он заготовил достаточно. Посадил вдоль забора три рябины, две лиственницы и четыре куста ирги. Все это было сделано еще вчера. А сегодня, соскучившись по людям, решил навестить своих знакомых. Оседлал Байкала и мелкой рысцой затрусил к лесничеству. Ярослава не застал, зато попал в разбуженный муравейник лесников. Они окружили старика, со всеми подробностями выложили ему все, что тут происходит. Он забеспокоился, как бы парень сгоряча дров не наломал. Надо что-то предпринять.
- Ты, Василич, теперь на пенсии, вроде как депутат. Ты должен свое слово сказать начальству, - продолжал Чупров. - А то нет? Должен, непременно.
- И скажу, - ответил подогретый общим настроением старик. - До горкома дойду, к первому секретарю и к министру, если на то пошло.
- Дойди, непременно дойди. И Серегин тоже в горком собирался. Там и повстречаетесь, - подбивал Чупров.
Взволнованный Афанасий Васильевич вошел в кабинет Погорельцева. Поздоровались. Валентин Георгиевич предложил сесть, при этом буркнул недовольно, не скрывая своего состояния.
- Что такой сердитый? - спросил Рожнов, будто ничего не зная о происшедшем, и сел не на диван, а возле стола, за которым сидел лесничий.
Погорельцев вздохнул и, уставившись налитыми глазами в бумаги, пробубнил:
- Всучил ты мне работничка. Век буду благодарить.
- Ярослава-то? - все так же невинно проговорил старик. - Ну вот видишь. А ты не верил. Я ж тебе сразу сказал - парень правильный, честнейший и дело любит. Дай бог таких побольше.
Погорельцев поднял на Рожнова колючий, тяжелый взгляд:
- Сволочь он порядочная. Паршивец.
- Ого, слова-то какие? Это как понимать?
- А так и понимай. На твоей совести он.
- Ну, ты мою совесть не трожь - она чиста, - рассердился старик. - А слово "сволочь" не к месту сказал. При себе его оставь - по справедливости. А мне позволь телефоном воспользоваться. - И, не дожидаясь разрешения, потянулся к телефонной трубке. Погорельцев сделал недовольную гримасу, но Рожнов уже говорил в трубку: - Девушка, будь ласкова, красавица, позвони в Словени председателю колхоза… Правление? Ты, Никитич? Здорово живешь. Это я. Рожнов… Вернулся, а то как же. У меня к тебе дело есть… Государственное. Где мне тебя поймать? Сейчас, конечно, сейчас - экстренно. В горком? Ну что - хорошо. А я из лесничества. Будешь ехать по пути - останови на минутку. Я буду ждать. Ну и ладно. - И положил трубку. Решительный вид и ершистость старика насторожили Погорельцева. Он понял, что старик в курсе событий и разговор его с председателем колхоза тоже, очевидно, имеет отношение к делу.
А Рожнов хитрил. Встал, этак тяжело кряхтя, собираясь уходить, сказал с каким-то намеком:
- Ну да ладно: бог не выдаст - свинья не съест, - и повернулся к двери.
- Уже уходишь? - остановил его вопросом Погорельцев. - Что ж не расскажешь, как гостилось у сына?
- Да что тебе до моих рассказов, у тебя своих забот полон рот. Можно сказать, сущий бунт устроил.
- Не я устроил, а твой Серегин, - совсем миролюбиво отозвался Погорельцев.
- Разберутся - дело нехитрое.
И опять тайный смысл уловил в его словах Погорельцев и что-то обидное для себя. Не сомневался, что старик держит сторону Серегина, старый ворон даром не каркнет. Затем и приехал. Не вытерпел, полюбопытствовал:
- А что у тебя за государственное дело к Кузьме Никитичу? Может, я помогу? Или тайна?
"Ишь, учуял", - подумал Рожнов о лесничем, а вслух сказал:
- Да ты уж помогай Виноградову. А я себе найду помощников понадежней. - И, внушительно помолчав, вдруг выпалил: - В горкоме.
Погорельцев кисло поморщился: какого черта они пугают? Но тут же его осенила мысль: Кузьма Никитич член бюро горкома, авторитетный человек в районе и в городе, председатель колхоза-миллионера, депутат Верховного Совета. Так вот зачем его хочет видеть Рожнов. Сжав в кулак свой круглый мягкий подбородок, сказал устало и дружелюбно:
