После бури - Матвеев Герман Иванович (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
Вот связали руки, но почему-то спереди. Ага! В стенку вбита скоба, за которую привязали руки. Вот заворотили через голову рубаху. Значит, сейчас будут бить. Звуки голосов, топот ног доносились глухо, словно в уши набралась вода, как это бывает во время купания.
— Последний раз я тебе советую, Зотов… Давай лучше по-хорошему сговоримся. Все равно, пока не скажешь, не выпущу! Оглох, что ли? Ну-ка, резани, Кандыба!
Острая боль обожгла спину, и Вася чуть не крикнул. От второго удара он дернулся вперед и что было силы прижался к стене, словно хотел уйти в нее… Еще… и еще… Он стиснул зубы, зажмурил глаза и затаил дыхание.
“Держись, Василий, крепко держись… Терпи за рабочее дело. Ты уж не маленький. Это тебе мерещится, а на самом деле не больно”, — мысленно уговаривал он себя, и ему казалось, что это говорит отец.
В наступившей тишине было слышно, как зловеще посвистывала плеть и коротким щелчком ложилась на голое тело. Ни крика, ни стона, ни просьбы о пощаде…
— Ты что, болван! Жалеешь? Ты как бьешь? — заорал вдруг пристав на Кан-дыбу.
— Ваше, высокоблагородие, я как полагается… Да разве его прошибешь, звереныша!..
— Не рассуждай! Бей!
Наконец, пристава прорвало. Он не выдержал и, подскочив к околоточному, выхватил у него из рук плеть.
— Запорю-у-у! Уничтожу-у… Щенок! — в бешенстве кричал он, нанося удары.
Плеть свистела, но воля победила, и боль уже притупилась. Теперь Вася был уверен, что стерпит и не такое и что страшно было только сначала. При каждом ударе он вздрагивал и все сильнее прижимался к стене.
Пристав устал. Он с силой бросил плеть на пол, выбежал в соседнюю комнату и нервно зашагал из угла в угол.
Кандыба вытаращенными от испуга глазами проводил начальника и подошел к юноше.
— Ты что, Васька… Очумел? Хуже будет…
Зотов медленно повернул к нему красное лицо, несколько секунд смотрел, словно не узнал, затем глухо сквозь зубы проговорил:
— А ты, Кандыбище, свое получишь… Если не я, так другие тебя найдут…
— Вот так углан! — не то с восторгом, не то со страхом, сказал Чураков, стоявший все время в стороне.
— Озверелый… Ну как есть озверелый! Волчонок! — пробормотал околоточный, вытирая лицо красным платком.
Вася не слушал. Уткнувшись головой в холодную стенку, он замер, а из глаз его катились крупные слезы. Спина горела, как будто ее поджаривали, но плакал он не от боли, а от бессильной ненависти, кипевшей в груди.
“Эх, ружье бы…” — с тоской шептал он.
И вдруг в голове молнией мелькнула мысль. — “Луньевка. Пожар в горе. Газ”.
Лет пятнадцать тому назад на одной из шахт, в Луньевке, вспыхнул пожар. Пожары в горе не такая редкость, но в тот раз не приняли вовремя мер и огонь с креплений перешел на уголь. Уголь не потушить. Забои с горевшим углем перегородили сплошной стеной или, иначе, перемычкой, чтобы прекратить доступ воздуха, а шахту забросили. Прошли годы, и никому не известно, прекратился пожар или уголь продолжает медленно гореть. В шахту спускаться нельзя. Она наполнилась углекислым газом. Это мертвый газ. В нем не может гореть свет и все живое моментально гибнет. Он не имеет ни запаха, ни цвета. Он значительно тяжелее воздуха и льется, как вода, растекается по всем забоям, штрекам и, наконец, начинает заполнять главный ствол.
“Сказать, что типография спрятана там, и увести пристава и других полицейских, — лихорадочно думал Вася. — Мы спустимся вниз и будем двигаться вперед, пока не погаснут фонари. А тогда все… Никто не уйдет. Газ поднимется и все захлебнутся. Спасать некому”.
О себе Вася не думал. Себя он как-то выключил из жизни, и ему стало все безразлично.
“А если живодер или кто другой знает, что в шахте пожар? — Эта мысль сразу остудила воспаленную голову. — Нет, так не выйдет”.
В комнату вернулся пристав. Он уже успокоился и снова обрел обычное насмешливое, жизнерадостное настроение.
— Вот что, Кандыба, — весело сказал он. — Быстро одевайся и приведи его шайку, его товарищей. Всех, кто попадет. Понял?
— Так точно! Понял!
— Да поживей! — уже вдогонку крикнул пристав. — Ну что, Зотов? Долго ты намерен молчать?.. Жаль мне тебя… А ничего не поделаешь, приходится… — с притворным сочувствием сказал он, глядя на рубцы от плети. — Не хотел бы я быть на твоем месте! Подумай, подумай, пока не поздно. Какой тебе смысл упорствовать? Исполосовали спину, других поставил под удар… Все равно сказать придется… Чураков! — обратился он к городовому. — Принеси-ка сюда еще веревку и соли. Да смотри, чтобы соль была мелкая.
— Много соли, ваше высокоблагородие?
— Горсть.
— Слушаюсь!
Чураков вышел. Кутырин устроился за столом и, вытянув ноги, потянулся.
— Ну, что забеспокоился, Зотов? Эта соль не для тебя, не бойся. Конечно, если бы тебе полосы посыпать, теплее бы стало, но я думаю, что ты и это выдержишь. Ты крепкий… А вот сейчас мы проверим твоих товарищей! Как они? Такие же, как и ты? Будут они молчать или заговорят? Как ты полагаешь? Я вас всех плеточкой поучу. Вы у меня шелковые будете, ручные! Я вас научу, сопливых революционеров!
Только сейчас Вася понял, зачем “живодеру” понадобились его друзья.
— Они все равно не знают. Напрасно мучить, — глухо сказал он.
— Ага! Уже заговорил! — засмеялся пристав. — Вернулся дар речи! А вот посмотрим, как ты заговоришь, когда я привяжу их на твое место да всыплю, как тебе, а потом еще и солью посыплю!
— Они не знают, — с отчаянием почти простонал Вася. — Никто, кроме меня, не знает.
— А вот мы сейчас и проверим, знают они или не знают! Не все же вы такие каленые. Кто-нибудь да проговорится! А если они не знают, тебя попросят. На коленки встанут перед своим атаманом. “Скажи, Васенька, пожалей нас, бедненьких”, — плаксиво протянул Аким Акимович и снова засмеялся. — Я ведь предупреждал тебя по-хорошему! Со мной шутки плохи. Ой, плохи, Зотов!
Вошел Чураков со стеклянной солонкой и веревкой.
— Куда прикажете, ваше высокоблагородие?
— Поставь на стол. А веревку положи.
Теперь Вася понял, какую мучительную пытку готовит ему “живодер”. Если бы можно было спрятать, убрать из поселка ребят, он стерпел бы любую боль. Но они где-то тут близко, за стеной, ничего не подозревают, и, наверно, скоро Кандыба приведет их. Воображение его нарисовало страшную картину. Вот Карась, Сеня, Кузя, Маруся привязаны за руки, плеть свистит и красными полосами рубцует тело… А потом соль. Нет, они, конечно, не станут его просить… Они тоже стерпят… О-о! Если б свободны были у него сейчас руки! Он бы, как рысь, зубами вцепился в горло этого ненавистного “живодера” и перегрыз…
— Думай, думай. Время еще есть, — сказал пристав, услышав, как застонал привязанный юноша.
Сейчас Аким Акимович развлекался тем, что пускал кольцами дым. Чураков с удивлением наблюдал, как изо рта начальника вылетало густое кольцо и, повиснув в воздухе, начинало медленно увеличиваться. Сквозь него проскакивало второе, затем третье.
— А если скажу… пимы дашь? — хрипло спросил Вася.
— Дам! — оживился пристав.
— И денег дашь?
— И денег дам. Вот они!
Пристав торопливо достал из бумажника обещанную сторублевку и положил ее на стол.
— Ладно… скажу! — с трудом проговорил Вася.
— Давно бы так! Зачем было ссориться? На такие деньги ты с йог до головы оденешься. Гармошку купишь… — с облегчением заговорил пристав и, подойдя к юноше, хотел дружески похлопать по плечу, но, сообразив, что вряд ли это доставит тому удовольствие, удержался.
— Только там подпольщики могут быть. Они с оружием, — предупредил Вася.
— Подпольщики? С каким оружием? И много? — насторожился пристав.
— Нет… Человека три.
— Вот как?.. — задумчиво произнес пристав. — Это что-то новое… А где спрятана типография?
— В старой шахте, заброшенной, за Доменным угором. Вам не найти. Я сам сведу до места.
— Ну, конечно, конечно! Отлично! Оч-чень хорошо! Откладывать мы не будем… Чураков, развяжи его!