Болотные огни (Роман) - Чайковская Ольга Георгиевна (книга бесплатный формат .txt) 📗
Ему показалось, что она словно бы просыпается и готова улыбнуться.
— Не уходите, — прибавил он, прекрасно зная, что уйти через закрытую дверь она никуда не может, — я сейчас.
Он вернулся с лампой, зажег ее и поставил на ступеньку. Девушка была очень хорошенькая, а теперь, когда в глазах ее отражались огоньки, казалась уже не такой усталой. Ее бы сейчас горячим чаем напоить, но об этом не может быть и речи — в клубе нет ни печурки, ни таганка.
— Хотите есть?
Она с удивлением взглянула на него.
— У меня есть хлеб, мы его сейчас будем жарить на лампе. Это очень здорово.
Теперь она улыбнулась.
Дальше все пошло хорошо. Он резал хлеб ломтиками, натыкал на перочинный ножик и подносил к огню. Пламя трещало и чадило, хлеб трещал, чернел и распространял приятный сытный запах.
— Он немного отдает керосином, но это ничего — правда?
Она кивнула. Хлеб был горячий и вкусный.
— Я вас тоже знаю, — вдруг сказала она, — вас Борей зовут, и вы работаете в розыске.
— Откуда же вы это знаете?
— У вас Берестов начальник?
— Берестов.
Она вдруг посмотрела на него очень внимательно.
— Он хороший человек?
— Замечательный.
— Ах, нет, — вдруг промолвила она устало, — все они жестокие и неприступные, как отвесные скалы.
Борис рассмеялся:
— Но вот уж Денис Петрович не «отвесный».
Однако собеседница его так же устало пожала плечами, как бы говоря: «Много вы знаете». Борису показалось, что она погружается в прежнее оцепенение, ему захотелось ее развеселить.
— Уж не в вас ли это наш Ряба влюблен? — улыбаясь спросил он.
Она неожиданно пришла в страшное волнение:
— Пожалуйста, пожалуйста, скажите ему, чтобы он никогда, никогда этого не делал. Чтобы не ждал меня, не разговаривал, не смотрел…
— Уж и не смотрел.
— Пожалуйста, о пожалуйста…
Она дрожала. С весельем у них что-то не получалось.
— Вам холодно?
— Да, мне немного холодно.
Борис встал и пошел к себе за курткой. Он был в недоумении. «Странная девушка, — думал он, — и говорит что-то странно. Не знаешь, как и подступиться». Но когда он вернулся, она тотчас заговорила:
— Я вижу, вы не понимаете, я вам сейчас объясню. Нет, не объясню, а расскажу одну историю, одну сказку, — не помню, где я ее читала. Шел путник, и в горах повстречалась ему чума. Она взяла его за ворот и заставила идти с ней вместе. Он просил, умолял, ничего не помогало. С тех пор, куда бы он ни являлся, он всюду приводил с собою смерть. Вот точно так же и я.
«Да она с ума сошла!» — подумал Борис.
— Вы любите играть на сцене? — поспешно спросил он.
— Однако между мной и путником есть разница, — продолжала она. — Он почему-то должен был идти с места на место и не мог умереть. А я могу.
Она говорила все это очень просто — ни тени кокетства или наигрыша не было в ее тоне.
— Я даже пробовала однажды, — мягко и насмешливо улыбаясь, сказала она, — пошла бросаться под поезд. Да все только рядом шла, колеса большие, стучат об рельсы, никак не могу. А тут еще вижу — встречный летит. Показалось мне, что рано еще, что я еще чего-то не додумала, чего-то не доделала, что это я всегда успею. Сбежала я вниз с насыпи — вот и все. А уж он мимо летел — страшно смотреть.
Борис молча слушал. «Что же это может быть? — размышлял он. — Что за смерть ведет она с собою. Есть ли в этом смысл?»
— Да, я очень люблю играть на сцене, я ведь тогда исчезаю и становлюсь свободной, — сказала она, — я даже и не знаю, как все это у меня получается— и Катерина, и Лариса. Может быть, потому, что они обязательно должны умереть, а это я хорошо понимаю.
— Э, все это старые пьесы, мы напишем новые, где героини борются и не умирают.
— Сколько я видела мертвых! — продолжала она, не слушая. — Люди ужасно жестоки. Вы, наверно, даже и не знаете, какие они жестокие и неприступные.
— Не все.
— Для меня все. Или почти все, но это ведь значения не имеет, — все, что со мной, все равно погибают.
«Да что же это такое, — говорил себе Борис, чувствуя, что начинает поддаваться ее странной уверенности, — дурной сон какой-то».
— Неужели нет людей, которые могли бы помочь вам?
— Что вы! — ответила она с той беспечностью, с какой говорят люди о делах давно решенных.
Ничего подобного Борис в жизни не встречал.
— А теперь уж я расскажу вам одну историю, — решительно сказал он, — историю одной девушки.
И он начал рассказывать о Ленке. Он рассказывал все, что знал от Берестова и работников губрозыска. Фронт, агитпоезд, операция у Камышовки. Он говорил уже для себя, почти позабыв про свою собеседницу.
— Вы женаты, Боря? — вдруг спросила она.
— Был, — кратко ответил Борис.
Нет, рассказанная история не заинтересовала ее. Своим женским чутьем она поняла только одно: Борис говорит о девушке, которую любил, и это единственное, что показалось ей достойным внимания.
— Вы любите кого-нибудь? — спросил в свою очередь он и тотчас же раскаялся в этом вопросе.
Она побледнела. «Ах да, ведь все, кто с ней, обречены на смерть. Что за нелепость, в конце концов! Неужели никак нельзя к ней подступиться?»
— Как вас зовут?
— Маша.
— Слушайте, Маша, я не понимаю, о чем вы говорите, и не знаю, что за несчастье случилось с вами, но послушайте меня…
Он не знал, какие слова найти, чтобы убедить ее.
— Поверьте мне, ну просто поверьте на слово, что люди всегда могут друг другу помочь. Человек не может быть один. Ну есть у вас отец, мать, брат?
Этого тоже не следовало спрашивать. Маша бледнела все больше и опять стала дрожать.
— У нас осталось еще два ломтика, — поспешно сказал Борис, — прошу.
Она улыбнулась:
— Вы очень, очень добрый.
Как он заметил, она вообще легко приходила в волнение и легко успокаивалась.
— А знаете, я даже ее саму видела, — сказала она не без гордости.
— Кого?
— Да смерть же. Она даже и не такая страшная. Стояла ночью у переулка и меня поджидала. А потом ушла.
«Так вот все-таки что это такое…»
— В вашей самодеятельности, — сказал он, — работает такой смешной дядька с серебряной палкой…
— Смешной? — Маша смотрела на него широко открытыми глазами. — Это вы о Ростиславе Петровиче? Он же замечательный человек, лучший человек на земле! Я прошу вас, если вам случится, сделайте ему что-нибудь хорошее, самое хорошее, что только можете. Ах, какое счастье он дает нам в театре, если бы вы только знали!
Борис был удивлен пылкостью, с какой она говорила.
Перед тем как расстаться с ней, он попробовал предпринять последнюю попытку:
— Решитесь, расскажите кому-нибудь о своих тревогах, кому-нибудь, какому-нибудь хорошему человеку. И окажется, что все не так уж и страшно. Ну хотите, пойдем завтра к Денису Петровичу?
— Берестову? Так ведь это то же самое, что броситься под поезд, — убежденно сказала она, — совершенно то же самое, уверяю вас.
С Ростиславом Петровичем, иначе говоря — с Асмодеем, Борис встретился следующей ночью, когда шел домой.
Опять — будь они прокляты! — стояли лунные ночи.
По белой улице вдоль заборов тянулась черная полоса тени. По привычке Борис шел именно этой полосой, когда на противоположной, ярко освещенной стороне улицы заметил одинокую фигуру человека.
Асмодей стоял у витрины магазина. В лунном свете манекен казался мертвецом и был страшен здесь, на пустынной улице. От этого ли, или по какой другой причине на лице Асмодея, так же неестественно бледном, было написано что-то похожее на ужас.
Все это вызывало очень неприятное чувство, однако Борис не двигался с места.
Витрина выглядела освещенной сценой с мертвой актрисой на ней, да и единственный зритель ее также казался мертвым. И почему-то они не отрываясь смотрели друг другу в лицо.
Борису показалось, что его втягивают в какой-то дурной сон. Напряжением воли он заставил себя очнуться и тихо, двигаясь на носках, свернул в переулок, чувствуя спиною непонятный страх, изо всех сил желая, чтобы Асмодей его не заметил.
