В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович (е книги txt) 📗
Кадам остановился в ручье, бросил повод. Конь его жадно пил, припав губами к воде. Что-то насторожило его, он повел ушами и поднял голову. Нет, успокоился, снова уронил голову и уже лениво потянул воду, с приятным, сильным звуком процеживая ее сквозь зубы… Сидя в седле, Кадам с удовольствием слушал, как пьет его конь. Потом, перегнувшись через переднюю луку седла, поймал ремешок повода.
За поворотом ущелья Кадам услышал рев реки. Люди на берегу насторожили его: нечего делать людям его кишлака на берегу реки в этот час. Горяча коня, он задергал повод, поскакал.
Гульмамад был там, и семейство его, и старик Курбан, и Дауд с Декханом. На камнях, у воды сидели Володя и Люся.
— Ай, Кадам! — окликнул Кадама Гульмамад. — Туриста унесли водой.
— Труп утащило в Таджикистан, — подошел Дауд.
— Лодка идет, где глубоко, — назидательно произнес старик Курбан, — человек — где мелко.
Люди всматривались в темные воды реки, как будто могли разглядеть что-либо на ее дне.
— Турист никого не позвал, — сказал Декхан. — Сам пошел.
— Чего там искать, — пожал плечами Дауд. — Это же не река — ступка.
— Они говорят — молодой парень, — покачал головой Курбан. — Брод искал… Они говорят — отдыхать сюда пришли.
Кадам подошел к туристам, постоял рядом с ними, угрюмо и молча глядя в реку, как в могилу. Потом, вздохнув, поднял с земли их рюкзаки и перебросил через седло своего коня. Огляделся, заметил запасные Лехины джинсы, поднял и их и, отряхнув от песка, сунул в один из рюкзаков.
Покончив с багажом, Кадам наклонился над Люсей, неподвижно глядевшей в воду, и качнул ее за плечо. Люся не обернулась. — Эй! Пойдем! — сказал Кадам.
— Не пойду, — Люся говорила скороговоркой, только губы шевелились, прыгали на неподвижном лице. — Не хочу. Не могу. Не пойду.
Кадам неумело, неловко потрепал ее рукой по плечу.
— Ну, пожалуйста, — не оборачиваясь и не изменяя тона, сказала Люся. — Не пойду. Не пойду.
Володя сидел рядом, глядел на Кадама искоса. Ему хотелось встать и уйти отсюда — от реки, от Люси и от этих людей, чужих и таких отвратительно безразличных — и скорей очутиться в Москве, в его комнате с занавешенным окном, учебными книгами и лампочкой над спокойной тахтой. Но Кадам звал Люсю, и Володе было неудобно перед этими людьми, что она не хочет подняться с земли.
— Смотри, дочка, — еще ниже наклонился Кадам. — Это — река. Пустая! Вашего нет парня. Смотри! — рукой указал Кадам.
Люся, повинуясь, безразлично посмотрела на реку и опять опустила голову.
— Как звали его? — спросил Кадам. — Звали его как?
— Алексей, — сказала Люся.
— Алексей теперь далеко, — Кадам указал рукой вниз по течению реки. — Он там, а мы здесь. Ты могла бы быть там, и я. Любой! А Алексей — здесь. Да, да! Всегда так. Один умирает, другой остается здесь. Кто умирает — никто не знает. Понимаешь, дочка?
Люся кивнула головой. Она не вслушивалась в то, что говорил ей Кадам, сквозь гул реки она улавливала лишь отдельные слова, бившие, как острые камешки, в ее оцепенение.
— Теперь садись, — сказал Кадам, подведя своего коня.
— Я не умею, — оглянувшись, сказала Люся.
Дауд усмехнулся незаметно: не умеет — таких людей поискать надо!
— Тебе зачем уметь, дочка? — сказал Кадам, подсаживая Люсю в седло. — Ты сиди, а я поведу. И товарищ твой пойдет. Сейчас есть надо, потом спать… Я знаю!
Медленно шли люди кишлака вслед за Кадамом. Шествие это было похоже на похоронную процессию, открывал которую Кадам, ведший в поводу своего жеребца. Так дошли они все до кишлака, и тогда процессия начала редеть: люди расходились по домам. Только Гульмамад да Айша остались с Кадамом.
У своей кибитки Кадам помог слезть Люсе, отвязал рюкзаки.
— Иди в дом, дочка, — сказал Кадам Люсе. — Рюкзаки бери! — сказал Володе.
Загнал коня в конюшню и, заглянув в дом, позвал:
— Гульнара!
Никто не ответил ему.
— Гульнара!.. Где она?.. — обернулся к Гульмамаду. — У тебя? Чай им надо.
Гульмамад подошел к Кадаму, остановился перед ним.
— Пойдем, Кадам, — сказал Гульмамад и огляделся, отыскивая спокойное место. — Пойдем в конюшню.
Айша вынесла из Кадамова дома самовар, отколола топором белые щепки от полена. Взглянула в сторону конюшни, вслушалась. Сходила к ручью, набрала воды. Споро работала, быстро.
Внезапно из конюшни донеслось высокое, злое, звонкое ржанье Кадамова жеребца. Жеребец ржал долго, захлебчиво.
Айша подняла глаза, смотрела. В дверях конюшни показался Кадам, пересек двор и вышел за ворота. Гульмамад не пошел за ним, остался во дворе, Айша мельком взглянула на отца и повела подбородком в сторону уходящего Кадама. Гульмадад отрицательно покачал головой: пусть, мол, идет Кадам, если хочет. Пусть себе идет.
Подъем начинался сразу за кибиткой Кадама. Кадам шел в гору по прямой, не разбирая дороги. Ствол винтовки, висевшей у него за спиной, цеплял за ветви кустарника. Роняя оборванные листья, вздрагивали потревоженные ветви. Кадам не обращал на это внимания. Он все поднимался, и вот уже не видно стало его кибитки за деревьями.
Он шагал, поднимался. Молодая, в руку толщиной березка возникла на его пути. Он не обошел ее стороной. Он крепко взял ствол двумя руками, словно бы хотел переставить деревце, убрать его со своего пути. Ствол упруго пружинил, вырывался из рук Кадама.
Широко расставив ноги, Кадам раскачивал деревце изо всех сил. Поскрипывал ствол березки, и влажно шелестела крона.
А Кадам все тряс — задыхаясь, зло. Не переставить деревце, не сломать. Только обойти.
Тогда Кадам ухватил ствол повыше, согнул у своего лица. Осторожно, бережно коснулся губами серебристой бересты. Щекой прижался к стволу, потом лбом. Закрыв глаза, помедлив, взял ствол зубами — сначала мягко, потом сильнее, — и вот уже грызет дерево, и прокусывает губу в слепоте и в ярости, и струйка крови вытекает и неряшливо окрашивает серебристую, мягкую как замша бересту…
Пронзительно, настырно закричал удод, сидя в нескольких шагах от Кадама на камне. Кадам отстранил лицо от ствола, открыл глаза. Страдальчески смотрел человек на птицу, а птица с опаской наблюдала за человеком.
Медленно опустил Кадам ствол, повернулся и зашагал вниз. А удод удовлетворенно перелетел на дрожащую ветку освобожденного Кадамом дерева. На призывный крик удода прилетела деловитая самка, уселась рядом с самцом и принялась охорашиваться, чистя перья длинным изогнутым клювом.
Самовар кипел вовсю. Кипящая вода клокотала под крышкой, из трубы бил дым с искрами.
Кадам сидел в углу двора, на чурбане. Как он вернулся с охоты — так и сидел: с винтовкой за спиной, в старых сапогах с самодельными галошами. Сгорбившись сидел Кадам, смотрел в землю.
Гульмамад устроился на корточках неподалеку от своего соседа, посасывал насвай и помалкивал. Что ему говорить? Он свое уже сказал.
Сняв трубу с самовара, Айша подошла к Кадаму со сбитыми, стоптанными туфлями. Поставив туфли на землю, она опустилась перед Кадамом на колени и стянула с него сапоги. Потом протянула к нему руку — давай, мол, Кадам, все что положено!
Кадам снял с себя ремень с пристегнутым к нему кинжалом и огнивом, снял винтовку и передал соседской дочке. Айша молча, с гордостью приняла все это и унесла в дом. Вернувшись во двор, унесла в дом и самовар.
— Ну, вот, — сказал Кадам Гульмамаду, подымаясь с чурбана. — Пойдем…
Они медленно пошли к дому Кадама — каждый порознь, каждый со своим — и вошли в него.
Наутро провожали Люсю и Володю.
Подросток Джура вызвался подвезти их рюкзаки до перевала на лошади. Рюкзаки были уже уложены, и Джура ждал, радуясь возможности проехаться верхом. Приятно проехаться верхом до перевала и обратно — вне зависимости от того, какой причиной вызвана эта прогулка.
— Мяса возьмите, — сказал Кадам. — Жареное мясо. Айша!
Айша вынесла из дома пакет с мясом.
