Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
— Против кедра, собственно, никто не возражает, — сказал директор. — Вопрос теперь в другом — как быстрее его восстановить.
— Легче, наверное, здесь восстановить соболя, чем кедр, — скептически заметил старший лесничий, который обычно проявлял ко всему недоверие.
— «Легче, легче»… — не выдержал Капланов, — легкого здесь ничего не будет. Нам надо заниматься и кедром, и соболем, и многим другим.
— И, конечно, т-тигром, — снова поддразнил его Сал-мин, — только, п-простите, тогда по тайге ходить сотрудникам заповедника не п-придется. От них одно мокрое место останется.
— Ну чего привязался? — подтолкнул его локтем Шамыкин, — сам-то в тиграх души не чаешь.
— Да п-просто охота мне Левку з-завести, — признался Салмин и шепнул: —а то чего-то с этим кедром т-тоска стала заедать. Хоть бы обругал меня сейчас Левка, все б веселее было.
Но вывести из равновесия Капланова было нелегко. На шутки он обижался редко. Иногда мог и вспылить, однако быстро отходил. Он и сам был большой любитель пошутить.
Хозяйка дома, где останавливались в Тернее научные работники, иногда посылала их за питьевой водой в ключ, протекавший за огородом.
Если с ведрами уходил энтомолог Грунин, то он обычно, как человек увлекающийся, до ручья так и не добирался.
Хозяйка, потеряв терпение, посылала вслед за ним Капланова. Видя, что Грунин, забыв обо всем на свете, ползает с огороде, выискивая интересных насекомых, Капланов незаметно брал ведра, набирал воду и, прячась за бурьяном, уносил в дом.
Когда Грунин, наконец, спохватывался и, не найдя ведер, виновато, с пустыми руками и повинной головой возвращался к хозяйке, его встречали общим смехом.
Капланов убеждал приятеля, что тот давно уже принес воду, но, наверное, об этом забыл. Грунин, пытаясь вспомнить, растерянно соглашался, и в доме снова поднимался хохот.
Однажды сын хозяйки, школьник, наловил на окне мух, оборвал им крылья и закрыл в коробке из-под пудры. Мухи, густо опушенные пудрой, приняли необычный вид. Капланов, задумав пошутить, отсадил их в пробирку и показал Грунину.
— Смотри, Костя, каких невиданных насекомых я обнаружил в тайге! Это, пожалуй, какой-то новый вид!
Энтомолог от неожиданности не сразу сумел разглядеть мух и принял слова приятеля за чистую монету.
— Левка, ведь это открытие! — у него от восторга даже задрожали руки. — Я таких здесь еще не видел. Неужели это из рода саркофаг?
Капланов умирал со смеху.
В конторе заповедника появилась новая кассирша. Она заинтересовала Капланова своим удивительным внешним сходством с девушкой, с которой он дружил в юности. Ему очень хотелось с ней познакомиться, но преодолеть свою застенчивость никак не мог. Когда он получал у нее зарплату, то настолько смутился, что, расписавшись в ведомости, ушел из конторы, забыв деньги.
В конце концов их познакомили. Салмин стал подсмеиваться:
— Ну с-скажи ты ей, что она т-тебе нравится. А то видишь ее раз в два месяца, да еще и с-слова вымолвить не умеешь.
— Я могу это сказать только где-нибудь на хребте Сихотэ-Алиня, — смущенно отвечал Капланов. — А здесь, братец, — нет, невозможно…
— Так она же, Левка, т-туда не заберется!
— Значит, объяснение не состоится. А в общем, ну тебя, отстань…
Закупив в поселке все необходимое, Капланов снова собирался в тайгу. Перед тем как разойтись на полевые работы, научные сотрудники проводили вместе последний вечер за ужином, за бутылкой вина. Знали, что очередная их встреча будет не скоро. Но почти все уже привыкли к своей трудной профессии следопытов. Чтобы изучать природу, надо было преодолевать те преграды, которые она ставила на пути человека.
Природа не хотела так просто выдавать свои тайны. Капланов это понимал особенно ясно. Он побывал уже не в одной переделке, где надеяться можно было только на собственные силы.
— «И снова в поход…» — минорно затягивал кто-нибудь из них в минуты расставания.
Расходились с вечеринки поздно ночью, а уже на рассвете с тяжелыми котомками за спиной шли в тайгу. Каждый своим путем, на свой страх и риск. Но ради одного общего дела.
Годы работы в заповеднике принесли Капланову много творческих радостей. Однако бывали и неприятности.
За посланную в Вестник филиала Академии наук статью о черном рябчике, которую он написал на Шаньдуйских озерах, Капланов неожиданно получил от вновь назначенного директора заповедника выговор. В приказе это мотивировалось тем, что статья неплановая, послана в журнал без согласования с дирекцией, и еще тем, что наблюдения за рябчиком, не входя в утвержденный для данного научного сотрудника план исследований, якобы мешают его основной работе.
Абсурдность этих доводов была несомненна, тем более что Капланов в полном объеме выполнял все намеченные исследования по лосю и попутно по изюбру, а прошедшей зимой даже по тигру.
За дикушей он наблюдал между делом, когда поднимался на гольцы и обнаженные пожарами вершины, где обычно на брусничниках чаще всего встречалась дикуша. Ему первому из ученых удалось описать ток этой малоизученной птицы. О каплановской статье появились уже положительные отзывы, но для директора это было несущественно.
Странный был он человек. Когда-то заповедником руководил Абрамов, умный и сердечный человек, именно он и пригласил Капланова на работу в Приморье. Теперь Абрамов был главным госинспектором охоты по краю. После него здесь сменилось уже несколько директоров. Но нынешний, успев лишь принять дела, с места в карьер занялся грубым администрированием.
Он любил выражаться по-военному точно:
— Явиться ко мне в семь ноль-ноль…
Или:
— Я подал команду — быть готовым через час десять минут.
Капланов последний раз вернулся из тайги в управление с опозданием против намеченного на восемь дней. Надо было закончить наблюдения за лосем, да к тому же задержала ненастная погода.
Директор, не раздумывая, издал приказ об его увольнении за проявленную недисциплинированность. Но Капланов даже не расстроился: действия нового директора были настолько необычны и незаконны, что он только с любопытством молча на него поглядел.
На телеграмму, данную Каплановым в Главк, пришел быстрый ответ — приказ директора отменить. Тогда тот решил ограничиться выговором, но уже по поводу статьи о дикуше.
Капланов хотел снова пожаловаться в Главк, но потом махнул рукой: стоит ли беспокоить людей из-за пустяков. Пусть директор тешится этим выговором.
Сотрудники заповедника сразу же невзлюбили нового директора. Зоологи потеряли к нему уважение после того, как на первом научном совете он выступил с невежественным предложением: заняться скрещиванием пеликана с гусем. Но больше всех негодовали лесники. Он взял за правило ходить ночами по квартирам наблюдателей, чтобы проверить — не спят ли они дома, если по графику положено им быть в таежном маршруте.
— И что это он по ночам шатается! — возмущались лесники.
Иногда директор в порядке контроля направлялся по следам научного сотрудника, уходящего в тайгу. Если тот отклонялся в сторону от тропы, он сердился:
— Ишь ты! Напетлял, будто заяц. Чего бы ему не идти, как положено, а он, гляди-ка, в самую чащу, словно зверь, полез.
Зная, что Капланов занимается тиграми, лесники смеялись:
— Ему бы за Львом Георгиевичем сходить. Напоролся бы на тигру, тогда зараз бы отказался по тайге шастать.
Но все эти неприятности были, в конце концов, мелочами.
Задумываться Капланову приходилось о другом. Учет тигров по следам показал, что на огромной территории заповедника зверей было все-таки очень мало. А тут еще обнаружилось, что, кроме убитого Спиридоновым трехлетнего тигренка, охотники летом застрелили еще двух взрослых тигров, которые вышли за пределы заповедника. Погибали последние звери.
На память приходили стихи американского поэта:
