Том 3. Человек-амфибия - Беляев Александр Романович (читаем книги txt) 📗
– Вопрос о невменяемости подсудимого не поднимался судом. Суд обсудит это новое обстоятельство, – сказал председатель. – Профессор Сальватор, желаете ли вы дать разъяснение по некоторым вопросам экспертов и прокурора?
– Да, – ответил Сальватор. – Я дам объяснения. Но пусть это будет вместе с тем и моим последним словом.
Слово подсудимого
Сальватор спокойно поднялся и окинул взглядом зал суда, как будто искал кого-то. Среди зрителей Сальватор заметил Бальтазара, Кристо и Зурита. В первом ряду сидел епископ. Сальватор несколько задержал на нем свой взгляд. На лице Сальватора появилась едва заметная улыбка. Затем Сальватор начал искать кого-то взглядом, внимательно осматривая весь зал.
– Я не нахожу в этом зале потерпевшего, – сказал наконец Сальватор.
– Я потерпевший! – вдруг крикнул Бальтазар, срываясь с места.
Кристо дернул брата за рукав и усадил на место.
– О каком потерпевшем вы говорите? – спросил председатель. – Если вы имеете в виду изуродованных вами животных, то суд не счел нужным показывать их здесь. Но Ихтиандр, человек-амфибия, находится в здании суда.
– Я имею в виду господа бога, – спокойно и серьезно ответил Сальватор.
Услышав этот ответ, председатель в недоумении откинулся на спинку кресла. «Неужели Сальватор сошел с ума? Или он решил изображать сумасшедшего, чтобы избегнуть тюрьмы?»
– Что вы хотите этим сказать? – спросил председатель.
– Я думаю, суду это должно быть ясно, – ответил Сальватор. – Кто главный и единственный потерпевший в этом деле? Очевидно, один господь бог. Его авторитет, по мнению суда, я подрываю своими действиями, вторгаясь в его область. Он был доволен своими творениями, и вдруг приходит какой-то доктор и говорит: «Это плохо сделано. Это требует переделки». И начинает перекраивать божье творение по-своему…
– Это богохульство! Я требую занести слова обвиняемого в протокол, – сказал прокурор с видом человека, оскорбленного в своих святых чувствах.
Сальватор пожал плечами.
– Я передаю только сущность обвинительного акта. Разве не к этому сводится все обвинение? Я читал дело. Вначале меня обвиняли только в том, что я будто бы производил вивисекции и причинил увечье. Теперь мне предъявили еще одно обвинение – в святотатстве. Откуда подул этот ветер? Не со стороны ли кафедрального собора?
И профессор Сальватор посмотрел на епископа.
– Вы сами создали процесс, в котором невидимо присутствуют на стороне обвинения господь бог в качестве потерпевшего, а на скамье подсудимых – вместе со мной Чарлз Дарвин в качестве обвиняемого. Может быть, я огорчу еще раз некоторых сидящих в этом зале своими словами, но я продолжаю утверждать, что организм животных и даже человека не совершенен и требует исправления. Я надеюсь, что находящийся в этом зале настоятель кафедрального собора, епископ Хуан де Гарсилассо, подтвердит это.
Эти слова вызвали удивление всего зала.
– В пятнадцатом году, незадолго до моего отъезда на фронт, – продолжал Сальватор, – мне пришлось внести маленькое исправление в организм уважаемого епископа – вырезать ему аппендикс, этот ненужный и вредный придаток слепой кишки. Лежа на операционном столе, мой духовный пациент, помнится, не возражал против того извращения образа и подобия божия, которое я производил своим ножом, вырезая частицу епископского тела. Разве этого не было? – спросил Сальватор, глядя в упор на епископа.
Хуан де Гарсилассо сидел неподвижно. Только бледные щеки его чуть-чуть порозовели и слегка дрожали тонкие пальцы.
– И не было ли другого случая в то время, когда я еще занимался частной практикой и производил операции омолаживания? Не обращался ли ко мне с просьбой омолодить его почтенный прокурор, сеньор Аугусто де…
При этих словах прокурор хотел было запротестовать, но слова его были заглушены смехом публики.
– Я прошу вас не отвлекаться, – сурово сказал председатель.
– Эта просьба была бы гораздо уместнее в отношении самого суда, – ответил Сальватор. – Не я, а суд так поставил вопрос. Разве кое-кого здесь не испугала мысль, что все присутствующие здесь – вчерашние обезьяны или даже рыбы, получившие возможность говорить и слушать, так как их жаберные дуги превратились в органы речи и слуха? Ну, если не обезьяны, не рыбы, то их потомки. – И, обращаясь к прокурору, проявлявшему признаки нетерпения, Сальватор сказал: – Успокойтесь! Я не собираюсь здесь с кем-либо спорить или читать лекции по теории эволюции. – И, сделав паузу, Сальватор сказал: – Беда не в том, что человек произошел от животного, а в том, что он не перестал быть животным… Грубым, злым, неразумным. Мой ученый коллега напрасно пугал вас. Он мог бы не говорить о развитии зародыша. Я не прибегал ни к воздействию на зародыш, ни к скрещиванию животных. Я – хирург. Моим единственным орудием был нож. И, как хирургу, мне приходилось помогать людям, лечить их. Оперируя больных, я должен был часто производить пересадку тканей, органов, желез. Чтобы усовершенствовать этот метод, я занялся опытами пересадки тканей у животных.
Подолгу наблюдал я оперированных животных у себя в лаборатории, стремясь выяснить, изучить, что происходит с органами, перенесенными на новое, иногда необычное даже место. Когда мои наблюдения кончались, животное переселялось в сад. Так создался у меня этот сад-музей. Особенно меня увлекла проблема обмена и пересадки тканей между далеко стоящими животными, например между рыбами и млекопитающими и наоборот. И здесь мне удалось достичь того, что ученые считают вообще немыслимым. Что же тут необычайного? То, что сделал я сегодня, завтра будут делать рядовые хирурги. Профессору Шейну должны быть известны последние операции немецкого хирурга Зауербруха. Ему удалось заменить больное бедро голенью.
– Но Ихтиандр? – спросил эксперт.
– Да, Ихтиандр – это моя гордость. При операции Ихтиандра трудность заключалась не только в технике. Я должен был изменить всю работу человеческого организма. Шесть обезьян погибло на предварительных опытах, прежде чем я добился цели и мог оперировать ребенка, не опасаясь за его жизнь.
– В чем же заключалась эта операция? – спросил председатель.
– Я пересадил ребенку жабры молодой акулы, и ребенок получил возможность жить на земле и под водою.
Среди публики послышались возгласы удивления. Корреспонденты газет, присутствовавшие в зале, бросились к телефонам, торопясь сообщить редакциям эту новость.
– Позже мне удалось достигнуть еще большего успеха. Моя последняя работа – земноводная обезьяна, которую вы видели, может жить без вреда для здоровья неопределенно долгое время как на земле, так и под водою. А Ихтиандр может прожить без воды не более трех-четырех суток. Долгое пребывание на земле без воды для него вредно: легкие переутомляются, а жабры подсыхают, и Ихтиандр начинает испытывать колющие боли в боках. К сожалению, во время моего отъезда Ихтиандр нарушал установленный мною режим. Он слишком долго оставался на воздухе, переутомил свои легкие, и у него развилась серьезная болезнь. Равновесие в его организме нарушено, и он должен большую часть времени проводить в воде. Из человека-амфибии он превращается в человека-рыбу…
– Разрешите задать подсудимому вопрос, – сказал прокурор, обращаясь к председателю. – Каким образом пришла Сальватору мысль создать человека-амфибию и какие цели он преследовал?
– Мысль все та же – человек не совершенен. Получив в процессе эволюционного развития большие преимущества по сравнению со своими животными предками, человек вместе с тем потерял многое из того, что имел на низших стадиях животного развития. Так, жизнь в воде дала бы человеку огромные преимущества. Почему бы не вернуть человеку эту возможность? Из истории развития животных мы знаем, что все земные животные и птицы произошли от водных – вышли из океана. Мы знаем, что некоторые наземные животные снова вернулись в воду. Дельфин был рыбой, вышел на сушу, стал млекопитающим животным, но потом вернулся в воду, хотя и остался, как и кит, млекопитающим. И кит, и дельфин дышат легкими. Можно было дельфину помочь стать двоякодышащей амфибией. Ихтиандр просил меня об этом: тогда его друг – дельфин Лидинг – мог бы оставаться с ним долгое время под водой. Я собирался сделать дельфину такую операцию. Первая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию – воду. Вы знаете, что это за стихия, какая это мощь? Вы знаете, что площадь океана равна тремстам шестидесяти одному миллиону пятидесяти тысячам квадратных километров? Больше семи десятых земной поверхности составляет пространство водной пустыни. Но эта пустыня с ее неистощимыми запасами пищи и промышленного сырья могла бы вместить миллионы, миллиарды человек. Больше трехсот шестидесяти одного миллиона квадратных километров – это только площадь, поверхность. Но ведь люди могли бы расположиться по нескольким подводным этажам. Миллиарды людей без тесноты и давки могли бы разместиться в океане.
