Три минуты до катастрофы. Поединок. - Сахнин Аркадий Яковлевич (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Такую сложную систему минирования и тщательную её маскировку нельзя было осуществить перед самым отступлением. Судя по часовым взрывателям, к работе приступили за неделю до предполагавшегося отхода. Часы пришлось установить не на короткий срок, а на несколько суток. Все часовые механизмы должны были сработать одновременно, в первую ночь после прихода советских войск.
Обнаружить и обезвредить в такой срок всю эту сложную систему не представлялось возможным, и враг хорошо это понимал. Время было ограничено его волей, ходом часов.
Почему же не сработал точно рассчитанный механизм?
Прежде всего потому, что по приказу командования Воронежского фронта наши войска вышибли гитлеровцев из Курска на несколько дней раньше, чем те собирались покинуть город. Это коренным образом изменило положение. Свои расчёты враг строил на том, что всё пойдёт по его планам. Но наше командование поломало эти планы, навязало ему свою волю. Советские сапёры получили большой резерв времени. В запасе у них оказалось не несколько часов, а от трёх до четырёх дней.
Специальные команды подсчитали трофеи и вывезли куда положено миллион снарядов и пятнадцать тысяч авиационных бомб. Но то, что сделали немецкие специалисты в глубокой яме, осталось тайной.
С тех пор прошло пятнадцать лет. В районе, где намечался взрыв, выросли новые предприятия, десятки корпусов рабочего посёлка, сотни домиков индивидуальных застройщиков.
А глубоко под землёй так и остались скрытые от глаз людей боеприпасы, тая в себе много неожиданностей и огромную разрушительную силу. Остались механизмы, сделанные фашистскими пиротехниками, электриками, минёрами.
Искать мину в сорок третьем году на пустыре, где находилась яма, не представлялось возможным. Он был, как градом, усеян осколками и остатками разбитой техники, значит, миноискатель не выделил бы из этой массы снаряды или мины. Но главное, в тот момент, если даже и предположить, что на пустыре имелись спрятанные боеприпасы, после ликвидации главных складов они опасности не представляли.
Эта яма осталась как одна из бесчисленных ран войны, которые невозможно вылечить в один день, как нельзя было в такой срок восстановить всё разрушенное войной.
Курск залечил свои раны войны. Осталась последняя.
..Группа офицеров снова собралась у ямы. Люди молча смотрели на холодные, немые глыбы металла. Сотни снарядов и мин словно выгрузили из самосвала. Но так могло показаться только в первую минуту или несведущим людям.
Бронебойные, фугасные, осколочные, кумулятивные, бетонобойные снаряды и разнокалиберные мины были уложены опытной рукой, чтобы никто больше не мог к ним прикоснуться.
Существует инструкция, как хранить снаряды в безопасности. В ней много пунктов. И, словно глядя в инструкцию, их укладывали здесь, делая прямо противоположное тому, что написано в каждом параграфе. 203-миллиметрового калибра глыбы лежали и стояли в самых опасных положениях. Их взрыватели обложены минами. Рядом кумулятивные снаряды, и снова тяжёлые болванки. Все это не ровным штабелем, а как пирамида, выложенная из спичек: возьмешь одну — посыплются все. Но это не спички, которые можно аккуратно брать двумя пальцами. Фугас двести третьего калибра весит 122 килограмма. Его длина — без малого метр. Как подступиться к такой глыбе? Если стать плотно друг к другу, троим хватит места, чтобы уцепиться за снаряд. На каждого человека придётся больше двух с половиной пудов.
Но можно ли поднимать снаряд? Какая гарантия, что снизу к нему не припаяна проволочка? А то, что пирамида заминирована, сомнений ни у кого не вызывало. Что, например, делать с кумулятивным снарядом, или, как его ещё называют, бронепрожигающим? Он не дает осколков. Он прожигает броню сильной струёй газа. Его тоненькая оболочка почти разложилась.
Глубокий след оставили на снарядах пятнадцать лет их подземной жизни. Металл изъеден, точно поражён страшной оспой, предохранительные колпачки проржавели и развалились. Проникшая внутрь влага вызвала химическую реакцию. Жёлтые, белые, зелёные следы окисления расползлись по ржавой стали. Как и на чём держится вся эта смертельная масса, трудно понять.
И всё же она держится. А если пошевелить её? Какая гарантия, что на обнажённых взрывателях не появилась белая сыпь?
Белая сыпь. Это страшно. Её порождает гремучая ртуть, которой начинены взрыватели. При долгом и неправильном хранении она выделяет едва заметные кристаллики. Точно щепотка пудры, выбивается она наружу и прилипает к маленькой медной гильзе. Если провести по ней человеческим волосом, произойдет взрыв.
Белая сыпь. Можно ли уберечь её от песчинки в этой массе земли, камней, гравия, металла? Можно ли прикрыть её от дождевой капли, от случайно залетевшей мухи?
Время свершило своё дело — снаряды стали неприкасаемы. Оно не задело только взрывчатки. В ней та же страшная разрушительная сила, что и пятнадцать лет назад.
С неумолимой очевидностью и железной логикой само по себе пришло решение: взорвать склад на месте.
С тяжёлым чувством подписали акт полковник Диасамидзе, подполковник Склифус и ещё девять человек.
И снова собрались партийные и советские работники, директора предприятий, представители железной дороги. Молча выслушали они результаты разведки.
— Тщательная проверка установила ряд признаков чрезвычайной опасности для транспортировки, — говорил военный инженер. — Согласно действующим наставлениям, наличие любого из этих признаков, хотя бы одного, категорически запрещает передвигать боеприпасы. Мы обязаны взорвать их на месте. Зона поражения при взрыве, — закончил он, — достигнет почти тридцати квадратных километров.
Общий вздох, как стон, вырвался из груди людей. Ошеломленные, они ещё молчали, когда им было предложено подготовить план эвакуации оборудования и готовой продукции на предприятиях, расположенных в первой, наиболее опасной зоне.
Наступила глубокая тишина.
— Мне готовиться нечего, — тяжело поднялся наконец с места директор гипсового завода Выменец. — Завод будет снесён почти полностью, вместе со строящимся цехом сборного железобетона. А готовой продукции у нас нет. Колхозы трёх областей забирают сборные хозяйственные здания, которые, мы делаем, как только они выходят из цехов. Вот… судите сами… — И, беспомощно разведя руками, он сел.
— Собственно говоря, и мне нечего готовиться, — сказал главный инженер отделения дороги Костылев. — Судя по сообщению, которое мы услышали, в результате взрыва будет разрушен большой участок магистральной линии Москва — Ростов, вся южная горловина станции и повреждено более сорока станционных путей вместе с устройствами связи, сигнализации и автоблокировки…
Он умолк, как бы собираясь с мыслями, но тут заговорил председатель райсовета Нагорный:
— В названную зону поражения попадают все корпуса нового рабочего городка и примерно семьсот маленьких домов с общим населением около десяти тысяч человек… Что же вы, шутите, что ли! — неожиданно зло выкрикнул он, неизвестно к кому обращаясь, и резко отодвинул стул.
Один за другим поднимались руководители различных заводов и фабрик, учреждений, баз, складов, начальники строительств. И с той же неумолимой очевидностью, как было ясно, что снаряды надо взрывать на месте, люди поняли — на месте их взрывать нельзя.
Решили через полчаса собраться у здания обкома партии и облисполкома и идти к руководителям области.
Расходились молча, хмуро, не глядя друг на друга, каждый занятый своими мыслями. Не спросив разрешения, быстро покинул кабинет и капитан Горелик. Ушли все. Только один полковник Диасамидзе остался сидеть, грузно навалившись на стол. Его одолевало собственное бессилие. Ни совесть, ни закон не давали ему права приказать своим подчинённым разбирать эту груду снарядов.
Чёткий, как команда, голос раздался за спиной:
— Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Он медленно и тяжело обернулся. Перед ним стояли капитан Горелик, старший лейтенант Поротиков и лейтенант Иващенко.
